Древнерусская государственность: генезис, этнокультурная среда, идеологические конструкты - Виктор Владимирович Пузанов

М.Н. Сперанский не сомневался в том, что Михаил перед смертью "гадал по псалтири"[1671]. Сходные мысли развивал и И. М. Ивакин, полагавший, что князь "вероятно и вообще имел обыкновение гадать"[1672]. Однако "гадание" это было, конечно же, не на гадательной Псалтири, а отгадку Михаил не составлял из "словец", а испрашивал у духовенства. Предсказание было неблагоприятным. Князь, видимо, это осознавал, а к духовенству обращался в робкой надежде, что они развеют его опасения. Находившиеся с ним священники явственно понимали зловещий смысл предсказания, но пытались увести мысли князя в другом направлении, чтобы не смущать его еще больше. Неблагоприятными были и сам псалом, и особенно ст. 3–5: "Внуши, боже, молитву мою… страх смерти нападе на мя". Стихи 8 ("Кто даст ми крыле [яко голубине], да полечю и почию") и 9 ("Се удалихся, водворихся в пустыни, чаю Бога спасающаго мя"), видимо, могли внушать какую-то надежду. Но это, скорее, нереализованная надежда, как следует из приводимого рассказа об отказе Михаила бежать. Возможно, такие же проблески нереализованной надежды видны и в стихе "Возверзи на Господа печаль свою…". Псалом, таким образом, не только предсказал Михаилу страдания Христовы, но и подвел итог сделанному им ранее нравственному выбору.

Каков же был принцип "гадания"? С одной стороны, псалом предсказывал Михаилу Христовы страдания. С другой стороны, возможно, могли абстрагироваться от содержания псалма и "гадать" по отдельным стихам. Может быть этот прием, указывая на ст. 23, пытались применить представители духовенства, чтобы отвлечь князя от зловещих предзнаменований. Правда, у них это получилось неуклюже, что было понятно и автору повести и, наверное, самому князю. Из самого же текста следует, что Михаил произвольно открыл Псалтирь и начал читать с первого стиха псалма[1673]. Автор повести, с незначительными сокращениями, цитирует первые четыре стиха (Пс. 54: 2–5, согласно нумерации). Но сам Михаил, видимо, прочитал и Пс. 54: 6, являющийся продолжением Пс. 54: 5[1674]. Это следует из текста Повести, согласно которому Михаил (после того как обратился "къ попомъ" и выслушал их уклончивый ответ) продолжил чтение с Пс. 54: 7[1675]. Таким образом, Михаил читал первые 5 стихов псалма. То есть, пока шла связная мысль. Именно после этого он и обратился с вопросом к духовенству. Собственно пророческими являлись стихи 4–6, тогда как во 2-м и 3-м содержится просьба к Богу услышать молящегося. Техника "гадания" Михаила совпадает с той, которую применил на Книгах пророков Владимир Василькович. Возможно, сходный вариант использовал и Владимир Мономах[1676]. Вместе с тем, в случае с Мономахом, ситуация несколько иная. В отличие от своих потомков, он сам записал текст гадания. Но в этом как достоинство, так и недостатки источника. Владимир мог записать уже собственно пророческие слова, как он их воспринимал. Поэтому запись главного пророчества ("Вскую печална… исповемъся ему") могла быть следствием "гадания" как с начала псалма, так и "гадания" по первой бросившейся в глаза фразе (стиху). И в античных, и средневековых (византийских и западноевропейских источниках) имеются указания на подобный способ "гадания". Наиболее полный перечень таковых содержится в трудах М.Н. Сперанского и И.М. Ивакина[1677]. Мы же остановимся лишь на некоторых из сохранившихся известий, проясняющих способ "гадания" и принцип толкования выпавшего текста.

* * *

В первую очередь, обратим внимание на "гадание" св. Феодоры. Совершив в мирской жизни невольный грех, нарушив супружескую верность, она пошла в монастырь и попросила у игуменьи Евангелие. Ей выпало: "Пилат отвечал: что я написал, то написал" (Иоанн, 19: 22). "Какую связь имели для нея эти слова Иоанна с ея невольным грехом, и как заключила она из них, что ей оставаться в миру нельзя, это конечно тайна ея чистой, смятенной души…" — комментирует И.М. Ивакин[1678]. Напротив, думается, ответ достаточно прозрачен: "Что произошло, то произошло", или, другими словами: "содеянного не воротишь"; "грех совершен, значит совершен (грех есть грех)". Для человека верующего и впечатлительного, признающего прелюбодеяние тяжким грехом этого было достаточно.

Сходным образом посол византийского императора Иоанна получил в одном из храмов ответ на вопрос, стоит ли императору брать замуж выбранную девушку, которая внезапно заболела. Ответ из Евангелия гласил: "Брак готов, но званые не достойны были войти"[1679]. Более того, "при посвящении в епископы в Константинопольской церкви долго держался обычай гадать, вошедший даже в чин поставления епископа… Посвящаемому клали на голову евангелие, раскрывали, где случится, читали первую фразу на странице и по прочтенному заключали, каков пастырь будет вновь посвященный"[1680]. Гадания были широко распространены и в высших слоях византийского общества, и в простом народе[1681]. Не будем забывать, что Владимир Мономах по матери — "византиец".

Здесь, однако, следует вернуться к ранее сделанной оговорке. Гадания как таковые — порождение языческой эпохи и не могли одобряться церковью. Исследователи, правда, указывали, что к гаданию по священным книгам церковь и на Западе, и, особенно, на Востоке относилась более или менее снисходительно[1682]. Однако, как представляется, и М.Н. Сперанский, и И.М. Ивакин, увлекшись поисками аналогий гаданиям по священным книгам, не обратили внимания на главное. То, что они называют гаданием по священным книгам (как, например, в приведенных выше случаях со св. Феодорой, послом Иоанна и поставлением в чин епископа) не воспринимались самими "гадающими" как гадание[1683]. Это было, правильнее сказать, "узнавание (открывание) Божьей воли", получение "божественного знака", "предзнаменования" и т. п. Конечно, эта процедура формально не отличалась от процедуры собственно гадания. И даже цель, в основе своей, совпадала: узнать, угодно то или иное деяние Богу (богам); узнать будущее и т. п. Однако были и различия, прежде всего, на уровне оценочном, нравственном, действовавшем, естественно, в рамках христианских культурно-этических ценностей. Ограничены были, по сравнению с языческой традицией, средства (обращение за советом, откровением, к святым книгам) и способы (ограниченность вариантов манипуляций с текстом) достижения результата. Наконец, был лишь один адресат "гадания": обращались к Господу, а отдельные святые могли выступать в роли посредников. Наглядный пример этому видим в гадании Меровея. Взятый под стражу по приказу отца, он смог бежать в базилику св. Мартина, под защиту святыни. Одна из пророчиц, через слуг, предсказала ему, "что в этом году умрет король Хильперик, и король Меровей будет править всем королевством, избавясь от братьев… Меровей, не веря пророчице, положил на могилу святого [Мартина. — В.П.] три книги, то есть Псалтирь, книгу Царств и Евангелие, и, проведя всю ночь в молитвах, просил блаженного исповедника сказать ему,