Меня зовут Корокотта - Александр Васильевич Чернобровкин

затраты на сбор его. Недозревшая пшеница до осени сгнила бы, послужила хорошим удобрением той же озимой репе.

— Двести денариев, — потребовал я.

Это было в десять раз больше, чем брал с других.

— Слишком дорого! — воскликнул египтянин, решив, что это обычное начало торга. — Мой хозяин готов заплатить двадцать.

— Торга не будет. За двадцать я пашу только тем, кто относится ко мне с уважением. Твой хозяин, как положено потомку вольноотпущенника, слишком возгордился, а таким я не помогаю. Если цена не устраивает, пусть найдет кого-нибудь другого, — проинформировал я и добавил: — Деньги вперед. Никаких отсрочек или выплат продуктами.

— У него сейчас трудности с деньгами. Заплатит в следующем году с урожая и добавит набежавшие проценты, — сказал вилик.

— Меня его трудности не интересуют. Пусть берет в долг у ростовщиков и расплачивается с ними в следующем году, — отмахнулся было я, но тут меня осенила интересная идея: — Или может заплатить участком поля, который я хотел купить. Он сейчас стоит столько же. Так и передай Марку Корнелию.

На самом деле нужный мне участок поля был площадью в без малого полтора югера, что по средней цене тянуло на полторы тысячи сестерциев. Ранее я предлагал за него две тысячи, но в данный критический момент оцениваю всего в восемьсот. Или пусть берет кредит у ростовщика. Выйдет то на то.

— Я передам твои слова, — низко поклонившись, пообещал Имхотеп.

По тону его голоса нетрудно было догадаться, что условия я выдвинул чрезмерные. Мне было плевать, согласится Марк Корнелий или нет. Не вспашет поле — сожгут вместе с домом.

Когда вилик ушел, я черкнул небольшое послание ростовщику Квинту Амбросию и послал в Остию раба-подростка, чтобы с лодочниками отправил в Рим. Получатель заплатит сестерций почтальону, а я потом рассчитаюсь с ним, если оба не забудем такую мизерную сумму. Наверняка у Марка Корнелия есть долги. Вполне возможно, кредитором является Квинт Амбросий, которому, по слухам, должен весь Рим, кроме меня и всяких голодранцев. Если нет, то узнает у коллег, кому и сколько должен мой сосед. Глядишь, эта информация поможет мне больнее вывернуть руки зажравшемуся потомку вольноотпущенника.

Ответ я получил на следующий вечер. Принес послание парнишка лет тринадцати, сын лодочника из Остии. Получив сестерций, он проинформировал, что утром они поплывут в Рим с пассажирами, так что, если захочу отправить еще одно письмо, подождет, пока напишу. Прочитав, что накалякал ростовщик, я отослал паренька на кухню, чтобы накормили, пока буду кропать еще одно послание. Оказывается, Марк Корнелий, чтобы погасить набежавшие долги, выставил латифундию на продажу за два с половиной миллиона сестерциев, хотя золотая цена ей раза в два меньше. Поле размером в сто восемьдесят девять югеров (чуть более сорока семи гектаров) стоит от силы двести пятьдесят тысяч сестерциев и только потому так дорого, что расположено около берега реки, постройки вместе с рабами, скотом, огородиком и садиком тянули еще на триста-четыреста тысяч, и процентов шестьдесят площади занимали неугодья, которые при предыдущем хозяине использовались, как пастбище для овец, а при нынешнем обеспечивали моих пчел нектаром из дикорастущих трав, и стоили тысяч четыреста, может, немного больше. Само собой, Марк Корнелий умолчал о том, что погибли два урожая подряд из-за болезней, и что соседи грозят сжечь латифундию. Все это я изложил в послании, которое вручил сыну лодочника, а повариха добавила кусок лепешки, намазанной медом. Уверен, что теперь пацан будет доставлять мне почту бегом.

Четыре дня не было никаких известий. На пятый ко мне приехал помощник Квинта Амбросия, полноватый медлительный мужчина из вольноотпущенников, которые не верил ни одному слову, даже и особенно когда говорил сам, только записанному на папирусе или восковой табличке. Он привез договор на подпись, согласно которому я за семьсот пятьдесят тысяч сестерциев приобретал у Квинта Амбросия бывшую латифундию Марка Корнелия. За сколько ростовщик купил ее, меня не интересовало. Надеюсь, ободрал это ничтожество не хуже меня.

В новой латифундии я оставил старого вилика, подарив ему пару новых туник, чтобы не ходил, как оборванец, не позорил хозяина. Египтянин чуть не заплакал от счастья. На следующее утро после подписания договора на зараженном поле работала четверка волов, тянувшая железный плуг с лемехом. На неугодьях вместе с козами паслись теперь овцы, коровы, мулы и лошади. Там имелись вместительные конюшни, хлев, кошары. Они был сильно запущены, но мои люди потихоньку отремонтируют зимой. Видимо, предшественник Марка Корнелия в первую очередь ставил на животноводство, чтобы было разумно, имея такие обширные неугодья. Перевел я туда и часть рабов, которые занимались скотом.

Строительство ирригационной системы началось незадолго до передислокации в Рим, которая задержалась из-за того, что ждали, когда родит Флавия. Оба предыдущие раза она удачно произвела детей на свет в латифундии, поэтому и в третий раз сделала там же. Раньше строить все равно некогда было: то сбор урожая с пасеки, сада, виноградника, то посев озимых, то изготовление свечей, вина, оливкового масла, мыла… Поскольку вся соседняя латифундия теперь принадлежала мне, я решил ограничиться коротким каналом по краю неугодья. Из него вода с помощью двух винтовых насосов Архимеда, очень распространенных сейчас в Римской республике, поднималась в водохранилище, сооруженное между верхними частями двух холмов. От него и провели узкие каналы к полям в старой и новой латифундиях. Насосы работали от наклоненных ветряков. Производительность была невысокая, зато молотили сутки напролет, если дул ветер. За зиму водохранилище наполнится доверху. После сбора озимых направим воду на поля, увлажним основательно, а затем посеем вторые культуры и будем поливать по потребности. В таком теплом климате собирать за год всего один урожай — это расточительство.

Флавия родила еще одну дочку, которую назвали Летицией в честь бабушки. План по трем детям моя жена выполнила. Эмансипация победила, но никто этого не заметил. Теперь в латифундии тусуются две Флавии и две Летиции. В первом случае, когда зовешь одну, обязательно появляется другая. Уверен, что и во втором будет так же, когда младшая дочь научится ходить.

Глава 61

Зима в Риме прошла скучно. Новый год начался с того, что император усыновил своих внуков, детей друга Марка Випсания Агриппы, трехлетнего Гая и новорожденного Луция. Процедуру провели, согласно римским законам. Отец по крови трижды продал сыновей Октавиану Августу. Тот первые два раза освобождал их, а на третий не отпустил, став ответчиком по иску об истребовании сыновей. После чего пошли к