Меня зовут Корокотта - Александр Васильевич Чернобровкин

сообщения цели визита предоставили место на противоположной лавке. Я передал через стол Тиберию Клавдию Нерону свернутое трубкой послание Октавиана Августа, а тот — своему соседу, который был старше лет на пять и подслеповат, судя по тому, как близко к глазам поднес папирус. Он явно воевал всю жизнь стилусом, а не гладиусом, но голос имел командирский. Уверен, что и в противоположном конце двора слышали, что написал император своим пасынкам. Впрочем, ничего особо секретного в нем не было, если не считать таковыми приветы и пожелания здоровья от их матери. Кроме того, что я помог победить кантабров, в послании сообщалось, что и захват Армении обошелся не без моей помощи.

— Надо же, а я был уверен, что это ты, брат, покорил армян! — произнес насмешливо младший, обращаясь к старшему.

— Так оно и было, — подтвердил я. — Но случилось это после того, как был убит Арташес, правитель Армении, и в стране началась смута. Бей в голову, а остальное само развалится. Я помог этому по приказу Цезаря Августа.

— Теперь понятно, почему он не удивился, когда привезли известие о смерти тирана, — сообщил Тиберий Клавдий Нерон.

— Ты собираешься убить всех вождей горных племен⁈ — продолжил стебаться Децим Клавдий Друз.

— Если бы это помогло победить, то да. С обозом прибудет значительная сумма ауреусов на подобные цели, — начал я. — Только думаю, что придется решать другими способами. Цезарь Август не написал, но у меня еще и богатый и очень успешный опыт боевых действий в горах, приобретенный во время войны с кантабрами.

О том, на чьей стороне воевал, я не стал говорить. Не поверят.

— Вот это уже интереснее, — произнес младший брат с еле заметной иронией. — Расскажи нам, как именно будешь действовать?

— Пока не знаю. Надо расспросить, где, когда и в каком количестве нападали варвары. Узнать и посмотреть, какими перевалами, тропами пользовались. В горах проходимых дорог очень мало. После этого и решу, как буду действовать, — ответил я спокойно, будто имею дело с несмышленым ребенком, что бесило моего собеседника, хотя вида он не показывал.

— Мне приказано оказывать тебе всяческую помощь. Говори, что надо, но не больше двух когорт пехоты и двух турм конницы, — сказал старший брат.

— Войска пока не нужны. Буду действовать один. Только предупреди своих подчиненных, что меня надо будет выпускать из каструма и впускать в любое время суток, даже если не буду знать пароль, потому что могу отсутствовать несколько дней, — попросил я.

— Сделаю, — пообещал он.

— И как долго ты будешь заниматься этим? — стараясь казаться серьезным, поинтересовался Децим Клавдий Друз.

— Ровно столько, сколько потребуется, чтобы нанести врагу сокрушительный удар с минимальными потерями с нашей стороны, — ответил я и обратился к Тиберию Клавдию Нерону: — Прикажи разместить меня и на одну ночь турму преторианцев. Утром они отправятся в Рим.

— Займись этим, Гней, — приказал старший брат сидевшему вторым слева от него, ровеснику с миловидным лицом.

Когда мы отошли от стола метров на десять, младший брат произнес достаточно громко:

— Присылают из Рима разных бестолочей, как будто мы сами не знаем, что надо делать!

— Он всегда такой самоуверенный? — улыбнувшись, тихо спросил я своего попутчика.

— Сегодня он даже скромнее обычного, — ухмыльнувшись в ответ, произнес Гней.

Уверен, что мой вопрос передадут Тиберию Клавдию Нерону, и тот сделает правильные выводы. Впрочем, всё будет зависеть от результатов, которых я добьюсь или нет.

Глава 63

Комум расположен в очень красивом месте и в летнее время более приятен, чем душный, раскаленный Рим. По ночам даже бывает прохладно. Городок населен потомками этрусков, перемешанных с кельтами. Как следствие, говорят на чудовищной смеси двух языков, в которую добавилось много латинских слов. Мне, владевшему всеми этими языками, и то было трудно понять аборигенов. Выручало их знание кельтского, который в этих краях пока типа лингва франка, но латынь теснит его. Молодежь уже лучше говорит на языке оккупантов. Многие завербовались на службу в легионы, потому что выживать здесь трудно. Плодородной земли мало. Выручает озеро Ларио. Оно из трех рукавов длиной километров двадцать-тридцать каждый, петляющих между гор из гранита и известняка, покрытых лесами. Днем на нем дует теплый южный ветер, который аборигены называют брево, и ночью и ранним утром тивано — северный холодный. Рыбы в озере — несчитано. Вот, где я отвел душу, рыбача и на поплавковую удочку, и на спиннинг, который изготовил на месте, благодаря захваченным из дома блеснам и катушке с леской из конского волоса. В Остии с его помощью таскал мелкую ставридку на самодур, а здесь вытягивал таких «крокодилов», что длины рук не хватало, чтобы показать, какие у них плавники. Улов отдавал повару, которой готовил для семи военных трибунов, к которым подселили меня. Раньше занимавшие эту должность командовали легионом по очереди по два месяца. Сейчас они подчиняются легату и выполняют функции штабных офицеров или командуют подразделениями крупнее когорты и обычно из разных родов войск. То есть Тиберий Клавдий Нерон предупредил меня, что максимум, на что могу рассчитывать, это уровень военного трибуна. Наверное, поэтому меня и подселили к ним. У каждого было по два раба, которые заодно, как в случае с приготовлением еды, заботились и обо мне. Знал бы, что служба здесь будет именно такой, и сам бы захватил пару.

Первые дни за мной наблюдали с интересом все легионеры, пытаясь понять, кто я такой, почему мне разрешают вести себя так необычно, как приехавшему в гости родственнику. Рано утром я отправлялся на рыбалку, а потом шлялся по Комуму, беседовал с горожанами или уезжал на коне в горы якобы на охоту. Если возвращался с увесистой добычей, делился ею не только с военными трибунами, но и с легионерами, жившими рядом. Все равно за ночь мясо протухнет. Теперь меня узнавали все и пропускали в каструм в любое время суток, даже если бы не было приказа. Иногда утром ехал в горы, прихватив проводника, с которым рассчитывался дичью, а вечернюю зорьку встречал на берегу озера с удочкой или спиннингом в руке. Местные тоже сперва с любопытством посматривали на меня, такого не похожего на римлян, свободно говорившего на кельтском и этрусском. Недели через три и те, и другие привыкли, перестали обращать внимание. Я стал не совсем понятной, но