Меня зовут Корокотта - Александр Васильевич Чернобровкин

которые будут зимовать в латифундии вдали от хозяев. В инсуле заканчивались отделочные работы. Надо найти управляющего, организовать процесс выкачивания денег из квартирантов.

Глава 59

Восстановленная инсула смотрелась красивее соседних домов на этой улице, несмотря на то, что они почти ровесники. Кстати, пока шли строительные работы, рухнула старая четырехэтажка, когда рядом с ней начали возводить еще одно жилое здание, и котлован затопил плывун, застрявший ранее под ней. Теперь рядом только новые дома с более высокими ценами. Я выдал премию Факунду Новию за то, что уложился задолго до января. Ученый предлагал себя в управляющие инсулой, но я объяснил ему, что на эту работу нужен сволочной тип, который готов ежедневно ругаться с жильцами по самым разным вопросам. Зато не стал возражать, когда он поселился на третьем этаже с условием, что будет платить помесячно и при возвращении Октавиана Августа в Рим сразу выселится, если его пригласят пожить в императорском домусе на Палатине.

Управляющим стал вольноотпущенник Асклепий (Эскулап) Сентоний (Портной) который не имел никакого отношения к обеим профессиям, ставшим его именем. Я переманил его из той инсулы, где ранее жил с Флавией. Вспомнил, как он доставал жильцов, в том числе и меня, и решил, что лучшего на эту должность не найду. Был он худ, сутул и остронос. Всегда опрятно одет, о чем заботилась его жена, тихая, забитая женщина. Совал свой острый нос везде, все еще не потеряв этот бесценный орган, хотя пару раз только на моей памяти получал по нему отменно. Мы договорились, что в год Асклепий Сентоний будет отдавать мне четыреста пятьдесят тысяч сестерциев. Полученное сверх этой суммы будет тратить на мелкий ремонт, содержание раба, который будет убирать двор и галереи и сторожить в арке у ворот, чтобы не заходила всякая шваль, а остальное пойдет ему в карман. Средний и капитальный ремонт буду оплачивать я. Теперь у меня был постоянный и очень большой доход, которого, несмотря на старания Флавии, должно хватать на сытую, спокойную жизнь.

Вторым, более скромным, источником денег именно в Риме должен был стать бывший домус Геганиев. Бесплатное проживание в нем закончилось в начале лета. Дальше семейство обязано было заплатить мне всего-то пятнадцать тысяч за полгода аренды. Сделал им скидку, но даже этих денег пока не получил. В конце января Спурий Геганий уехал в свите проконсула Публия Силия в провинцию Иллирик, расположенную на восточном берегу Адриатического моря, пообещав прислать жене денег, чтобы заплатила за жилье, но что-то пошло не так.

По возвращению в Рим на зимовку я зашел к Марсии Гегании, чтобы выяснить, где именно случился затык, вина это мужа или растратчицы-жены. Приняла меня в таблиуме с коротким посланием от него на клочке папируса. Сильно нервничала, даже руки подрагивали. Я имел полное право вышвырнуть ее на улицу. Пожалел. Проблем с деньгами у меня на тот момент уже не было. Однако не устоял и воспользовался ее бедственным положением. Не скажу, что Марсия Гегания очень уж привлекала меня. Интересно было проверить возникшую у меня теорию: если кто-то очень не нравится твоей жене, значит, из нее получится отличная любовница. Впрочем, мне показалось, что это мной попользовались ради отсрочки по выплате долга. В отношениях с женщинами трудно понять, кто был охотник, кто — добыча.

Выслушав обещания, что скоро из Иллирика прибудут деньги, и она тут же оплатит аренду домуса, я предложил:

— Покажи мне свою спальню.

Марсия Гегания поняла правильно и сразу успокоилась, точнее, поменяла вектор волнения. Теперь она была на том участке фронта, где побеждала своего мужа, а значит, как уверена, одолеет и меня. В полутемной келье-спальне был легкий, успокаивающий аромат фиалки. Кровать деревянная односпальная. Марсия не сопротивлялась, но и не помогала, только руки подняла, когда я, поцеловав в губы, накрашенные киноварью, начал снимать сразу обе ее туники через голову. Не было ни набедренной повязки, которая сейчас заменяет трусы, ни полоски ткани под сиськами вместо лифчика, еще не изобретенного. Значит, подготовилась к такому варианту отсрочки долга. Матрац на кровати был перьевой. Женщина легла, нешироко раздвинув длинные, стройные, неожиданно красивые ноги, и сделала вид, что ей все равно, хотя зорко следила за мной. Судя по легкому удивлению, с которым не смогла справиться, член у меня был явно больше, чем у ее мужа. Наверное, предположила, что буду ей настолько же неприятнее. Тому, что не засунул ей с ходу, удивилась еще больше, а потом пошло по нарастающей. Первый раз всхлипнула от удовольствия тихо, я бы даже сказал, застенчиво. Постепенно разошлась и, когда я мягко, без боли вошел в нее, заведенную, сочную, и довел до вагинального оргазма, заколотила кулачками по моей спине и взвыла так, что услышали, наверное, не только все ее рабы, но и соседские.

Я слез с нее, примостился рядом на узкой кровати и сказал:

— Если бы не долг, так бы и жила зря.

Марсия легла на бок, спиной ко мне, и заплакала, сперва тихо, а потом все эмоциональнее. Я разрушил ее уютный мирок, в котором было все налажено, и самоудовлетворение казалось верхом блаженства. Оказалось, что это была тюрьма, а жить на воле она не умеет. Теперь и назад не хочется, и вперед в одиночку не имеет смысла.

Поняв, что меня сейчас не услышат, поцеловал в щеку, мокрую, солоноватую от слез, пообещал:

— Зайду завтра. Принесу тебе помаду, от которой губы не сохнут, не трескаются, — и. одевшись, ушел, сопровождаемый восторженными взглядами рабынь разного возраста.

Такое впечатление, что за один раз осчастливил сразу всех дам в этом домусе.

На следующий день Марсия Гегания встретила меня в лучших, самых дорогих туниках, белой и оранжевой. В предыдущий раз к приходу кредитора оделась под бедную, чтобы разжалобить, а сейчас, видимо, хотела понравиться. Тяга к новой жизни пересилила. Губы не были накрашены.

Я вручил небольшой стеклянный пузырек с матово-красной помадой со словами:

— Она не такая яркая, как твоя, зато полезная для губ.

— Я слышала о ней, но не нашла, где купить, — поблагодарив, призналась Марсия Гегания, нежно сжимая подарок двумя руками, как живую птичку.

— Она не продается. Делаю небольшие партии для родственников, — сообщил я.

Кармин стоит в Риме очень дорого. Соответственно, и себестоимость губной помады получается сказочно высокой, большую маржу не накрутишь. Позволить себе такую дорогую вещь мало кто сможет, поэтому нет смысла налаживать массовое производство. Первое время, пока наработаешь