Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций - Елена Самоделова

Терратоморфный или эсхатологический герой обладает ярко выраженными отклонениями от телесной нормы (усредненности), допускает в своем теле сопряжение человеческих и нечеловеческих элементов телесности, содержит в себе сочетание компонентов из разных телесных рядов (антропологического и зооморфного и т. д.). Из древнерусского «Физиолога» известны люди с песьими головами, обретающиеся на краю Земли; из переводных повестей в Петровское время на Русь проникли карлики и гиганты, смешавшись с собственными фольклорными великанами-первопредками, перебрасывающимися топорами. В новое время к зооантропоморфным существам добавились иные чудовища – вроде бы люди, но с преувеличенными или преуменьшенными размерами тел; с подменой телесного материала другим, иногда неорганической природы (ср.: луковый человечек Чипполино, синьор Помидор и другие «люди-овощи» Джанни Родари; деревянный мальчик Буратино А. Н. Толстого; Железный дровосек А. Волкова и др.); с перепутанностью членов и искореженностью частей тела и т. п.

Построение Есениным опредмеченной телесности по фольклорным моделям

В «телесной поэтике» имеется раздел, в котором накоплены многовековые народные наблюдения над частями тела, ставшими как бы местом приложения божественных и вредоносных сил и получившими особые отметины (или это случится в будущем). Безусловно, Есенин был хорошо осведомлен о фольклорных поверьях насчет телесных примет. Сохранилось воспоминание жительницы с. Константиново о «пупке» как магическом средстве притяжения Есенина, которому отец внушал: «Приедешь! Пупок-то здесь зарыт!» – с обоснованием – «Потому что рождались дети в домах, а не в больницах, ну и всё то в пóдпол закапывали» [1000] (см. подробнее в главе 8). Отталкиваясь от народного представления о пупе как мериле глубины человеческого тела, выраженного в рязанской поговорке «Ты глуп по самый пуп », [1001] Есенин создал оригинальный образ: «Только весь я до самого пупа – // Местью вскормленный бунтовщик» (III, 32 – «Пугачев», 1921).

Безотносительно к Есенину его друг А. Б. Мариенгоф привел два устно-поэтических текста на эту тему – очень показательных. Первый пример: «И очень молоденькая сердито надула свои пухлые розовые щечки с прелестными ямочками, которые возникают у тех, кого, как замечено, при рождении целует ангел в эти местечки ». [1002] Второй: « Типун тебе на язык , Василий Иванович! – прокричала супруга <Качалова>». [1003] Есенин в теоретическом труде привел народное выражение: «нос, что перевоз» (V, 218 – «Быт и искусство», 1920).

Знаковая сущность тела проявлена в подсознательной и автоматической привычке воспринимать телодвижения как текстовую фразу несловесного порядка, читать жесты и мимику как элементы дополнительного и более точного языка. Испокон веков идут «телесные выражения»: «носить на руках», «возводить руки к небу». А. Б. Мариенгоф в «Романе без вранья» (1927) употребил одно из таких выразительных и устойчивых словесных «телесных жестов»: «У Почем-Соли подкосились ноги ». [1004]

В свадебной обрядности укоренились ритуальные привычки: переносить невесту через порог, соединять руки новобрачных через полотенце или рукавицы, перевивать ноги молодых и др. В военной и полицейско-милицейской области сформировались телесные движения: брать под козырек, стоять руки по швам, вытягивать носок на параде и др. Естественно, Есенину были наглядно известны такие знаковые телодвижения, особенно народные обрядовые. В. Г. Шершеневич в «Великолепном очевидце» (1934–1936) привел словесное описание типичного жеста нищего применительно к Н. А. Клюеву «ради мистического ряжения и великой фальши, которую зовем мы искусством»: «… встал с протянутой ладонью среди нищих на соборной паперти с сердцем циничным и кощунственным …». [1005] Внимательному литератору следовало лишь подмечать различные проявления негласного «языка тела».

И Есенин действительно использовал в лирике прямые и иносказательно-символические народные жесты, подмеченные у крестьян и маргиналов и часто запечатленные в поговорках. Особенно много вариантов народной жестикуляции при помощи руки хранится в поговорках: «Буду громко сморкаться в руку » (I, 161 – «Не ругайтесь! Такое дело!..», 1922) и «Если многие громко сморкаются в руку , // А другие обязательно в носовой платок» (III, 62 – «Страна Негодяев», 1922–1923); «Завтра к вечеру все, как рукой, снимет » (V, 22 – «Яр», 1916); «Нужно крепко держать в руке , // Ту добычу, // Которая попала» и «Конечно, не высосал из пальцев » (III, 100, 105 – «Страна Негодяев», 1922–1923); «…я отпихиваюсь сейчас руками и ногами » (V, 223 – «Предисловие», 1924); «Поди-ка, съешь кулака , – волновался Микитка» (V, 55 – «Яр», 1916). В поговорках также встречается значительное число телесных действий с глазами: «…нужно без устали // Бельма пéрить », «Но теперь я отчетливо вижу, // Что он плюнул мне прямо в глаза » и «У меня уж набит глаз // В оценке материала» (III, 53, 83, 88 – «Страна Негодяев», 1922–1923); « Заливаю глаза вином » (I, 169 – «Снова пьют здесь, дерутся и плачут…», 1922).

Иногда поэт сопрягал жесты с народными выражениями:

– Гони сильней, – ткнул он его ногой .

– Больше некуда гнать, – оглянулся работник, – а ежели будешь тыкаться, так я так тыкну, что ты ребер не соберешь » (V, 72 – «Яр», 1916).

Поэт применял и народные выражения паремийного происхождения, не связанные с жестикуляцией и телодвижениями, но имеющие непосредственное отношение к поэтике телесности: «Не беспокойтесь! У них // Язык на полке » и « Как на теле паршивый прыщ » (III, 88, 76 – «Страна Негодяев», 1922–1923). Интересно, что именно с помощью последнего выражения (применив его вариант) чуть ранее пролеткультовский критик Г. Наумов в статье «Рассуждения о дыре» охарактеризовал имажинистов как « прыщи на светлом лике революции », которые стремились «роднуть что-нибудь помилее своему барскому сердцу». [1006]

В повести «Яр» Есенин применил в своем творчестве название народного обряда – « зубок » (V, 16), образованное от названия части тела «зуб». Этот обряд широко распространен на Рязанщине (и не только в этом крае): «“На зубок” роженице. Несут гостинцы. 3 дня не заходят к роженице» [1007] (Клепиковский р-н). В родном для поэта с. Константиново тоже приходили «с зубком»: «Несёть хлеб белай. <…> Вот даже мне сноха приносила. Я родила ребёнка первого… Такой целый пирог напекла, целый узел. А чего ещё было? Пирог-то пирог, а ещё чего там было? Чегой-то я прям не могу запомнить». [1008]

Однако у Есенина «зубок» представлен не как элемент родильного обряда, давшего ему народное название, но как атрибут свадьбы: дружко привез «зубок» попу как плату за венчание. Показательно, что в народной праздничной культуре существуют целые обряды или их составные части, чьи названия сотворены по наименованию частей тела: таковы «зубок» как элемент родильного обряда, «рукобитье» как эпизод свадьбы. Сравните также метафору в свадебном фольклоре, поэтически интерпретирующую возникновение новой семьи с ее хозяйственными заботами: «Наши молодые // Становятся на ноги , // Им много всего надобно». [1009]

Идея всеобъемлющей телесности в начале ХХ века

Идея всеобъемлющей телесности во времена Есенина, что называется, витала в воздухе. Разнообразные философские диспуты и риторические выступления затрагивали проблему телесной организации всего и вся: начиная от божественной сущности и кончая земным человеком.

20 марта 1916 г. Есенин в качестве чтеца собственных стихов участвовал в «Беседе о войне» (Санкт-Петербург, Петроградская сторона, Покровская ул., д. 45) и слушал «слово» председателя совета общества «Соборная Россия» А. В. Васильева. В самом начале своей речи А. В. Васильев рассуждал о божественном миростроительстве как о творении телесности:

Вселенная и весь мировой порядок – великая тайна Божия. Это великое единство бесконечного множества и разнообразия веществ и существ: единиц, особей, лиц и телесных и бесплотных соборов-миров (народов и небесных сил и воинств), восходящих по степени совершенства от земли к небу, т. е. от мертвого бесформенного вещества к миру духовных, личных существ и соборов, венец которых – Единый всесовершеннейший Дух, все содержащий и всем управляющий, имя которого Единый Триипостасный Бог. Глубочайшее в этой тайне миростроительства таинство – это всеобщее жертвоприношение: принесение всеми стихиями и существами мира себя в жертву, плодом которой является новая более совершенная ступень мировой жизни. [1010]