Крестоносцы. Полная история - Джонс Дэн

Правители государств крестоносцев сочли перспективу вооруженного противостояния между монголами и мамлюками интересным и даже многообещающим поворотом событий. Боэмунд VI, князь Антиохии, не сомневался, что усохшие латинские государства не выстоят, если им придется в одиночку столкнуться с армиями Хулагу. Как писал из Акры весной 1260 года Фома Аньи, папский легат и епископ Вифлеема, близость «татар» к латинским государствам «парализовала [их обитателей] страхом при мысли о грозной каре Божьей»[764]. При первых признаках приближения монголов к Акре устрашенные горожане вырубили фруктовые сады вокруг города и поснимали надгробные камни с могил, чтобы укрепить ими городские стены. Когда Китбука громил Дамаск, правившие в Иерусалимском королевстве бароны и военные ордены предложили снабжать монгольскую армию продовольствием, лишь бы она не повернула в их сторону[765]. Но такое умиротворение вряд ли сгодилось бы в качестве долговременной стратегии. Если бы мамлюки и монголы сосредоточились на войне друг с другом, рассуждали латиняне, государства крестоносцев от этого только выиграли бы.

Итак, когда в конце июля 1260 года Кутуз повел свою армию из Египта навстречу монголам, лидеры христиан придерживались стратегии подчеркнутого нейтралитета. Они позволили двенадцатитысячной мамлюкской армии, в ряды которой влились айюбидские солдаты, бежавшие из Сирии в Египет, спасаясь от монголов, свободно пройти по своим землям. Когда те шли мимо Акры, граждане даже снабжали их продовольствием[766]. Так далеко, чтобы предложить египтянам военную поддержку и отправить своих солдат сражаться под знаменами султана, они не заходили, но в душе молились о победе мамлюков.

Поддержка египетских армий воздалась им сторицей 3 сентября, когда на равнине недалеко от Назарета, у оазиса под названием Айн-Джалут («Источник Голиафа»), силы Кутуза и Бейбарса сошлись с монгольскими всадниками Китбуки, в армии которого сражались пестрые отряды грузин, армян и двух мелких айюбидских эмиров. Два войска были примерно равны по численности, но у мамлюков имелся козырь: сирийские шпионы в рядах Китбуки донесли султану, что если он решительно атакует, то оба айюбидских эмира побегут с поля боя и перевес окажется на его стороне.

Когда битва началась, именно так и случилось. Как было обещано Кутузу и Бейбарсу, айюбиды, сражавшиеся вместе с монголами, бросили своих хозяев и бежали, что позволило армии мамлюков окружить противника. Кутуз отважно бился, сорвав с себя шлем, чтобы его люди могли его видеть, и подбадривал их криками: «О ислам! О Аллах! Помоги твоему слуге Кутузу одолеть монголов!»[767] Аллах ответил на его молитву. В горячке битвы Китбуку зарубили, а голову его взяли как боевой трофей.

Лишившись командира, монгольская армия дрогнула и побежала, спасая свои жизни. Бейбарс во главе мамлюков-бахритов преследовал их несколько дней. Они кромсали на куски всех, кого смогли поймать, и поджигали поля, чтобы заживо сжечь беглецов, прячущихся в зарослях травы. Когда все было кончено, потери монголов убитыми достигли полутора тысяч, и армия, на которую Хулагу оставил Сирию, оказалась рассеяна по ветру. Дамаск и Алеппо тут же избавились от навязанных монголами губернаторов. Чиновников-мусульман, сотрудничавших с Хулагу, казнили. Похоже, монголы наконец столкнулись с достойным противником. «Натиск сарацин был таким яростным, что татары не могли ему противостоять», — писал франкский автор, известный как «тамплиер из Тира»[768]. На выручку франкам пришли мамлюки — кто бы мог подумать! Но вскоре облегчение крестоносцев сменится глубочайшей озабоченностью.

Союз Бейбарса и Кутуза, заключенный летом 1260 года, оказался крайне эффективен в противостоянии монгольской угрозе. Но это был союз по расчету, а не по любви[769]. Не успела армия мамлюков покинуть Сирию, как он распался. В северном Синае, на пути из Айн-Джалута Кутуз в компании нескольких эмиров решил отклониться от основного маршрута и поохотиться на зайцев — занятие, к которому султан всегда питал склонность. Когда они удалились от войска на безопасное расстояние, Бейбарс поцеловал Кутузу руку, тем самым подав оговоренный заранее сигнал остальным эмирам, которые набросились на султана с мечами. Переворот был безжалостным и молниеносным. Кутузу перерезали горло, исполосовали его мечами и прикончили выстрелом из лука. Бейбарс обшарил тело и забрал у него султанские регалии, а затем вернулся в лагерь, где его провозгласили новым главнокомандующим. 22 октября армия во главе с Бейбарсом вернулась в Каир. Там он обосновался в цитадели и объявил себя султаном и законным преемником человека, которого только что прикончил.

Если верить помощнику и личному секретарю Бейбарса Ибн Абд аз-Захиру, народ Каира принял нового султана с восторгом: «Сердца подданных радовались, потому что Аллах вручил их заботам человека, который возьмет на себя долг священной войны и будет править ими справедливо и милостиво»[770]. Это была беззастенчивая ложь. На самом деле перспектива тирании бахритов привела народ в ужас, и Бейбарсу удалось успокоить людей лишь обещанием немедленно снизить налоги. Ему потребовались месяцы, чтобы стабилизировать ситуацию в Каире, закрепиться на египетском троне и наладить оборону Сирии от монголов. Но его успех в достижении этих целей будет иметь далеко идущие — и болезненные — последствия для будущего государств крестоносцев.

В 1260-х годах франкские владения на Востоке пребывали в ужасающем состоянии. Территориально они сократились чуть ли не до 16-километрового прибрежного коридора между Яффой на юге и Антиохийской гаванью Святого Симеона на севере. Защита границ почти целиком лежала на плечах военных орденов и их крепостей Монфор, Шато-де-Пелерин и Крак-де-Шевалье. Иерусалимское королевство — скорее уже королевство Акра — не видело своего монарха живьем три десятка лет. В 1260 году королем, по идее, был восьмилетний внук Фридриха II Гогенштауфена Конрад (Конрад III Иерусалимский, больше известный как Конрадин), но нога его на Святую землю так никогда и не ступит. Регентские обязанности исполняли латинские короли Кипра, но такую ситуацию вряд ли можно было считать нормальной. Временами дело доходило до полнейшего абсурда, как, например, между 1258 и 1261 годами, когда регентом Иерусалима был король Кипра Гуго II — мальчик младше самого Конрадина. От его имени правила мать, королева Плезанция, которая вскоре оскандалилась на все королевство, вступив в любовную связь с богатым рыцарем и известным правоведом Жаном Ибелином, графом Яффы, который ради нее бросил жену и детей.

По причине затянувшегося кризиса власти латинские территории существовали уже не столько как феодальное королевство, сколько как мелкие города-государства под управлением баронов, руководствовавшихся своими личными интересами. Правление регента при участии совета знати не могло заменить собой руководящую руку монарха вроде Балдуина II и Амори I, вершивших дела в период расцвета Иерусалимского королевства в XII веке. Королевство раздирали на части неизбежные политические расколы, которые в 1256 году вылились в полномасштабную гражданскую войну: конфликт, который вошел в историю как Война святого Саввы. Когда препирательства генуэзских и венецианских купцов из-за собственности в Акре переросли в вооруженные столкновения, бароны, военные ордены и крупные торговые корпорации Утремера разделились на враждующие лагеря. На море шли яростные сражения между венецианскими, пизанскими и генуэзскими кораблями, а в Акре и Тире вспыхнули уличные бои. Генуэзцы воевали с венецианцами, тамплиеры — с госпитальерами, а в крупных городах противники задействовали огромные осадные катапульты, причинив «много вреда друг другу и [разрушив] несколько домов»[771].