Халатная жизнь - Зоя Борисовна Богуславская

друг без друга. Это соревнование лидера труппы, и руководителя театра, гениального режиссера было, конечно, очень тяжелым – сколько разрывов было.

Я уехала раньше с этого длинного вечера, меня ждали какие-то пироги, угощения. А потом, буквально месяц спустя вдруг я вижу, мне звонила Максакова, и на телефоне оставлено сообщение, которое меня поразило своей забавностью. Я не смогу дословно воспроизвести текст, но как-то было так: «Дорогая Зоя, я была так рада, что ты выступила на вечере, и хочу повторить, что слава богу, что та идиотская история кончилась восхищением тобою» (или любовью к тебе). Разве можно было это представить?! Люди продолжают писать об увлеченности Вознесенского женщинами, а я имею вот такой итог. «Идиотской историей» она называет свое увлечение им или Андрея – ею, когда она была унижена именно его уходом. Она же – публичный человек, и было видно, что он не ходит на ее спектакли, исчез.

Главное, что я не вызывала ненависти у этих женщин. Повторю: обо всех его увлечениях я узнала только после его смерти. Из откровений тех женщин. Кроме одного-единственного…

* * *

Я на полтора месяца уехала в США – собирать материал для книги «Американки». Когда вернулась, мне подбросили письмо с рассказом о том, где был Андрей целую неделю и с кем.

Я тотчас съехала из дома.

На другой день Андрей меня разыскал, примчался, рыдал, говорил, что без меня не мыслит жизни, но я ему сказала: «Андрюша, не пытайся, я не вернусь, но я буду тебе всегда другом, я буду с тобой ходить в театры, но я не буду делать двух вещей: я не буду с тобой спать и не буду называться твоей женой, мы разведемся».

Он позвонил мне, чтобы я с ним пошла на спектакль «Высоцкий» к Любимову. Мы появились с Андреем в Театре на Таганке, в кабинете Юрия Петровича, к изумлению публики – все уже знали о нашем разрыве. Оля Окуджава отвела меня в другую комнату:

– Боже мой, ну как же ты можешь? Приходить с ним! Он тебе плюнул в физиономию, он тебя унизил!

А я сказала: «Что же я должна делать-то, господи боже мой? Он знает, что никогда не буду с ним спать, что я никогда не назову его мужем, но он остается для меня значимым человеком, которому очень плохо, и он очень страдает. Что же я должна сделать? Я должна выбросить в корзину столько лет нашей жизни и это наше пламенное прошлое, и эту цену, которую я заплатила, уйдя из семьи? Мы же любим друг друга, вместе или не вместе, мы любим, и с этим ничего нельзя сделать. Он любит меня, а я его. Разошлись – не разошлись, не играет роли!»

Андрей тогда снял комнату в Переделкине, у станции, кажется, служебную комнату в кардиологическом санатории. Врач, которая его очень почитала и любила, пожалела его. Почти каждый день или оставлял мне записки на пороге дачи, или приходил повидаться. За этот месяц он похудел на 14 килограммов. Однажды меня вызвал врач и сказал:

– Безумно влюбленный в вас Вознесенский потерял четырнадцать килограммов, надо его спасать. Пожалуйста, определитесь в ваших отношениях, иначе вы будете всю жизнь винить себя, если что-то случится.

Был тогда случай очень драматический. У меня появился знакомый – парень необыкновенной наружности: светловолосый, голубоглазый, с иконописным таким ликом, который не просто так втюрился, а это было какое-то у него наваждение. (Сразу скажу: мы с ним даже не целовались.) Он оказался очень религиозным человеком, и мы решили съездить в Загорск, в лавру. Он заехал за мной в шесть утра, на отцовской заграничной машине. Как сейчас понимаю, это была рухлядь, но по тогдашним временам – иномарка! Его звали Леонид, я ему говорю:

– Леня, подожди меня в кухне, свари кофе, выпьем кофе, и я за пятнадцать минут соберусь.

Мы выпили по чашке и уехали. А через час пришел Андрей: у него оставались ключи от дачи. Можно представить, что он вообразил, увидев теплый чайник, две брошенные чашки выпитого кофе и – незастланная постель. Кто-то у меня ночевал, с кем-то я уехала рано утром! Что это было, как он не сошел с ума, я не знаю.

Он весь день ждал. И дождался, увидел, как в ворота въезжает иностранная машина и я с каким-то мужчиной прощаюсь. Он сказал: «Я тебя больше никогда не потревожу», развернулся и пошел. Я бежала за ним до ворот, задыхаясь, кричала. Все было как у Ахматовой: «Задыхаясь, я крикнула: „Шутка все, что было. Уйдешь, я умру“. Улыбнулся спокойно и жутко и сказал мне: „Не стой на ветру“».

Так и было: я бежала, но уже не вернула его… а ведь я и не хотела его возвращения вообще, так что ж… не буду оправдываться, ну ушел и ушел.

Потом, конечно, я ему все объяснила.

И вот однажды он пришел и сказал, что наступает отпуск… Я никогда не отдыхала одна. Он никогда не отпускал меня. И я считаю, что отпуск – это мерило семейной жизни. Если человек отправляет куда-то жену и детей, мечтая уехать, побыть одному, то вполне вероятно – чтобы провести счастливый месяц с кем-то, кого он в этот момент любит или увлечен, или у него какой-то голод секса, я не знаю… Андрей никогда не уезжал и не давал мне уехать одной или с подругами, отдыхали мы вместе от первого до последнего дня. Я вообще считаю, что одна из самых главных составляющих долгого и прочного брака – общность интересов, может быть, общее дело, общее обсуждение, когда муж и жена дорожат мнением друг друга. Как только мужчине или женщине становится скучно, появляется еще кто-то.

Он пришел, это было перед августом, приехал на дачу и сказал:

– Ты понимаешь, что я жить без тебя не могу и не буду, значит, как ты ни сопротивляйся, что ты ни делай, все равно ты будешь со мной, это написано так в небесной тетради. Я взял две путевки в Пицунду…

Мы всегда там проводили отпуск, и в прошлом году тоже.

– …И я говорю тебе – жить без тебя я не буду и предлагаю: я за тобой заезжаю послезавтра, ты никому ничего не объясняешь, я никому ничего не объясняю, мы с тобой исчезаем из Москвы, а вернемся в прежнем качестве, как будто бы не было у нас никакого трехнедельного разрыва. Подумай над этим, я завтра приду к тебе или позвоню…

Я провела мучительнейшую ночь, думала: я разрываюсь на части, я его забыть не могу, как часть моей жизни, и что эта ссора все равно