Халатная жизнь - Зоя Борисовна Богуславская

порой смертельный недуг имеет совершенно разные формы. У кого-то после возникает тоска по родным местам, у других – по близким людям, у третьих это невозможность приспособиться к образу жизни и привычкам людей иной цивилизации, культуры, иной шкалы ценностей. Но в случае Беллы Ахмадулиной и Василия Аксенова отчетливо и пронзительно проступает совершенно иной род ностальгии. Я бы обозначила его как непереносимую утрату общения. Проблема понимаемости, способности собеседника разделить твои чувства и мысли стала основной нитью переписки двух уникальных писателей, разделенных океаном. К тому же, как казалось сначала, разделенных навсегда.

Почти в каждом письме – боль разрушенных связей, чувство невозможности увидеться – как крик о помощи. Особенно у Беллы. Возникает ощущение, что для нее с вынужденным отъездом и высылкой близких людей что-то разрушается в ней самой. С каждым отъездом отпадает кусок того, что составляет полноту ее жизни. Каждый повод: поздравление ли с Новым годом, прочитанные Васей стихи Беллы, прочитанные Беллой его рассказы – вызывал поток ощущений, воспоминаний и неприкаянности от разрыва друг с другом. Десятки событий, впечатлений от новых знакомств, новостей вызывают желание поделиться, разделить их друг с другом.

«Как описать все не в художестве, а в письме, заменяющем все, что отнято: видеться, болтать, говорить и оговариваться, или надо всегда писать письмо вам, я пробовала, но письму больше, чем художеству, нужна явь и достижимость.

Боря забыл в Москве мои новые стихи – если до отъезда Рэя не успею передать ему, – как-нибудь передам.

Любимые мои и наши! Простите сбивчивость моих речей, моя мысль о вас – постоянное занятие мое, но с чего начать, чем кончить – не знаю.

Целую вас. Белла».

Белла всегда была верным другом. Андрей назвал ее «божественный кореш» в известных всем стихах:

Нас много. Нас может быть четверо.

Несемся в машине как черти.

Оранжеволоса шоферша.

И куртка по локоть – для форса.

Ах, Белка, лихач катастрофный,

нездешняя ангел на вид,

хорош твой фарфоровый профиль,

как белая лампа горит!

А вот ее стихотворение 1965 года:

Так положено мне по уму.

Так исполнено будет судьбою.

Только вот что. Когда я умру,

страшно думать, что будет с тобою.

Белла ушла через полгода после Андрея. Мы с Борисом приходим к ним на кладбище. Вначале к Андрею, потом к ней. Они лежат в двадцати метрах друг от друга. Чтобы Белла призналась в том, что на нее кто-то может влиять, или что она с кем-то связана, или что кто-либо может стоять выше ее, должны были возникнуть определенные чувства. Слава богу, что ей повезло в конце жизни иметь такого спутника, который ее понимал и обожал, но и ограничивал в чем-то, потому что ему сложно было перенести эту вольность. И она его любила, и она ему посвятила и стихи, и отношения, и вообще свою неразлучность.

Глава 5

Последние годы Андрея Вознесенского

Февраль 2011 года

Я ощущала свой долг перед ним болеющим, отчаянным, когда не действовали уже лекарства, когда он не мог подняться наверх по лестнице в доме, которую он назвал созданием неумелой архитекторши. Я расскажу о том, каким символом стала новая лестница в нашей старой разрушенной даче, доставшейся нам от скончавшегося Федина.

Когда мы жили еще в подвальной части этого дома[38], Нина Константиновна, внучка Федина, которая имела право еще несколько лет жить в этой даче, пришла в Литфонд и сказала от имени Федина: у них все время болела совесть, что такие два человека (о Вознесенском, конечно, шла речь в большей степени) живут в сгоревшем подвале на другой улице, оба будучи формально членами Союза писателей столько лет (мы были лишены членства из-за крика Хрущева), что она хочет написать заявление от себя и от покойного Федина и передает право жить там нам. И приписала, что мы оба интеллигентные люди, которые ничего не изменят и не перестроят, будут хранить их дом, как музей. Сама она переехала к Навашиным, а его жена – Крандиевская, талантливый художник, нарисовала потом мой портрет, который впоследствии мой сын выкупил за очень большую сумму и подарил мне на юбилей. Портрет до сих пор висит у меня в доме на даче. Навашин был ученым, академиком. Они были очень рады Нине Константиновне, с которой дружили, и отдали ей часть своей дачи. В свое время часть им отдали Ивановы, часть Лиля Брик и Катанян.

Когда мы поселились в доме, там все плохо работало. На этой дивной даче если открывали один кран, то в другом месте вода уже течь не будет. Беспрерывное отключение света. Один раз замерзли и взорвались все трубы и погубили половину архива. Но мы ничего не меняли, но вот когда Андрей заболел, встал вопрос, что нам делать. Он уже не мог подниматься по нашей крутой лестнице. Один раз это даже чуть не закончилось трагедией.

У нас была сиделка, которая жила в соседней комнате, гостевой, у него за стеной. Она заснула, не услышала, как он ее звал своим уже тихим голосом, не услышала и колокольчика. И он решил, что может встать сам и пройти два шага в туалет. Он рухнул, причем таким страшным образом, что с лестницы упал, пробив головой окно. Все было в осколках и крови. Позже из его головы вынули 30 осколков. Немедленно вызвали «скорую», потом я его возила на перевязки. Тогда встал вопрос, как он дальше будет преодолевать эту лестницу. Или как водить его, потому что вдвоем по ней идти тоже почти невозможно – очень узкая и крутая. И я начала ночи напролет думать, как мне быть.

Я перебрала, по моему мнению, все варианты и отмела их. Лифт при наших частых отключениях электричества может просто повиснуть с Андреем внутри. Фуникулер – технически невозможно. Я поняла, что есть только один выход – выстроить внешнюю лестницу. Пологую, с площадками, на которых можно отдыхать, и довольно широкую, чтобы его можно было водить по ней, когда меня нет дома. Я заплатила довольно много, потому что сроки были сжатые: состояние болезни ухудшалось. И появилась лестница. Андрей мне сразу сказал, что мы выкрасим ее в синий цвет. Она была очень яркая, сияла на солнце звездными вспышками. И последнее стихотворение было посвящено этой лестнице.

Андрей угасал на глазах, с каждым днем его способности становились все слабее. Пропал голос, потом слух. Не могу сказать, сколько нервных заболеваний у