Халатная жизнь - Зоя Борисовна Богуславская

профиль! Посмотри на ее глаза!» Так, наверно, и начался роман с Максаковой, поклонниками которой были самые видные мужчины, они бегали за ней табунами. Перед этим она буквально заставила с ума сходить по себе Микаэла Таривердиева.

Он был нашим другом, почитателем поэзии Андрея, написал дивные мелодии на циклы его стихов. Длинноногий, высокий, музыкальный, с шевелюрой, с завораживающим голосом, Микаэл был видным мужчиной. Андрей назвал его в своем стихотворении мустангом, и это абсолютно точное определение, Андрей всегда видел нечто большее, чем образ.

После того как Таривердиев уже «запал» на Максакову, мы часто встречались вчетвером, появлялись на приемах. Я по-прежнему восхищалась Людой. Но остыла – после смутной истории, известной практически всем. Говорят, она стала сюжетной основой кинофильма «Вокзал для двоих». Знакомые рассказывали, что Мика Таривердиев и Люда Максакова ехали в машине, возвращаясь с какого-то празднования. Мика выпил один глоток, понимая, что он за рулем. При всей своей экстравагантности это не был человек богемы. Как гласила молва и рассказывал сам Микаэл, в какой-то момент Людмила пересела за руль. И сбила на переходе семнадцатилетнего парня, он умер в больнице. Микаэл немедленно посадил Люду на пассажирское сиденье, сам сел за руль. И пошел под суд как виновник. К счастью, ему назначили лишение свободы условно.

Однако Людмила потом, много позже, говорила иначе. Она опровергала, что Таривердиев взял ее вину на себя, обвиняла его в том, что вначале он уехал с места происшествия, струсил: «В какой-то степени эта трусость исковеркала Таривердиеву жизнь – он перенес несколько инфарктов и умер довольно рано… После того трагического случая наши пути разошлись… близкие отношения прекратились… Хотя роман наш был очень красивый».

У женщин есть несколько неотвратимых мотивов, по которым они изменяют одному человеку и вдруг у них начинается любовное помешательство. Так случилось и у Максаковой в отношении Андрея. Наверно, и скорее всего, музыка и концерты, которые бывали у Таривердиева, ни в какое сравнение не шли с выступлениями Вознесенского, которые производили на нее большее впечатление, будоражили. И потому Люда спокойному и чересчур влюбленному Таривердиеву предпочла Андрея. Надо сказать, если женщины начинали бурно восхищаться его стихами, постоянно ходить на его вечера, то всегда в определенной мере растапливали душу Андрея, и он обязательно в какой-то момент увлекался, поддавался этому увлечению, которое обязательно взорвется стихами, выльется потоком творчества. Но финал был всегда одинаковый: кончалось вдохновение – уходило увлечение. Он просто исчезал. Так случилось и с Максаковой.

Были стихи, телеграммы, поездка в Прибалтику. Ялта и Рига – это два пункта притяжения Андрюшиного вдохновения, он очень любил Прибалтику, ее атмосферу. У Максаковой там был свой домик, она многих людей там принимала. Людмиле были преданы многие. Один из них – Петр Наумович Фоменко, который до последней своей минуты создавал спектакли, давая ей возможность играть в них.

Она, очевидно, делала все, чтобы удержать Андрея, хотя у нее в то время уже был муж, крепкая стена за спиной, у них была дочка. Их брак не распался, а увлечение Вознесенским стало ярким эпизодом ее жизни. Несколько стихов Андрея, безусловно, навеяны этим чувством.

«ИСПОВЕДЬ»

Ну что тебе надо еще от меня?

Чугунна ограда. Улыбка темна.

Я музыка горя, ты музыка лада,

ты яблоко ада, да не про меня!..

…Но и под лопатой спою, не виня:

«Пусть я удобренье для божьего сада,

ты – музыка чуда, но больше не надо!

Ты случай досады. Играй без меня!»

Когда это писалось, его отношение ко мне было неизменным, всегда отличным даже, а не просто хорошим, мы даже никогда не ссорились, и никогда не расставались. Не было ни одного события, которое бы он захотел посетить без меня, хотя сколько раз я об этом просила: «Ты пойди к ребятам, а я посижу с подружками» (у какой-то день рождения или то-то, или то-то), – поэтому-то давления с моей стороны или мудрости особой в этом не было. И чем все это кончилось. Надо сказать, что Максакова вела себя порядочно по отношению ко мне: до меня ничего не доходило, она никаких провокаций не делала. Она ощущала себя, конечно, королевой, у нее в короне были драгоценные камни, начиная с Никиты Сергеевича Михалкова, Таривердиева и других, несть им числа. У нее побывал в мужьях художник Лев Збарский, у них был сын Максим, а потом мужем стал немец Уля[37] (не знаю, как сейчас они – с ней он, или они расстались). Но вот чем кончилось все, и это очень показательно.

Поскольку я очень любила Фоменко и театр, узнав, что у Людмилы Максаковой есть моноспектакль, который она целиком играет, я пошла на этот спектакль, как и на все другие в этом театре. Помню, как меня поразило, что она сказала кому-то – не Фоменко, а чуть ли не завлиту Егоровой Лиле, которую я очень люблю, в каком восторге была, что я пришла на спектакль, каким я обладаю мужеством, чтобы прийти на этот спектакль. Я сказала: «Да, спектакль мне очень понравился, я очень довольна», – я совершенно не придала значения ее словам. Наверное, есть какая-то другая сторона во всем этом, которую я не ощущаю.

Недавно было 100-летие Юрия Петровича Любимова в Доме актера. Всех, кто был причастным или мог сказать о Любимове, Люся Чернавская – душа Дома актера, которая ведает художественной частью, постаралась пригласить на этот вечер, который она же и устроила. Естественно, она очень поднажала на меня, чтобы я тоже пришла. У меня в тот вечер что-то было, но отказаться говорить о Юрии Петровиче, о котором у меня написано громадное эссе под названием «Время Любимова и Высоцкий», перепечатанное колоссальным количеством изданий за рубежом, в том числе и в Америке, я не могла. Естественно, я пришла. Когда я пришла, то поняла, что за неимением других персонажей, которые не пришли и коих оказалось много, Максакова ведет этот вечер, не помолодев, но по-прежнему сохранив былую красоту, энергетику и стать. И она объявляет меня – не в первых, не во вторых рядах, а, по-моему, по чьей-то подсказке я выскочила пятой или шестой после артистов, которые все очень восхищенно, пламенно говорили о Любимове. В разрезе моего эссе я рассказала и о том, как Юрия Петровича обзывали фашистом, о том, как убегавший из театра Высоцкий, несмотря на то что правда была на стороне Юрия Петровича, срывал ему спектакли, но Любимов не мог от него отказаться, поскольку они любили друг друга пламенно и не могли