Двойной без сахара (СИ) - Горышина Ольга

— Шон, прекрати! Я не знаю, что ты там себе нафантазировал обо мне… Но я стою сейчас тут и мне хочется обернуться, чтобы понять, с кем ты разговариваешь. Это не я. Ты хочешь семью, потому что ты знаешь, что это такое, а я не знаю. Ты хочешь детей, я же видела, как ты глядел на малышей Моны, а я не хочу. Я не готова. Я ни к чему не готова…

— Лана, я тоже ни к чему не готов. Я просто хочу попытаться вновь стать мужем. Я устал быть один. Устал искать случайные встречи. Устал оттого, что мне не хочется ничего делать. Я учился для матери, я работал для Кары, потом карабкался вверх для спокойствия Деклана, а сейчас не знаю даже, для чего собственно просыпаться. Если только с собакой погулять. А она старая. И другую я не заведу. Ты права, жизнь проходит и очень быстро. Можно ведь не успеть ее прожить, ведь так? Не уходи в пустоту, когда можно взять за руку того, кто рядом. Не проходи мимо меня. Ты можешь всегда уйти, я дам тебе ключ. Но сейчас открой эту дверь. Ну! Я ведь не худший из мужчин, чтобы мной так вот запросто швыряться!

Это не прозвучало вопросом. Это было утверждение. Я подошла и коснулась его плеча. Только бы не поцеловал. Только бы выслушал.

— Именно потому, что ты лучший из всех, кого я встречала, я должна уехать. Может, я заскучаю и вернусь. Но сейчас, Шон, я побегу не к тебе, а от… — Я чуть не сказала «нее». — От него.

— А мне плевать, — Он не поцеловал, но прижал к груди, и я уткнулась носом в подмышку, чувствуя ставший уже и моим запах дезодоранта. — Я забрал тебя раньше, чем он от тебя отказался. Относись к этому так. Я не прошу у тебя взаимности прямо сейчас. Я понимаю, что тебе больно. Я поверил, когда ты сказала, что без любви ни с кем не спишь. И я хочу верить, что это правда и в отношении меня. Мы взрослые люди. Это молодежь вспыхивает факелом и сразу гаснет, а мы наоборот раздуваем из искры пламя, если захотим, и поддерживаем этот огонь, если хотим. А я точно этого хочу.

Шон отстранил меня и снова вытер мне глаза.

— Когда слезы высохнут, я хочу быть первым, кто увидит твою улыбку. Лана, не уезжай. Или нет, не так. Возьми меня с собой. Молчи! — Он закрыл мне рот ладонью. — Сейчас ты меня пошлешь, и это нормально. Не говори ничего до четверга. Подумай. А сейчас… Пойдем к Мойре вместе, я поиграю для тебя на волынке. Она у нее. Будем считать, что для этого я и приехал.

— Шон…

— Ну это правда. Я сдерживаю все свои обещания. И не говори ей ничего. Не хочу, чтобы она переживала за меня. Скажем, что едем посмотреть Дублин и с Йоной помириться, что правда.

— Шон, я не хочу к твоей сестре. Не надо.

— Я не тащу тебя к сестре, — Он достал телефон и вызвал чей-то номер. Поздоровался. — Слушай, Роб, я завтра буду в Дублине, и если у тебя комната свободна… Спасибо… Нет, я не один. Но это не проблема, она из Сан-Франциско, ей это не в диковинку, — Снова пауза. — Во сколько?.. Я постараюсь не опоздать. Если что, то вечером встретимся. Мы все равно вернемся не рано. Хорошо. Сэму привет. Увидимся.

Шон сунул телефон в карман.

— Ты же нормально относишься к геям? — Я с трудом не открыла от удивления рот. — Они классные ребята и отличные музыканты. Впрочем, нам будет не до них. Иди обуйся… Нет, погоди.

Он остановил меня за плечо, сходил на улицу за моими кроссовками и вернулся к раковине, чтобы их обтереть. Я смотрела ему в спину и кусала язык, не зная, что сказать. Как объяснить, что я не имею права портить ему жизнь.

Он усадил меня на скамеечку у двери и принялся обувать, как ребенка, окончательно лишив дара речи.

— Не мокрые? — спросил Шон заботливо.

— Нет.

Мокрые только мои глаза и подмышки. Мужской дезодорант не в силах справиться с женскими гормонами. Зачем ты снова свалился мне на голову, зачем? От одной бабы у тебя уже седые виски? Ты решил в тридцать три поседеть окончательно? Но голос не возвращался, и я молча позволила Шону взять меня за руку и увести к Мойре по уже такой знакомой тропе. Я шла и думала, что та явно сказочная, и ходила я по ней во сне все детство, иначе почему такое спокойствие и чувство единения с этой травой, деревьями и даже серыми камнями? Можно пройти с закрытыми глазами и не оступиться. Не из-за руки же, которая тебя ведет, до боли сжимая пальцы.

— Мойра, это я виноват, — начал Шон с порога, снимая с плеч лапы Джеймс Джойс. — Позвонил и попросил дождаться меня дома. Прости нас. Больше такого не повторится.

— Почему ты приехал? — еще сильнее нахмурилась Мойра.

— Ну ты же уже знаешь про мою съемщицу. Решил, что самое время показать Лане Дублин и заодно успокоить Йону.

— Да, да, — закивала хозяйка. — Помирись с сестрой.

— Я с ней не ругался. Ей надо просто мозги вправить, — Шон подсел к столу, и Мойра тут же засуетилась вокруг него. Куда он от такой бабушки собрался уезжать?! Дурак!

Я пошла ставить чайник. Пусть будет от меня хоть какая-то польза. Да и хотелось поскорее смягчить горячим питьем саднившее от слез горло. Может, тогда смогу поговорить с Шоном. Я перешла в гостиную, чтобы не мешать Мойре возиться у плиты. Шон с куском хлеба тут же явился ко мне. Наверное, и не обедал.

— Где ты уровень нашла?

Он переводил взгляд с одной картины на другую. Я показала на глаза.

— Я художник. Все делаю на глаз. И редко ошибаюсь.

Вместо ответа он погладил меня по спине. Лучше бы похлопал по плечу. Оно бы отвалилось, но не выпустило на волю целый муравейник мурашек.

— Чайник вскипел, — выглянула из-за угла Мойра и тут же убралась к столу со сковородкой, поймав внучка с поличным. Я покраснела больше него и с трудом вернулась на кухню, пряча от Мойры глаза. Хорошо, не облилась чаем, пока несла заварку на стол.

— Я один буду есть?

— А мы уже поели, — ответила Мойра и вернулась с печеньем и тарелкой клубники, к которой я не успела притронуться из-за перегоревшей лампочки. Теперь света стало слишком много, и мои щеки сравнялись по цвету с заплаканными глазами. Хорошо, что у Шона отменный аппетит. Он быстро вымыл тарелку и руки, чтобы вернуться с огромной кожаной сумкой. Глаза Мойры вспыхнули, и она победно взглянула на меня. А потом мы обе плакали. Это была музыка слез. Шон поставил стул посреди коттеджа и не смотрел на нас, хотя пальцы находили отверстия, как родные. И чем быстрее работал локоть Шона, нагоняя в мешок воздух, тем сильнее липла ко мне футболка. Отчаяние, тоска, гнев, ярость — чувства менялись на каждом звуке. Музыка лилась мне в уши продолжением разговора. Для меня впервые кто-то играл и играл так, будто во вселенной не осталось ничего, кроме звуков волынки и ударов кровоточащего сердца. Но, увы, за окном разгулялся ветер, рвущий листву сильнее, чем твоя музыка мою душу… Он напоминал о действительности, гнал нас прочь до дождя…

— То пусто, то густо с этой погодой, — всхлипнула Мойра, провожая нас.

Я стиснула ее плечи, зная, что это в последний раз, а Мойра просто потрепала меня по голове, будто напоминала, что хорошие девочки иногда причесываются.

— Я не побегу с волынкой, — сказал Шон, предлагая не ждать его.

Волосы откинуло назад, как и футболку, остро обозначив бугорки на моей груди. Первый слог Шон мог спокойно прочитать, как и второй. Бежать! Бежать от него. Только далеко ли убежишь, если бежишь к нему домой?

Я добежала, разулась и пригладила волосы. Нет, я сплю на диване. Я не даю надежд и не покупаю себе индульгенций, как назвала свое общение с мужем Сильвия. Шон поставил инструмент в дальний угол гостиной и вернулся на свет в кухню.

— Тебе согреть воду в душе?

Я снова пригладила волосы.

— Лучше завтра с утра. Разбудишь меня пораньше?

Шон кивнул. Бедный, он понял, что слово сегодня не дочитает. Нет, я не могу… Я пытаюсь отдалиться от него, а близость только сблизит. Рвать по новой будет слишком больно. Я чувствую, я действительно что-то к нему чувствую. Зачем наши дороги только пересеклись! Зачем?

— У тебя есть одежда на завтра?

Я махнула в сторону двери, где стоял рюкзачок Кейтлин. Шон не удержался от смеха. Я тоже улыбнулась, прекрасно понимая, о чем он подумал.