Двойной без сахара (СИ) - Горышина Ольга

— Как мне удобно? — повторила я в тон. — Ты обо мне ничего не знаешь. Но делаешь выводы. Забирай свои деньги и дай мне уйти.

Но Сильвия не двинулась с места.

— Это не мои деньги. На свои деньги я собираюсь жить. Наконец-таки жить и попытаться стать счастливой с Элизабет. На мой личный счет старуха не сможет наложить руку. Я всю жизнь складывала туда все, что зарабатывала, на случай, если щедрость Эдварда закончится. Конечно, по закону он после десяти лет брака должен был меня всю жизнь содержать, но законы пишутся не для богатых. Мои дети получат свою часть отцовских денег, а за свою я бороться не стану. Старуха меня ненавидит. Пусть так и будет, но я не трону памяти ее сына, чтобы защищать свои действия. Все, что было, было между Эдди и мной, и никого не касается. Если он и бил меня, то в том была и моя вина, что я не нашла в себе силы признать, что проиграла свой брак, и не ушла вовремя. Если бы он не всучил мне билет, защищая от себя, мы, может быть, и не разговаривали бы сейчас с тобой. Он не был монстром, это я была дурой. Но сейчас поумнела. Уясни и ты, как можно раньше, что вокруг живые люди, и им бывает очень больно. Не становись причиной этой боли, потому что может найтись болеутоляющее средство. Я жива лишь силой воли моего мужа, и я останусь ему благодарной за это до конца моих дней.

Сильвия развернулась на босых пятках, словно на каблуках, и вышла. Я схватила чемодан и потащила к входной двери. Бросила на него сумку с мольбертом и свой рюкзачок. Плечи оттягивал рюкзак Кейтлин. Только благодаря ему, я сумела выпрямиться.

— Я сняла тебе квартиру в Лондоне на неделю, — отчеканила Лиззи, стоя на кухне за стойкой, чтобы не поддаться желанию подойти ко мне, если такое желание вообще было.

— Я могла сделать это сама.

— Но я уже сделала это за тебя. Восемь остановок автобуса до центра, рядом метро и электричка. Очень удобно.

— Спасибо за заботу, — выдавила я из себя, давясь слезами.

Уйти, скорее уйти. Благо дождь закончился. Я схватила подмышку картину и пошла к Мойре. Переодеваться у нее я не буду, потому заброшу рюкзак к Шону. Кроссовки грязные, в таких порог лучше не переступать. И я просто поставила его за дверь.

— Вторая картина! Ты с ума сошла! — растрогалась Мойра.

Я так и не сказала, что уезжаю. Язык не поворачивался. Не хотелось портить вечер. После ужина я взяла молоток и гвозди. Отмерила расстояние, чтобы два коттеджа висели друг против друга, как невидимый путь из одного дома в другой, из старой жизни в новую. Да, гвозди вбивать я умею. И лампочки менять тоже. У Мойры вдруг перегорела одна над столом.

— У Шона есть запасные. Я точно видела их в ящике. Я сейчас сбегаю, — несмотря на протесты, решила я.

У^к лучше я буду что-то делать. Сидя сложа руки, я зареву. Да и воздух после дождя свеж. Пахнет травой и лесом. Отличное время для вечерней пробежки. Оставив грязные кроссовки на улице, я прошла на кухню. Две лампочки в упаковке. Возьму одну, вдруг у Шона больше нет. Только она застряла, и я со всей силы тряхнула картонку. Ловила одну, а выпали обе лампочки. Одна разбилась о кафель у моих ног. Я выругалась по-русски. Побежала скорее открывать окно, но спохватилась и дотронулась до ручки с большой осторожностью. Потом отыскала совок, замела осколки и завязала в мешок, чтобы бросить пока в обычный мусор вместе с пустой теперь коробкой. Осторожно взяла целую лампочку и положила на стол. Сил идти к Мойре не было. Я съехала на пол. Прямо на ледяную плитку и уткнулась в дрожащие колени. Дура, даже лампочку поменять не могу…

Глава 41 "Музыка слез"

— Paddy rang me… (Падди позвонил мне…)

Я поднялась с пола кухни растрепанная и бледная, как настоящее привидение. От открытого окна несло холодом. Или от меня самой и моих рук, ледяных от слез. Чего Шон ждет? Что я кинусь ему на шею? Пусть радуется, что руки пусты — иначе бы я точно запустила в него чем-нибудь.

— Я просила его заказать такси на одиннадцать утра, — процедила я сквозь стиснутые от злобы зубы.

Шон сделал шаг от порога и, наконец закрыл дверь. Сквозняк исчез. Стало почти не холодно.

— Зачем так грубо? — голос его понизился на две октавы. Дверь он распахнул, вооружившись фальцетом. — Сейчас злость тебе не к лицу.

— Прости, но я уже выплакалась, — Пальцы скрутились в кулаки и слиплись друг с другом. — Надо было приехать пораньше.

— Прости, не я ставил ограничители скорости на дорогах. Я сорвался сразу, как только Падди сказал…

Шон опустил глаза и закусил губу.

— Трепло твой дружок, ничего не скажешь. Дура я была, что поделилась с ним.

Шон вскинул глаза:

— Знаешь, в этом и заключается дружба… Обидно, что ты не позвонила мне сама.

— А мне обидно, что ты не понял, почему я не позвонила. Потому что ты последний, кого я хочу видеть.

Шон сглотнул слюну слишком громко, или я перестала дышать от его близости, и потому тишина стала абсолютной.

— И при этом ты плачешь в моем доме. Ты не думала, что хозяин может вернуться в любой момент?

— Я думала, у хозяина найдутся дела поважнее моих соплей. Племянники, например. Интересно, что ты сказал Моне?

Шон сглотнул, кажется, еще громче.

— Правду. Она у меня на лице была написана. Я ехал к тебе. Гнал, как ненормальный. У меня сердце остановилось, когда я увидел твои кроссовки на пороге моего дома. Что ты тогда тут делаешь, если не ждешь меня?

Я махнула в сторону стола.

— За лампочкой пришла. У Мойры перегорела. Извини, одну я разбила. Но замок на окне целый.

Шон прошел мимо, чуть не снеся меня плечом, и закрыл окно. Какая ж у него широкая спина. Луны теперь не видно. Стало совсем темно.

— Выходит, ты плачешь над разбитой лампочкой? — спросил он, не оборачиваясь.

— Ты ведь не можешь плакать по Эрику. Ты его не любила…

— Я плачу по себе! — почти закричала я. — И только по себе. Именно это я и сказала Падди. И заодно намекнула, чтобы он не смел звонить Шону Муру. Но я, видимо, очень плохо говорю по-английски.

Шон развернулся и провалился к раковине, как я когда-то. Как же давно это было,

ужас…

— У Падди прекрасная память. Он передал твои слова дословно. И добавил: приятель, это твой второй шанс. Не упусти его.

— Я не хочу быть твоим вторым шансом! — теперь уж я точно кричала. — И не только твоим. Я была им три года. С меня хватит! Тогда я хотя бы не знала, чья я бледная тень. А ты предлагаешь сознательно каждый день трястись, что появится Кара, и ты побежишь к ней, задрав хвост… Спасибо, не надо!

Шон сделал шаг от раковины, но не протянул ко мне рук. К счастью, потому что мои кулаки не разжимались, и я могла ударить, а он последний, кому я хотела сделать больно. Надо было уехать днем. Какая же я дура, что пошла проститься с Падди.

— Кары в моей жизни больше нет, — Голос Шона звучал неестественно глухо.

— Ее появления ты можешь не бояться.

Я усмехнулась и покачала головой:

— Какой же ты дурак! Иджит! Мой тебе совет: хочешь отношений с женщиной, не заканчивай каждый разговор воспоминаниями о Каре!

Шон промолчал, но взгляд его стал чернее ночи. Теперь сглотнула я.

— Хочешь знать, что имя Кара значит в русском языке? — Ия объяснила. — Так вот, пусть она остается твоей карой, не моей. Мне достаточно того, что у меня есть, — Я еле сдержалась и не сказала «своего дерьма». — Извини, Шон! Этого разговора не должно было быть. Прощание в Корке мне понравилось куда больше. Зачем ты приехал? На что ты рассчитывал? Нет! — подняла я руку, будто могла дотянуться до его губ. — Молчи! Не надо ничего говорить. Какая же я дура…

И я вновь опустилась на плитку. Только теперь за спиной был холодильник, и закипевший затылок получил холодный компресс. Я видела лишь ноги Шона. В ботинках — впервые, наверное, не разулся дома. Он не подходил ко мне, а я поняла, что без помощи не встану. Даже пьяной я владела своим телом лучше, чем сейчас. Выплаканные слезы и дикий ор на хозяина приютившего меня дома опустошили, забрали у меня последние силы… Я закрыла глаза.