Пустующий трон - Кен Лю

чтобы поглазеть на униженного грузчика. Кое-кто тоже посмеивался. Другие молчали, гневаясь на льуку, из-за которых их соотечественнику-дара приходилось выставлять себя на посмешище. Неужели они не позволяют рабочим даже спокойно справить нужду?

Пока всеобщее внимание было приковано к сцене, разыгравшейся посреди причала, на дальнем конце наплавного моста, напротив пришвартованных кораблей, какой-то человек бесшумно нырнул в воду. Почти не подняв брызг, он тихо и быстро поплыл к кораблям дара.

– Все эти хождения вокруг да около были совершенно ни к чему, – сказал Нода Ми, наполняя два кубка сливовым вином из фляжки. – Эти таны в курсе дела.

– Я впервые в оккупированном Дара, поэтому решила быть осторожнее, – ответила госпожа Раги.

Они сидели на широкой скамье за низким столом, на который выставили тарелочки с деликатесами, приготовленными по высоким стандартам панского дворца: обжаренными побегами бамбука в рыбном соусе, свиными пельменями с кунжутной пастой, супом из семян лотоса с восемью сушеными фруктами, символизирующими богов Дара, и так далее. Посланница Дома Одуванчика путешествовала, ни в чем себе не отказывая.

Нода Ми осушил кубок и громко рыгнул.

– Ох и забористое. В Укьу-Тааса такого доброго вина не сыскать. Если вкус и нюх меня не подводят, урожай винограда был собран еще при императоре Мапидэрэ?

– Достопочтенный герцог, да вы истинный знаток. Так оно и есть: четырнадцатый год правления Единых Сияющих Небес.

Нода Ми и госпожа Раги сидели расслабившись, в позе геюпа, как старые друзья. Разглядывая миловидное лицо и пышные формы сотрапезницы, обольстительно подчеркнутые облегающим платьем, Нода испытал желание пересесть в такридо, чтобы показать свою заинтересованность, но передумал. Делу время, потехе час.

– Итак, что касается «контрабанды»… – начал он.

– Вы найдете помеченные ящики в глубине трюма и сможете «конфисковать» их, – ответила госпожа Раги.

– Превосходно. Просто замечательно! Мои коллеги-льуку подготовят письмо, выражающее «озабоченность» пэкьу и «формальный протест», к тому времени, как я сойду на берег.

Дипломаты улыбнулись друг другу и чокнулись кубками.

Местные чиновники, поступившие на службу пэкьу, давно сообразили, что с кораблями, привозившими дань, можно было легко переправлять также и предметы роскоши из свободного Дара, по которым они так скучали: тонкие шелковые платья и камзолы по последней панской моде, прославленные мюнингские чаи, фарфор из старейших печей Тоадзы, тысячекратно закаленные стальные кинжалы и мечи из На-Тиона, тексты популярных песен и эротические картинки из домов индиго в Димуши, записи выступлений знаменитых сказителей из Боамы и Диму, оригинальные игрушки и механизмы из Гинпена и так далее.

С одобрения Танванаки Тиму продолжал настаивать на объединении двух элит – местных дара и завоевателей, и льуку постепенно переняли вкусы высокопоставленных крифийских чиновников. Культура Дара стала так популярна среди знатных льуку, начиная с танов-гаринафинов и заканчивая зажиточными наро, что спрос на предметы роскоши многократно возрос, хотя и существовал официальный запрет на ввоз. Фактически льуку и дара по-прежнему находились в состоянии войны, и танам льуку пришлось заняться контрабандой. Коррумпированные чиновники во флоте императрицы Джиа с радостью подхватили идею обмена запрещенных товаров на серебро и золото.

Чтобы сохранить видимость соблюдения правил, контрабанду якобы конфисковывали, а на провинившихся накладывали взыскания. Таны льуку благоразумно не участвовали в сделках, предпочитая использовать в качестве посредников местных чиновников вроде Ноды Ми. А Нода был рад услужить. Он получал от этого не только финансовую выгоду, но и возможность пообщаться с посланцами, безупречно говорящими на его родном языке. Нода скучал по Большому острову, хотя и понимал, что в Дара ему больше никогда не окажут теплый прием.

Госпожа Раги вновь наполнила кубок собеседника и начала рассказывать, какие товары тот найдет в контрабандных ящиках. Глаза Ноды заблестели, когда он представил, сколько сможет выручить на черном рынке после того, как расплатится с партнерами. Он не опасался быть пойманным, ведь пэкьу почти наверняка знала о его аферах, однако не пресекала их, чтобы не гневить старших танов и их сообщников.

В мирное время куда удобнее обстряпывать дела.

Снаружи каюты, прямо под иллюминатором, зависла какая-то неподвижная фигура. Она прицепилась к кораблю, словно дятел к стволу дерева или морской желудь к подводной скале. Благодаря черной облегающей одежде неизвестный сливался с потемневшим от времени деревянным корпусом судна.

Плыть под водой, пока все отвлеклись на справляющего нужду грузчика, было трудно, а взобраться на палубу незамеченным – еще труднее. Но лазутчик не жаловался. По сравнению с тем, к чему он привык, это было ерундовое дело, раз плюнуть. Да и не подобает шпиону ставить под сомнение приказы вотана.

Он был низкорожденным кулеком с побережья Укьу-Гондэ. Еще в детстве зарекомендовал себя превосходным пловцом и скалолазом; у берега не осталось ни одной скользкой, покрытой устрицами и гнездами серых гагар скалы, на которую бы не взобрался ловкий парнишка. Ему хотелось однажды стать великим воином и заслужить статус наро.

Но гаринафины почему-то пугались его и всякий раз, когда он появлялся рядом, непременно шипели и рычали. Льуку, не способный найти общий язык с гаринафинами, – это все равно что мертвец. В племени решили, что мальчик приносит неудачу, и изгнали беднягу, когда тому исполнилось двенадцать. Не желая присоединяться к танто-льу-наро, он жил сам по себе, скитаясь по побережью и питаясь только рыбой и моллюсками.

Однажды мальчик набрел на грот, где стояли громадные, словно острова, суда. Он никогда прежде не видел ничего подобного, но сразу догадался, что это города-корабли прибывших из-за океана чужеземцев, которые ныне служили безмолвными памятниками славе пэкьу Тенрьо.

Повинуясь необъяснимому порыву, он бросился в холодное море и поплыл к городам-кораблям. Он не знал, чего искать; лишь хотел доказать, что способен на нечто, неподвластное другим. Размер судов не позволял с точностью определить расстояние до них, и, достигнув ближайшего, несчастный едва не лишился чувств от усталости.

Плыть обратно было невозможно. Чтобы выжить, оставалось залезть на корабль. И парнишка забрался туда, не пользуясь ни веревочными лестницами, ни канатами – их попросту не было. Сначала он цеплялся руками и ногами за морские желуди, затем, когда те закончились, за малейшие углубления в досках, за тончайшие швы в обшивке. Корпус оказался круче любой скалы. Несколько раз бедняга едва не упал, удерживаясь, казалось, лишь усилием воли. Ногти его ломались, а кровь сочилась из пальцев рук и ног, заставляя стонать и кричать от боли.

Когда он наконец взобрался на палубу, то растянулся на досках, лишившись чувств. Утром его обнаружила одинокая наездница, отрабатывавшая маневры на своем гаринафине. Это была Танванаки, любимая дочь пэкьу Тенрьо. Когда принцесса приземлилась на палубу города-корабля, Корва, ее гаринафин, зашипела и