Пустующий трон - Кен Лю

была няней всех детей Куни и, даже когда они выросли, осталась во дворце в качестве подруги и наперсницы Джиа. Не зная, сколько она успела услышать, Фиро покраснел. – Про… простите, что не навестил вас. Я торопился… тороплюсь…

– Дети всегда непоседливы, – с улыбкой ответила Сото. – Я услышала, что ты приехал в Пан, и поняла, что это ненадолго. Хорошо, что узнала от «плавников дирана», что ты собирался в сад.

Фиро понял намек: предупреждение, что ему следует следить за своими словами, ведь глаза императрицы были повсюду. Поддавшись порыву, он подошел к няне и крепко, как в детстве, обнял ее.

Сото ласково погладила его – тоже совсем как в детстве, когда он огорчался после драки с Тиму или разбивал коленку, упражняясь с мечом. Но теперь ее воспитанник так вырос, что она дотянулась только до его плеча.

– Хадо-тика, ты уже не ребенок, но… ради твоей покойной матери, выслушай меня.

Фиро отошел и с серьезным видом кивнул.

– Я много лет знала твоих отца и мать, да и с Джиа тоже давным-давно знакома, – сказала Сото. – Переживания и превратности жизни неизбежно влияют на каждого из нас, и, пока Куни вел свои войны, Джиа сильно изменилась.

– Стало быть, она попросила тебя уговорить меня, чтобы я согласился на роль послушной марионетки? – почти презрительно воскликнул Фиро. – Но у нас с тетушкой не просто личные разногласия: на кону судьба Дара.

Сото тяжело вздохнула:

– Пожалуй, мне следовало ожидать, что вы оба будете на меня сердиться. Сперва Джиа даже не захотела меня видеть, зная, что я стану тебя защищать. А теперь ты кричишь на меня, как на проштрафившуюся горничную.

– Тетушка Сото, прости! – Фиро упал перед ней на колени. – Мне… не стоило вести себя столь неуважительно. Я слушаю.

Пожилая женщина кивнула:

– Ты и Джиа… Видишь ли, я хотела объяснить, почему она не поддерживает твое стремление развязать войну. Пока твоя мачеха была в плену у Гегемона, она прекрасно усвоила, что́ война несет простому люду. Она видела ее глазами человека, не имеющего силы ответить на притеснения и самостоятельно управлять своей судьбой. Джиа не труслива, но ты должен взглянуть на вещи ее глазами и понять, почему она так не доверяет армиям и генералам, при любом случае объявляющим войну.

Фиро открыл было рот, чтобы возразить, но Сото жестом попросила его помолчать.

– Ты высоко ценишь моего племянника Мату Цзинду, ты высоко ценишь Гин Мадзоти. Они оба сражались за высокие идеалы. Но убийство – ужасная вещь, и с каждым поверженным врагом погибает частичка тебя самого. В исторических хрониках те, кто убил тысячи, сотни тысяч, миллионы людей, часто зовутся «великими», но зачастую они являются лишь пустыми оболочками, ходячими мертвецами, на которых мы переносим наше представление о героизме и благородстве. Я прекрасно помню, что сделала с моим племянником одержимость местью и геройством, и не верю, что твоя мать хотела бы, чтобы то же самое случилось с тобой.

Фиро не спорил, но отвел глаза, строптиво уставившись себе под ноги. Когда стало ясно, что Сото закончила, он сдержанно поклонился.

– Госпожа Сото, благодарю вас за наставления.

Затем он повернулся к Фаре:

– До встречи, Ада-тика.

И юный император направился к Стене Спокойствия, однако вид у него при этом был отнюдь не безмятежный.

– Думаете, он вас послушается? – спросила Фара.

Пожилая женщина лишь молча вздохнула.

Глава 19

Шпионы

Крифи, столица Укьу-Тааса, восьмой месяц восьмого года правления Дерзновенной Свободы (известного в Дара как восьмой год правления Сезона Бурь)

Из всех столиц древних королевств Тиро Крифи всегда считалась самой захудалой. Тут не царила оживленность ганской Тоадзы, куда стекались торговцы со всего света. Мостовые и черепичные крыши не дышали историей, как в Сарузе, столице Кокру. Здешние постройки не могли тягаться с внушительными наскальными башнями Боамы, выступавшими из знаменитого тумана Фасы, словно мачты кораблей из облаков. Улицам было далеко до удивительных, окутанных ароматом сандала пемзовых мостовых На-Тиона, вдоль которых красовались святилища легендарных оружейников и героев Римы. Местные учебные заведения и рядом не стояли со старинными академиями и современными лабораториями высокоразвитого Гинпена в Хаане, а самые красивые здания меркли на фоне невесомых шпилей и навесных мостов Мюнинга, столицы Аму, не менее грациозных, чем танцоры, скачущие по парящим островам озера Тойемотика.

Только одно здесь было примечательно: великое множество птиц.

Вокруг города было полно болот, торфяников и различных водоемов, наполненных как пресной, так и солоноватой водой, где гнездились журавли и дикие гуси. На севере, в лесах у подножия холмов, уже много лет служивших королевским заказником, куда не допускались простолюдины, водились хохлатые фазаны и прочая дичь, а также разнообразные певчие птицы. Даже в самом городе, в архитектуре которого преобладали длинные изогнутые карнизы, селилось не меньше ласточек и голубей, чем на морских птичьих базарах.

Киджи, покровитель старой Ксаны, считался также повелителем диких птиц, и подданным королевства строго-настрого запрещалось убивать их. В расположенном на северо-западе острова дворце сменялись короли, губернаторы и пэкьу, но запрет сей сохранялся при любой власти, и в окрестностях Крифи пернатое племя не знало невзгод. Даже посреди дворцового комплекса, в самой Мингенской башне, возведенной из грубо отесанных камней и напоминающей неприступную скалу, жило несколько семейств хищных птиц.

Один очень старый, даже дряхлый сокол спикировал к рыбной лавке на Западном рынке в центре города. С громким клекотом он подхватил с ледника небольшую макрель и взмыл в небо. Жена лавочника прикрикнула на вора и погрозила ему кулаком, но больше ничего поделать не могла.

– Пусть это приношение владыке Киджи дарует вам удачу, – пожелал ей удивленный прохожий.

– Чем глазеть попусту, вы бы лучше купили чего. – Женщина грозно посмотрела на него. – Вот это бы точно стало для меня удачей.

Резко взмахивая крыльями, сокол набрал высоту, с легкостью унося некрупную рыбешку. Конечно, макрель из лавки не могла сравниться вкусом и свежестью с только что пойманной, но престарелая птица предпочитала обходиться такой пищей, чем нырять в холодное море, рискуя сломать крыло или лапу. Поймав ветер, сокол заскользил к югу, разглядывая лабиринт узких мощеных улочек, лавирующих между тесно стоящими жилыми домами, среди которых было немало доходных. Кое-где на месте прежних каменных зданий раскинулись белые шатры. Сокол помнил, как в годы его молодости, семь-восемь лет назад, они выросли здесь словно грибы после дождя. В этих шатрах жили новые люди, одевавшиеся не так, как исконные жители Крифи. Сокол не знал, в чем заключалась разница между ними, лишь понимал, что от гостей следует держаться подальше: некоторые