Протопоп Аввакум и начало Раскола - Пьер Паскаль

Но как только приступ проходил, Аввакум снова становился отцом своих домочадцев, строгим и неутомимым. Как когда-то в Лопатищах или в Москве, семья эта была многочисленна: около двадцати человек. Дом был полон. Тут была и его неутомимая жена Анастасия Марковна, управляющая хозяйством, не прибегая к помощи извне, но всегда готовая помочь протоиерею и следовать за ним. Детей, после смерти двух, было еще пятеро: старшие Иван и Агриппина, которым было около двадцати лет, затем шли Прокопий и Акилина, наконец Ксения, которой шел двадцатый месяц[1158]. Шестой должен был родиться[1159]. Иван, вероятно, женился на Неониле[1160]. Затем были слуги, во главе которых находилась достойная вдова Фетинья Ерофеевна со своим сыном. Затем шли находящиеся под покровительством протопопа: Федор, юродивый, который забирал все больше и больше власти; покаявшаяся Анна, страстно привязавшаяся к своему спасителю; Филипп, несчастный бесноватый, привязанный цепью к стене в общей комнате[1161]. Федор всех распекал. Фетинья, благодаря своему возрасту и своим функциям заведующей хозяйством, открыто выражала свои мысли. Филипп тянул цепь и кричал; Федор читал над ним Псалтырь и учил его краткой, но горячей молитве: «Господи Исусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас, грешных!» Но даже сам протопоп с крестом и со святой водой совершенно не мог с ним сладить. В этой патриархальной семье случались моменты, когда мир бывал нарушен.

Однажды, вернувшись домой, Аввакум нашел Анастасию в ссоре с Фетиньей. Будучи расстроен спорами, которые у него были с еретиками-никонианами, – он вспылил и, ругая их обеих, даже побил. При виде этой необыкновенной сцены Филипп начал кричать и отчаянно бесноваться. Весь дом сбежался на этот шум. Аввакум оставил обеих женщин, чтобы наброситься на одержимого; но затем протопоп вдруг ослабел, почувствовал, как его кто-то схватил, кто-то его разрывает, услышал, как дьявол обращается к нему со словами: «Попал ты мне в руки». Тогда он пришел в себя. Он увидел свой грех перед Богом и перед обеими женщинами, вспомнил, что греховное состояние лишает человека, будь он даже священником, его власти над дьяволом; дал одержимому себя поколотить еще, чтобы искупить свой грех, и затем принял героическое решение. Он покорно пошел просить прощения у Анастасии и у Фетиньи и, вернувшись в горницу, распростерся там на полу: каждый член семьи, включая детей, должен был ударить виноватого отца пять раз плетью. И, так как они колебались, он приказал им это выполнить под угрозой проклятия[1162].

Когда Аввакум бил свою жену и служанку, он был человеком, созданным из плоти и нервов, послушным примитивной нравственности своего времени: он был во власти грубости, пренебрежения к женщине; таким же образом ему случалось произносить разные ругательства[1163], так же как это делал царь, который писал их и затем зачеркивал. Но затем Аввакум, налагая на себя необычайную епитимью, превращался в христианина, поднимавшегося до высокой святости. Этот контраст и позволяет понять исключительную высоту его души.

II

Аввакум и московские приверженцы старой веры

Протопоп никогда не сидел дома. Целыми днями он ходил по делам. Повсюду у него были друзья, он разыскивал сторонников истины и древнего благочестия.

В Вознесенском монастыре, в Кремле, он был как у себя. Настоятельница его Мариамна Викуловна Пальчикова, назначенная в 1660 году, была малоразвитой женщиной, которая не разбиралась в объемистых богослужебных книгах. Богослужение было в руках уставщицы Елены Хрущевой, молодой монахини из хорошей семьи, образованной, цельного и гордого характера. Новшества Никона были в этом монастыре неизвестны. Благодаря общей смуте такое положение могло там еще удерживаться. Продолжалось оно еще и в 1664 году. Елена продолжала повелевать; вскоре она подпала под руководство Аввакума. Он поддерживал, таким образом, в этом монастыре, одном из наиболее значительных в Москве[1164], правую веру. Он вводил туда своих духовных детей, он совершал там церковную службу.

Сколько было в Москве среди этих небольших приходских церквей, из которых каждая обслуживала несколько десятков домов, таких, которые ввели у себя никоновские новшества, – сказать этого никто не мог; впрочем новшества вводились не все сразу. Какой-нибудь священник мог служить по-новому, а исповедывать по старому Требнику. По-видимому, несомненным было то, что большинство священников повиновались или делали вид, что повиновались, а паства следовала за ними. Во все времена и в каждой стране толпа склонна подчиняться. Фанатики новизны, так же как и фанатики старины, были всегда в меньшинстве.

Из воинствующих никониан того времени нам известны только трое. Первым, идет Иродион Федосеев, этот священник Ризоположенской церкви во дворце, который пострадал за старую веру, получил приход церкви св. Софии, церкви, недавно построенной в Садовниках в Замоскворечье, напротив Кремля. Там он проявил себя еще своими речами против архимандрита грека Дионисия, нового справщика; последний опорочил в алтаре Успенского собора иподьякона, который в письменной форме признал это. Иродион показал это письменное признание епископу Александру и галицкому протопопу Михаилу, дьякону Успенского собора Федору и рассказал всем, кто только хотел послушать, о происшедшем. Аввакум, прибыв в Москву, тоже услыхал об этом[1165].

Далее идет Иван Фокин, в 1656 г. священник церкви Введения в Барашевской слободе, который также долго критиковал новшества[1166]. Но во время Великого поста 1663 года в эти пылкие души проникло сомнение. После Троицына дня, то есть в середине июня, Иродион и Иван отправились в Новый Иерусалим к Никону. Затем они второй раз поехали туда вместе со своими прихожанами. Их было десять из Софийской церкви и приблизительно семьдесят из Барашевской слободы[1167]. Низложенный первоиерарх, приняв тех, кого он почитал своими возможными союзниками, сумел так хорошо убедить их своими словами и заласкать подарками, что по возвращении Иван заменил у себя в церкви в ектениях и возгласах формулу «святейшие вселенские патриархи» формулой «святейший патриарх Никон». Он был тут же наказан за свою дерзость и 17 июля 1663 года выслан на покаяние в Кирилло-Белозерский монастырь. Послан он был туда «в кандалах и закованный в цепи». Кстати сказать, он был освобожден в октябре того же года и получил свой приход обратно[1168]. Более ловкий Иродион выжидал и только во время следующего Великого поста в 1664 году согласился принять новые книги[1169]. Весьма вероятно, что прежний священник Григорий Исидоров из храма св. Марии Египетской, приписанного к Сретенскому монастырю на Сретенке, был другом Ивана и Иродиона и прошел тот же путь, как и они[1170].

Эти совсем недавние противники новшеств уже в 1664 году стали самыми ярыми их поборниками, самыми яростными врагами старой веры. В то время, когда епископы действовали предписаниями, ученые – объемистыми книгами, царь – полицейскими мерами, они вместе со своим низшим духовенством, живя в самой гуще народной, по слободам, одни только были в силах по-настоящему бороться с активными защитниками старой веры. Поэтому последние и осыпали отступников насмешками и обвинениями, доходившими даже до того, что подвергали сомнению их веру. Один из этих священников-никониан отсоветовал одной бедной женщине просить выздоровления своему одержимому бесом брату у святителей московских: «Какие де оне чюдотворцы?», а о «чудотворных» веригах великомученика Никиты сказал: «И на Земском дворе или в Стрелецком приказе такие же вериги». Испуганная простая женщина донесла об этих нечестивых словах священнику приходской церкви св. Никиты, что в Толмачах, в Замоскворечье, и с ее слов происшедшее было все записано[1171]. Аввакум столкнулся с этим тремя никонианами: «ублюдки» никоновские, «приспешники» Иларионовы, «волки жадные», пожирающие стадо Христово[1172], так характеризовал он их.

И наоборот, в районе Китай-города, населенного ремесленниками, стрельцами и торговцами, было много церквей, где Аввакума принимали как друга. В церкви попа Козьмы, «праведного человека», он смиренно пел на клиросе, в то время как священник совершал богослужение; там же причащал, хоронил своих духовных чад[1173]. Может быть, в этой церкви, а может быть и в другой, он совершал богослужение и сам, принося Бескровную Жертву «на семи просфорах», по древнему обычаю, а также и проповедовал, поучая о старой вере и увлекая своим учением многих прихожан из Софийской церкви[1174]; он называет в качестве места пребывания также церковь св. Николы на Болоте, расположенную как раз очень близко от Садовников[1175]. Он считал уже, наверное, среди своих учеников по пов Исидора и Стефана, которые позднее переписывались с ним; Акиндин Иванов, молодой священник, рукоположенный при Никоне, был его духовным сыном[1176], так же как и Дмитрий, священник при домовой церкви Анны Милославской, равно как и его жена[1177].