Протопоп Аввакум и начало Раскола - Пьер Паскаль

В монастыре св. Александра Свирского, например, введение новшеств натолкнулось на положительный отпор, доказательством чего служит тот факт, что 23 октября 1664 г. в день, когда игумен Симеон был рукоположен во архиепископа Вологодского и должен был соответственно прочесть исповедание веры, он с первых же слов «Верую» ошибся и сказал «рожденный, а не сотворенный» и из-за этого «а» чуть не лишился своей митры[1120]. Расстояние между Свирью и городком Тихвином, стоявшим несколько юго-восточнее, не было очень велико. В трех верстах от Тихвина находился небольшой монастырь, так называемый Николо-Беседный, существовавший с 1515 г.; с течением времени значение его затмил большой Успенский монастырь, основанный в 1560 г. Иваном Грозным. Впоследствии этот монастырь даже присоединил к себе Николо-Беседный монастырь. С 1662 г. настоятелем этого старого монастыря был Досифей, стойкий защитник старой веры[1121]. Это был человек поразительной активности, но рассудительный, известный не только своими мудрыми совета ми, но в такой же мере и святостью своей жизни. Именно ему удалось в 1663 году добиться независимости своего монастыря[1122].

Еще дальше на юг, близ Осташкова, находился монастырь св. Нила Столбенского, где жил еще второй тобольский архиепископ Нектарий. Этот монастырь надолго сохранил верность прежним обрядам[1123]. Затем в 21 версте от Зубцова, на юго-западе оттуда, находилась Ракова пустынь, которую привел к процветанию Иов Тимофеевич; этот поляк знатного рода знал еще Филарета, в бытность его пленником, последовал за ним в Россию, был им пострижен в монахи и рукоположен в иереи и с тех пор был полностью предан памяти покойного патриарха. Он мог только отвергать и порицать новшества. Он бежал от них в другое место спасения души, находившееся в 40 верстах от Зубцова, в монастырь св. Николы, что на Красных горах. От него исходило одновременно впечатление и достоинства, и смирения, свойственные священноиерею, глубоко покорявшие сердца и умы окружающих; у него был и ученики, которые ему слепо повиновались[1124].

Таким образом, от Белого моря до истоков Волги, до Дорогобужа, вдоль западной границы тянулся почти беспрерывный ряд оплотов старой веры.

На Востоке была другая Фиваида, скрытая в лесах, которые тянутся и поныне по левому берегу Волги между Костромой, Юрьевцем, Нижним Новгородом и Вяткой.

Близ Юрьевца, в Кривоозере, в скиту, где проживало около 20 иноков, также продолжали служить обедню по старым книгам, сугубить аллилуию, читать неисправленный Символ веры и креститься двумя перстами. Настоятель этого скита Сергий, принявший монашество и рукоположенный в 1644 году, не мог не знать Аввакума. Но размышляя о Страшном суде, он создал себе странные понятия: в этот страшный день у Сына Божия будет иной язык, чем у Отца, а у Святого Духа будет третий язык. Порой Сергий ходил навещать отшельников, которые сравнительно недавно обосновались на Ветлуге и Бельбаше: Игнатия, Максима и Макария, простых, неграмотных крестьян, принявших иночество и занимавших три келии, которые отстояли одна от другой на расстоянии одной-двух верст. Они общались также и с Богородицким монастырем в Пучежской слободе[1125].

Наконец, Сергий Кривоозерский поддерживал хорошие отношения с Ефремом Потемкиным. Ефрем был братом Спиридона Потемкина; он принял монашество в Бизюкове, затем выполнял некоторое время обязанности скитоначальника, или строителя, в Болдине, опять близ Дорогобужа[1126]. После того как военные действия заставили его покинуть монастырь, он отправился в Москву и оттуда, без сомнения с согласия своего брата, достиг Заволжья. В 1662–1663 гг. он основал другой оплот старой веры на реке Керженце. Болотистые и заросшие лесом берега этой извилистой реки дотоле посещали только рыбаки и искатели дикого меда. Ефрем жил там спокойно, вдали от сатанинских новшеств. Однако он иногда и выходил оттуда, чтобы отправиться в Нижний, Балахну, в Макарьевский монастырь «купить хлеба и соли». Здесь он останавливался то у Ивана, валяльщика войлока, то у подьячего Кириака Кириакова и всегда пользовался случаем посовещаться с друзьями – приверженцами старой веры. Он до такой степени избегал всего, что носило на себе печать Никона, что отказался от посвящения в сан и сам налагал на себя епитимьи, как, например, дополнительное чтение житий святых. На Керженце священников не было[1127].

Преданные делу проповедники отправлялись в поход на Юг. В 1661 г. в Царицыне были арестованы дьякон Сильвестр, монах Иосиф и дьячок Алексей, «занимавшиеся перепиской сочинений раскольничьих и безбожных»[1128]. Недовольные, убегавшие в свободную степь от принуждения московских властей или от крепостного ига, становившегося все более тяжелым, охотно воспринимали пропаганду, враждебную церковным властям.

Таким образом, в то время как в городах противники никоновских новшеств избегали порывать с церковью, поскольку их вера была как-то терпима, в отдаленных областях было много людей, предпочитавших скорее удалиться в пустыни, чем иметь хоть что-нибудь общее с иерархией, предавшейся антихристу. В 1663 г. уже наметились главные очаги сопротивления: Поморье, тяготевшее к Соловкам; Заволжье со своим духов ным центром Керженцем и, наконец, Москва, где благонамеренные люди продолжали ожидать более деятельного пастыря, чем Потемкин, и менее усталого проповедника, чем Неронов; в сущности, ждали апостола!

V

Аввакум в Устюге: Феодор, юродивый Христа ради

В Тобольске Аввакум уже не нашел бедного Федора, который приветствовал его при отъезде: исцелившись от беса, он умер, прожив как настоящий христианин еще три года со своей женой и детьми[1129]. И вместе с тем там, наверное, было еще много прежних его духовных детей, тут же пришедших облобызать ему руку. Он снова мог – и с каким удовлетворением, и с какой кротостью – выполнять свою пастырскую обязанность: руководить душами. Так он провел часть зимы в Тобольске. Анна Калмычка, узнав о скором приезде протопопа, мучилась упреками совести; с разрешения Елеазара она поспешно укрылась в монастыре. Вскоре она явилась со своими двумя маленькими детьми к Аввакуму с повинной, плача и бия себя в грудь. Но внешне он был неумолим и осыпал ее бранью. Бес ее мучил по-прежнему. Однажды, когда она присутствовала на обедне, совершаемой Аввакумом, она стала испускать дикие крики, подобные крикам животных. Это произошло, как обычно, в самый торжественный момент, во время выхода со Святыми Дарами. Аввакум прервал Херувимскую песнь и с крестом, взятым с престола в руке, приказал бесу: «Полно, бес, мучить ее! Бог простит ей в сей век и будущий». Получив, таким образом, прощение, она обрела здоровье и окончательно привязалась к своему спасителю[1130].

Однако, чтобы использовать санный путь вплоть до Москвы – путь самый прямой и самый быстрый, – надо было отправиться в дорогу до конца зимы. Аввакум должен был покинуть Тобольск вскоре после Рождества. Он отправился в путь со своей семьей и Анной Калмычкой. Протопоп со своей женой снова увидели места, которые они проезжали немногим больше десяти лет тому назад в качестве изгнанников, под конвоем. Теперь же они были свободны и нравственно возвысились благодаря превзойденным испытаниям.

Мир на Урале еще не был восстановлен. Великий поход полковника Вилима Францбекова и Василия Бланка с их рейтарами и солдатами, обученными на польский манер, в то время только подготовлялся в Тобольске. А пока что башкиры и татары осаждали или поджигали монастыри, укрепленные посты и города: Покровское, Киргинскую слободу, Невьянск, уничтожали поселенцев и вообще избивали всех беззащитных русских, которых они только встречали. Небольшой отряд вздохнул свободно только под прикрытием стен и башен Верхотурья. Воевода Иван Камынин, увидя его, не скрыл своего изумления. «Христос пронес меня и его Пресвятая Матерь меня соблюла», – ответил протопоп. Камынин был его другом[1131].

В Устюге остановились снова. Это был город одновременно ремесленный и торговый и с интенсивной религиозной жизнью, где было около 30 деревянных церквей, группировавшихся вокруг Успенского собора, перестроенного в каменный, но очень пострадавшего от страшного пожара, бывшего 28 апреля 1649 г.[1132] Подобно другим городам, Устюг пережил религиозный подъем середины века: в 1648 г. купец Никола Ревякин построил там большую церковь Вознесения с шестью приделами и пятиярусным иконостасом[1133]. В монастыре св. Архангела Михаила можно было видеть, как вырастали на глазах одна за другой две каменные церкви: церковь Введения Пресвятой Богородицы, воздвигнутая в 1651–1653 гг., и собор св. Михаила Архангела, построенный несколько позднее[1134]. В 1656 г. церковь XV века во имя св. Иоанна, юродивого Христа ради, была перестроена в каменную, двухэтажную[1135]. Религиозный подъем, связанный со строительством церквей, не угасал. В 1663 г. в начале навигации из Ярославля прибыло 28 каменщиков для постройки еще более великолепного храма. Средства были собраны по подписке: воевода Петр Потоцкий, очень культурный поляк, подписался на 70 серебряных рублей, а его дьяк Сахаров – на 10 серебряных и 100 медных рублей; стоимость последних была в то время много меньше, так как это было в самый разгар инфляции. Почтенный протопоп Владимир и его сын, дьякон Василий, подписались на 50 серебряных рублей. Строительство развернулось вовсю[1136]. Новый собор должен был быть освящен во имя покровителя города св. Прокопия, юродивого Христа ради. В Устюге все время являлось множество святых: свв. Симон, Филипп, Леонид – все они, основавшие скиты, были прославлены вскоре после своей смерти, совсем недавно, именно в 1607, 1620 и 1654 годах[1137].