Протопоп Аввакум и начало Раскола - Пьер Паскаль

Существовало ли тут определенное вероучение? Сначала было одно только отрицание: отказ от новшеств, введенных с момента прихода к власти Никона. Осуждение касалось книг, обрядов, обычаев. При этом опирались на многочисленные аргументы: новые книги противоречат друг другу; они основывались не на древних рукописях, но на современных изданиях, искаженных неправославными; Никоновы новшества были внушены либо латинянами, либо современными греками, которые были ничем не лучше; эти новшества прокляты Богом, как это доказывали бедствия, обрушившиеся на Русь, как то: моровая язва, войны, татарские нашествия[1224], раскол в церкви. Затем следовали частные доводы относительно того или иного пункта: новым «догматам» противопоставляли либо тексты отцов церкви и самые древние книги, написанные на пергамене, либо рассуждения, сводившиеся к тому, что, осуждая старые обряды, тем самым осуждают святых, которые их выполняли; провозглашая трегубую аллилуию, выдумывают четвертое лицо Троицы; поносят памятники старины, где высятся венчающие купола восьмиконечные кресты, а равно имеются иконы, где святые благословляют двумя перстами. Все это было ясно, все было изложено в большом количестве писаний: в письмах Неронова, в «Прениях с греками» Арсения Суханова, в выписках из Стоглава, в трактате Герасима Фирсова о крестном знамении, в словах Спиридона Потемкина, в различных выписках из Св. Писания и отцов церкви, сделанных Аввакумом и Даниилом относительно крестного знамения и поклонов[1225].

Относительно этого все были согласны. Можно было только умножить количество ошибок, найденных в новых книгах, открыть новые прегрешения Никона, составлять новые собрания выписок. Ученые сторонники старой веры и пользовались этими возможностями. Феоктист и Александр сличали книги; Аввакум во время своего пребывания в Москве также принялся за них. В виду того, что никонианское духовенство приняло для ношения греческую рясу с широкими рукавами, Аввакум нашел тексты, обличающие и это нововведение: «Я посещу князей и сыновей царских и всех одевающихся в одежду иноплеменников», – так написано у пророка Софонии[1226]. Он приказал юродивому Христа ради Федору переписать эти тексты и раздал их: у Андрея Самойлова был этот текст, так же как и выписки из других духовных книг. Так распространялось здравое учение и словом, и писанием[1227].

Вынести суждение относительно официальной церкви и, следовательно, определить свое отношение к ней было уже более сложным. Теоретически эта церковь потеряла милость Божию, она была во власти дьявола, ее иерархия пала, ее таинства не были благодатными, ее обряды были кощунственными. Аввакум знал, чего ему стоило присутствовать в Тобольске на никонианской обедне. Наставления других духовных наставников московской общины, наверное, не отличались от его поучений. Церковь, таким образом, уже больше не была церковью.

Этими рассуждениями не ограничивались: всем казалось, что наступили времена антихриста. Все признаки пришествия были налицо: число зверя – 666, преследование христиан, отступничество большого количества верующих, лжехристы, всенародные бедствия. Никон слыл, по меньшей мере, предтечей антихриста, и, без сомнения, на его счет ходили разные легенды, склонявшиеся к тому, чтобы подтвердить этот слух. Эти мрачные мысли преследовали Спиридона Потемкина и Афанасия. Аввакум был менее обеспокоен, но совершенно не противоречил им. Если все это было верно, то надо было отвергать решительно все, связанное с антихристом, бежать от него, все должно было быть отвергнуто: священники, рукоположенные Никоном, крещение, совершенное ими, брак, освященный ими, даже все гражданские власти вплоть до самого царя – все это приспешники антихриста. Надо было отпасть от церкви, как это сделал Ефрем Потемкин, уйдя в болота по ту сторону Волги. И тогда приходилось бы слиться с учениками Капитона; строгим верующим угрожала опасность впасть в полное отрицание всего церковного устройства.

И действительно, то религиозное направление, которое уже к 1630–1640 годам приводило умы в состояние великой скорби по отношению как ко всему мирскому, так и к Церкви[1228], со времени появления Никоновых новшеств лишь утвердилось и распространилось. Капитон, ускользая от всех преследований, все время увеличивал число своих учеников. В середине века он жил на Шоше в Костромском воеводстве; там он управлял группой монахов и мирян, преимущественно молодых людей, живших в разбросанных по району избах; среди них был уже известен некий Вавила. 31 октября царь приказал арестовать его и его приверженцев и послать их на суровое покаяние в Ипатьевский и Богоявленский монастыри, и держать их там впредь до нового распоряжения, особо наблюдая за тем, чтобы они оттуда не убежали[1229]. Эта строгость говорит одновременно об обостренных отношениях, которые существовали между сторонниками церковных новшеств и их противниками, и о той большой опасности, которая грозила ревнителям старой веры.

Однако и на этот раз Капитон ускользнул, и на протяжении всего этого периода, столь полного иными заботами, опасность отошла. Что значила для Никона и его последователей какая-то горстка мужиков в северных лесах? Поэтому движение получило возможность свободно развиваться, понемногу передвигаясь на восток, сосредотачиваясь в основном ближе к Москве, к югу от Волги, между Шуей и Вязниками. Там оно обосновалось крепко. Вот что, согласно одному доносу, происходило там в 1664 году[1230].

«За рекою де за Клязмою в бору поселились незнаема какие люди, старцы и бельцы, и келии поставили, и в земле норы поделали, и к церкви Божии не ходят, и людем к церкви Божии ходить не велят. И которые у них помирают бес причастия и бес покаяния, и тех у церкви Божии не погребают; а погребают в лесу бес попа сами. И про церкви Божии гово рят, что де от церкви святыня отошла, и называют церкви простыми храминами, и не велят никому к церкви ходить, и причастия приимать не велят. А кто де у них побывает или у кого они побывают в дому и кус хлеба съесть дадут, и те люди все к ним и обратятца, и к церкви Божии не ходят, и отцов духовных ни в чем не слушают, и на покаяния не приходят и с святынею ни с какою к себе в дома не пускают; а кто де к ним с святынею и придет, и они де перехоронятца, из двора уйдут, а к святыни не приходят. А про тое пустыню ведает Вязниковские слободы покровской протопоп Меркурей Григорьев и Благовещенскаго монастыря игумен Моисей. И к тем людям они ходят, и служат они по старым служебником, и церкви святят, и антимисы пришивают к срачицам под индитию. И кто по новым служебником служит, и он игумен и протопоп на исповедь к тем священником ходить не велят. А (в) Введенском девиче монастыре стариц двесте с лишком; и как де он поп Василей служит по новым служебником и на его де неделях нихто не причащаютца из стариц; а товарищ де ево, поп Лев Матвеев, служит по старым служебником, и стар(и)цы де на ево неделях и причащаютца»[1231].

Ясно, что тут имеется неразрывная связь между тремя довольно различными группами верующих. Осмотрительные монахини, которые, доверяясь только старым обрядам, допускают, однако, к службе официального священника; последовательные сторонники старой веры, порвавшие с новой церковью, но сохранившие втайне алтари, священников и истинные таинства; наконец, люди, совершенно обходящиеся без священнослужителей и без церкви. Эти последние – ученики Капитона: «капитоны», как их скоро будут именовать.

Поскольку старая вера была отвергнута, ее ушедшие в оппозицию приверженцы роковым образом должны были встретиться с принципиальными противниками церкви как таковой. На обширных пространствах, простиравшихся на восток и на север от Москвы, в Суздальской земле, в Вязниках, Муроме, Нижнем Новгороде, Костроме и Вологде[1232], исключая города и поселения, находившиеся под непосредственным наблюдением воевод, протопопов и архимандритов, завязывались таинственные связи; созывались потайные церковные совещания. Религиозная мысль трудилась над разрешением тревожных проблем, ставших в этот момент особенно трагически-актуальными. То были извечные проблемы борьбы Бога с темной силой, спасения мира, войны Церкви с антихристом. Но прежде всего росла огромная волна морального возмущения, где по очереди оттенки то сливались, то контрастировали друг с другом. Волна эта все нарастала и нарастала.

Все это происходило среди людей или очень простых, или очень экзальтированных. Ибо у людей, отдающих себе отчет в окружающем, у людей, основательно и прочно устроившихся, у людей, живущих в городах, жила, несмотря на все, надежда получить от царя возврат к прежнему благочестию. Практически же создавался некоторый компромисс; от церкви, где были новые обряды, удалялись, группировались вокруг священников, оставшихся верными старой вере, но избегали претворять этот образ действия в категорическое правило. Боярыня Морозова, например, не ставила себе в укор присутствие с царицей на официальных религиозных службах. Остерегались называть благочестивого царя Алексея приспешником антихриста. Кстати сказать, непоследовательность была присуща не одним только старообрядцам; когда в октябре 1664 года Питирим, местоблюститель патриаршего престола, сделавшись новгородским митрополитом, рукополагал в иеромонахи и иеродиаконы тринадцать соловецких монахов, он совершил это, согласно их просьбам, по старым обрядам, и при том без малейшего затруднения[1233].