Повелитель камней. Роман о великом архитекторе Алексее Щусеве - Наталья Владимировна Романова-Сегень

на стульях, кушетках, на полу. Велись и задушевные беседы, и горячие споры. Куинджи предавался воспоминаниям, рассказывал, как писал ту или иную картину, о своих собратьях по кисти, о заболевших или вылеченных птицах, читали, музицировали. А затем рисовали. Староста Константин Богаевский терпеть не мог рисовать модели. Куинджи не стал мучить ученика и освободил его от этого занятия, поэтому Костя брал в руки гитару или книгу по искусству, тем самым занимая остальных студентов. Ближе к семи вечера служитель приносил самовар. Богаевский, откладывая в сторону книгу или гитару, шел в соседнюю комнату заваривать чай. А затем разливал по стаканам. Студенты шли чаевничать или сумеречничать, как они называли посиделки за столом.

– Ах, Алеша, какие раньше сосиски были вкусные, не то что сейчас.

– А рогули, Аркаша?..

– Прямо на бумагу выливали из баночки французскую горчицу, макали в нее сосиски и отправляли их в рот во славу доброго хозяина нашего Архипа Ивановича. Ведь все это покупалось ежедневно за его счет.

Подкрепившись сосисками и рогулями да запив все это сладким чаем, каждый брал свой инструмент: гитары – Богаевский, Щусев, Чумаков, Калмыков, скрипки – Зарубин и Химона, Вагнер – балалайку, Латри – мандолину, остальные вооружались, чем им подсказывала их фантазия.

Вдоволь натренькавшись, устраивали сценки. Куинджи особенно нравилась «покупка галстуков». Со стола убирались стаканы и вместо них клались галстуки, снятые каждым. Костя Богаевский был продавцом. Остальные, кто хотел, играли роль покупателя. Гриша Калмыков пародировал покупателя, чинно зашедшего в магазин якобы присмотреть себе галстук, а на самом деле замерзшего, как цуцик, и мечтающего только отогреться. Заходили и пьяные клиенты, и надменные, и ничего не понимающие в галстуках. Щусев показывал покупателя, разбирающегося в товаре лучше самого консультанта, чем доводил последнего до исступления. В конце сценки Щусев молча указывал перстом на дверь горе-продавцу и сам вставал на его место. Каждый раз студентами выдавались талантливые вариации. Было весело и непринужденно. Куинджи хохотал, как ребенок. Часто заглядывали и другие студенты, а также их преподаватели.

Когда ученики Архипа Ивановича получали премии или где-то выказывали успехи, его коллеги-профессора задавали один и тот же вопрос:

– Признавайся, Архип Иванович, где ты чай покупаешь?

– А что такое? – неизменно отвечал вопросом на вопрос великий учитель.

– Сдается нам, он у тебя волшебный. Иначе как объяснить успехи твоих студентов?!

Щусев еще подлил чая гостю и пододвинул к нему блюдо с выпечкой:

– Ведь помимо того, что он подкармливал нас, помогал деньгами и советами, он, как бы это сказать поточнее? – Щусев задумался. – Закладывал в нас главные творческие принципы, вот! Пусть и звучит пафосно, но это именно так.

– «В картине должно быть внутреннее, то есть художественное содержание, – процитировал покойного Архипа Ивановича Рылов, – и создавать ее не с этюдов, а от себя. Безразличие автора отразится на картине, и она не тронет зрителя, не увлечет».

– И в архитектуре так же. – Щусев поднял чашку с чаем. – За сказанное!

– За учителя! – поднял свою Рылов.

После обеда и воспоминаний Алексей Викторович пригласил приятеля в кабинет. Среди многих листов на столе он достал нужный. Художник сосредоточенно вглядывался в каждую деталь проекта.

– Хоть я и не силен в этом всем, – кивнул он на стол с листами, – но твой авторский замысел мне нравится. Несомненно, лучше, чем в прошлый раз.

Когда выдающийся живописец покинул сей бренный мир, встал вопрос о его надгробии. Щусев не забыл все то важное и ценное, что получил от Архипа Ивановича. К тому же Куинджи и Репин на заре щусевской молодости поддержали его кандидатуру на должность профессора в преподавательский состав академии (правда, тогда Алексей Викторович не набрал нужного количества голосов). Поэтому Щусев решил даром выполнить проект надгробного памятника художнику. Но, увы, Общество художников, созданное Куинджи с учениками, сообщило зодчему, что его проект слишком скромен, и тотчас объявило конкурс на надгробие живописца, погребенного на Смоленском кладбище. Несмотря на то что присудили несколько премий, та самая работа, которая выражала бы дух мастера, не была выявлена.

Щусев вновь взялся за проект. Для него это стало делом чести. Он тщательно изучил все работы, поданные на конкурс и отмеченные Обществом художников. Перелопатил эскизы и задумки своего старого проекта, нашел в нем лучшее. На основе всего был создан новый проект, который снискал одобрение у общества. В декабре 1912 года это решение нашло подтверждение в «Зодчем»: «По конкурсу проектов и моделей памятника А. И. Куинджи общее собрание членов общества имени покойного профессора остановилось на внеконкурсном проекте А. В. Щусева».

Как обычно, проект совершенствуется во время дальнейшей работы. И данный не стал исключением. В доработке архитектор что-то менял в деталях, убирал лишнее, вставлял, по его мнению, недостающее. В итоге только четвертый вариант надгробия оказался тем самым, который так долго искали.

Что касается бюста, так еще при жизни художника его с натуры высек в мраморе скульптор Владимир Беклемишев. Для надгробного памятника был сделан бронзовый отлив на бронзолитейном заводе Карла Робекки. Бюст поместили на фоне мозаики Владимира Фролова, исполненной по эскизам Николая Рериха.

Сам памятник, открытый в конце 1914 года, снискал одобрение как у критиков, так и у публики.

Портал из серого гранита с глубокой нишей, в треугольном фронтоне которого орнаменты звериного стиля, а по бокам рельефы креста с якорем. В самой нише мозаичное полотно с изображением Древа Жизни. Перед порталом постамент с бронзовым бюстом и надписью накладными металлическими литерами: КУИНДЖИ.

Постамент для бюста выполнен из шокшинского кварцита. Это уникальный камень малинового цвета, добывающийся только в Карелии на берегу Онежского озера. Им отделывались сверхзначимые государственные объекты. За камнем прочно закрепилась слава «царского».

Когда французский архитектор Луи Висконти заказал в России малиновый кварцит для создания саркофага Бонапарту, император Николай I, узнав об этом, просто подарил необходимое количество – сорок семь здоровенных блоков «царского камня», сопроводив свой жест словами: «На гроб Наполеону? Не жалко!»

Впоследствии уникальный шокшинский камень был применен и при строительстве Мавзолея Ленина. Кстати, именно мозаист Владимир Фролов, с которым Щусев работал над созданием памятника Куинджи, исполнил декоративные панно траурного зала Мавзолея.

Разбирая свои бумаги и складывая в папки рисунки, эскизы, разные материалы, Щусев с благодарностью думал о Петербурге. Первый значимый заказ он получил здесь. Им стала усыпальница в форме храма на Никольском кладбище Санкт-Петербурга. Но Щусев не мог знать, что последней работой будет работа в Москве, а именно надгробие в Никольском пределе Елоховского собора – над погребением патриарха Сергия Страгородского, умершего в мае 1944 года. Надгробие из светлого гранита, украшенное бронзовыми деталями, установят в