Большая семья - Филипп Иванович Наседкин

у Быланиных и, по молчаливому сговору, играл роль главы семейства. Он считал, что хорошо знает характер Арсея, и гордился этим. Обычно старик безошибочно угадывал причину внезапной раздражительности председателя и умел быстро успокоить его. Но теперь Недочет терялся. Что вызвало глубокий разлад, откуда затаенная тоска? Куда девалась кипучая, неугомонная стремительность, подчинявшая себе всех и заставлявшая забывать невзгоды и лишения? Ни на один из этих вопросов Недочет не в состоянии был ответить.

«Хандра, — решил он, не придумав ничего лучшего. — Какая-то хандра, лихорадка бы ее затрепала!..»

Болезненно переживала настроение сына и Прасковья Григорьевна. В последнее время — с переходом к ним Недочета — жизнь стала налаживаться, и это радовало старуху. Жили они в аккуратном белом домике, построенном на усадьбе Недочета. Прасковья Григорьевна и Евдокия выбелили этот домик, разукрасили наличники и ставни синими узорами. Недочет сам сложил печь и разделил дом на три комнаты и кухню. Все были довольны. Прасковья Григорьевна даже как бы помолодела — в движениях появилось больше уверенности, морщины на круглом лице сглаживались. И вот случилось это несчастье. Материнским сердцем она чувствовала глубину переживаний сына и, не зная, как помочь ему, мучилась, осаждала Недочета расспросами и упреками. Старик недовольно ворчал и в полном недоумении разводил руками.

Арсей бывал теперь в Зеленой Балке только ночью. Часто видели его в лесу, у строителей, и у трактористов. Подолгу пропадал он в поле, бродил по пшеничным коридорам. Иногда он сидел у поля гречихи, словно залитого молоком, и вдыхал медвяный запах цветения. Но куда бы он ни шел, он неизбежно оказывался на участке пшеничного гибрида. Какая-то могучая сила тянула его туда. Часами он просиживал там, рассматривая колоски и думая о причинах неудачи. Но тайна оставалась неразгаданной.

Так прошло пять дней.

Однажды, опустив, по обыкновению, голову и глядя себе под ноги, Арсей медленно шел в сторону Вершинок и неожиданно оказался лицом к лицу с кучкой ребятишек. Вместе с Ниной Семеновной ребята ходили в Вершинки и теперь с корзиночками ягод возвращались домой.

Школьники окружили Арсея.

— Расскажите нам про Ефимку! — затараторили они вразнобой. — Расскажите!.. Расскажите!..

Не зная, что отвечать, Арсей растерянно посмотрел на учительницу.

— Расскажите, Арсей Васильич, — улыбнувшись, сказала Нина Семеновна. — А то они мне покоя не дают.

Арсей сел на траву, ребята окружили его. Они слушали рассказ с затаенным дыханием. А когда Арсей, поднявшись, стал прощаться с детьми, белокурая Полинька Обухова высыпала ему на ладонь горсть ягод.

— Вот вам! — сказала она. — Только не болейте, пожалуйста.

Арсей торопливо шел по узкой тропе, повторяя слова девочки. Сердце его билось, горло сжимали спазмы. На углу озимого клина он остановился и посмотрел на опытную клетку. И вдруг его охватил жгучий стыд. Арсей сел, закрыл глаза, тряхнул головой, стараясь сбросить тяжесть. Он лег ничком в густую высокую траву и заснул глубоким сном.

Когда Арсей проснулся, ему показалось, что прошло немного времени, но скоро он понял, что проспал много часов. Солнце перевалило далеко за полдень.

Он с удивлением заметил, что накрыт ватником, которым когда-то возле конюшни укрыл спящего мальчика. Он осмотрелся вокруг и увидел Ульяну. Она сидела поодаль и внимательно смотрела на него.

Арсей встал.

— Какой сегодня день? — спросил он Ульяну.

— Четверг, — ответила она, не отводя пытливого взгляда от его лица.

— Спасибо за пиджак! Упарился под ним… И так жарко.

Ульяна молчала, не понимая, за что благодарит ее Арсей. Мало ли странного с ним происходило в последнее время! Развязав узелок головного платка, она достала смятый конверт и подала Арсею.

— Тебе, из армии, — сказала она. — Нынче в сельсовет пришло. Взялась передать…

Арсей разорвал конверт. Это было письмо командира гвардейской батареи, в которой служил старшина Обухов. Командир подробно описывал боевые подвиги своего старшины, сообщал о его награждениях. Потом от имени всей батареи он объявлял Арсею благодарность за заботу о семье фронтовика.

Несколько раз подряд Арсей прочитал письмо. И, сдержав нахлынувшую радость, с напускным равнодушием проговорил:

— Страсть курить хочется, а табаку нет… — Он перекинул пиджак через руку. — Ты что тут делаешь?

Ульяна встала, отряхнула подол юбки.

— Так, ничего… — ответила она, и щеки ее покраснели. — Обходила свои посевы…

Он испытующе посмотрел на нее. Похудевшее лицо, упрямые тонкие морщинки на лбу, темная дымка, затянувшая глаза, — все это лучше самых красноречивых слов рассказало ему о ее тревожных думах.

Они вышли на узкую дорогу, отделявшую пшеницу от подсолнуха.

— Куда мы идем? — спросил Арсей.

— Я к себе на подсолнух, — ответила Ульяна. — Хочу посмотреть, давно не видела.

— Я, пожалуй, пойду с тобой, — нерешительно сказал он. — Мне тоже надо взглянуть на подсолнух. Я тоже давно здесь не был.

Они шли по дорожке, заросшей густым мягким пыреем. Сапоги Арсея были в грязи, шов на рукаве гимнастерки распоролся.

— Нет ли у тебя гребенки? — сказал Арсей, проводя рукой по волосам.

Ульяна вынула из головы гребешок и подала ему.

— Состояние такое, будто неделю беспросыпу пьянствовал, — не поднимая глаз, сказал он. — В голове шумит… в груди сосет.

Они свернули с дороги и пошли прямо по полю.

Ульяна осторожно разводила в стороны стебли подсолнуха, внимательно осматривала белые, еще не отвердевшие зерна в крупных шапках. Арсей шел следом, наблюдая за ловкими движениями ее загорелых рук. Ему хотелось подойти, поцеловать ее руки, но он сдержался, боясь показаться смешным.

Скоро они вышли на зеленую лужайку в середине поля.

— Это что такое? Где мы? — спросил Арсей.

— Хочу горошком тебя угостить, — улыбаясь, сказала Ульяна.

Только теперь Арсей почувствовал, как он голоден. Присев на корточки, он развернул куст. Приветливо глянули на него крупные глянцевитые стручья. Арсей сорвал стручок, ногтем большого пальца расщепил его. В стручке оказалось десять светлозеленых круглых горошин.

— Как же это вы? — спросил Арсей,