Большая семья - Филипп Иванович Наседкин

— Хорошо работает, — не поняв, ответил Арсей, любуясь Верой. — Молодчина!

— Это правда — молодчина, — согласился Недочет. — А все ж таки… Больна, чай… Отсоветовать бы, уговорить, чтобы ушла, чтобы отдохнула. Может, дело какое придумаешь, чтобы услать ее отсюда? Хоть на время…

Недочет не успел докончить фразу. Поднимая ком глины, Вера вдруг покачнулась. Нина Семеновна поддержала ее. Арсей взбежал на подмостки, подхватил Веру на руки и отнес в дом. Она была без сознания.

13

Вера слегла. Матвей Сидорович привез участкового врача. Врач внимательно осмотрел больную и ничего не сказал ни ей, ни находившейся в комнате Анне Сергеевне. На крыльце он взял под руку Арсея и прошелся с ним по улице.

— Открытая форма туберкулеза легких, — сказал врач задумчиво, — и общее истощение организма. Необходимы серьезные меры.

— Мы со дня на день ждем для нее путевку в туберкулезный санаторий, — сказал Арсей.

— Вот-вот, это и я хотел сказать. Только это может ее спасти, если еще не поздно…

Вера лежала в постели и с ужасом чувствовала подбирающийся к ногам холод. Окно ее комнаты выходило в сад. Перед окном росло вишневое дерево. Ветки его касались раскрытых створок. Вера смотрела на зрелые ягоды и думала: соберут ли их до того, как остановится ее сердце.

Подруги часто навещали Веру, но она принимала их холодно. Она завидовала им — сильным и здоровым, ревновала их к жизни. Одну Ульяну она подолгу удерживала около себя. Ульяна была с ней откровенна. Она рассказывала все, что думала, что переживала. Они часто говорили об Арсее. Слушая Ульяну, Вера оживала: глаза ее загорались лихорадочным огнем, щеки пламенели, голос становился звучным, проникновенным.

Иногда заходил Арсей. Осторожно ступая, он подходил к кровати, садился на табурет и брал Верину руку в свои шершавые и жесткие ладони. Она старалась вырвать руку, потому что считала свою болезнь заразной, но он крепче сжимал ее холодные пальцы и, смеясь, говорил, что нет еще на свете болезни, которая одолеет его. Они подолгу смотрели друг на друга. Она радовалась, радовалась тихо, безмятежно, и будущее, которое рисовалось ей, как непроглядная осенняя ночь, прояснялось, будто в него проникали животворные, согревающие лучи солнца.

Арсей рассказывал ей о делах в колхозе, о том, что волновало и тревожило его. Он делился с ней, ничего не тая, ничего не скрывая, и Вера была ему благодарна за это.

— Вчера я разговорился с дедом Макаром, — сказал он ей однажды. — Старик говорит, что давно уж не помнит в своей жизни такого урожая, какой мы ожидаем теперь. А дед Макар на память еще крепкий человек. А сегодня была у нас комиссия по урожайности. Решили, что пшеница даст вкруговую сто двадцать пудов с гектара. А на твоем участке и того больше! С чем и поздравляю тебя, дорогая Веруша!..

Вера закрыла глаза. Слова Арсея разжигали гаснущий огонек жизни, пробуждали силы, заставляли сердце биться чаще и настойчивее.

— Но урожай хорош, если его во-время уберешь, — продолжал Арсей. — Уборка для нас, можно сказать, — последнее и решающее испытание. Выдержим ли?

— Надо выдержать! — тихо, но твердо сказала Вера. — Должны выдержать, Арсей!

— Должны… — задумчиво повторил Арсей. — Должны… А что для этого нужно? Что… Для такого урожая колхоз не располагает необходимыми средствами. Мы подсчитали: если каждый человек — от четырнадцатилетнего подростка и до деда Макара, самого старого нашего жителя, — если каждый человек будет работать непосредственно на уборке, то и тогда в людях будет недостаток. Даже в том случае, если на время уборки расформируем строительную бригаду. Вот и ходим и ломаем голову, а путного ничего пока что придумать не можем.

Как-то Вера заговорила с Арсеем об Ульяне. Арсей остановил девушку.

— Не надо, Веруша, об этом, — сказал он. — Мне кажется, это какой-то заколдованный клубок, и он никогда не распутается…

— Ты мне скажи, Арсей, — попросила Вера, — ты мне скажи: любишь Ульяну или нет?

Арсей посмотрел в ее горящие глаза и понял, что нельзя не сказать ей правду.

— Люблю, — сказал он, глядя через окно в сад. — Люблю… Но любовь эта какая-то тяжелая, трудная… Люди, когда любят, испытывают радость, счастье. А я — тоску и неприятности…

Они помолчали. Вера погладила ему руку.

— Вы… Как бы сказать? — проговорила она. — Вы как бы заблудились возле своего дома. Ходите вокруг да около, а в дом попасть не можете.

Арсей поднялся: его ждали неотложные дела, Вера попросила его зайти вечером. Она не сказала, что в это время у нее будет Ульяна. Вера вдруг решила помочь им найти дорогу друг к другу. Чем больше она думала об этом, тем сильней овладевала ею эта мысль. Да, это ей надо было сделать для этих людей, которых она искренно любила и с которыми прожила недолгую, но красивую, беспокойную жизнь. Она радовалась внезапной и счастливой мысли. Только бы дожить до завтрашнего вечера, только бы сохранить силы, которые таяли быстрее, чем лед на жарком солнце.

Самыми неприятными минутами для Веры были те, когда мать пичкала ее медом и смальцем. Вера с отвращением пила противную теплую густую жидкость: страстное желание жить заставляло делать это. Сердце Анны Сергеевны сжималось от боли, когда она видела, с каким мучительным усилием дочь принимала доморощенное лекарство. Но Анна Сергеевна верила в него и жила надеждами, что придет тот день, когда Вера избавится от недуга и станет на ноги.

Вечером пришла Ульяна. Она открыла окно, и из сада, омытого теплым дождем, в комнату хлынул яблоневый запах. Ульяна была хорошо настроена. Впрочем, с Верой она всегда чувствовала себя бодро, находя у постели подруги покой и сочувствие.

— Ну, как ты сегодня, Веруша? — спросила Ульяна, поправляя подушку.

— Лучше, — сказала Вера. И это была правда. — Мне стало лучше, как будто силы возвращаются.

— Ну вот! — радостно сказала Ульяна. — А ты падала духом… Уж