Граница и люди. Воспоминания советских переселенцев Приладожской Карелии и Карельского перешейка - Коллектив авторов

ему другого батюшку». Они будут меняться. Один — тут, другой — тама. Тут и туда-сюда... они бу­дут меняться. Вот, храм сделают, потом у нас выхо... там земля, вот, где у нас это, погорели там два дома. Там, вот, земля будет для трапе­зы, трапёза будет. Это трапеза — кухня будет. Учеников будет на­бирать учить, как сейчас во всех церквах. Тама будет и... как гово­рится, какая погода... Будет плоха'я — батюшка могёт тут остаться ночевать, комнатка будет для батюшки. Там, может быть... где сторож-то будет у нас тама, для сторожа надо... Для сторожа будет бревенчата... одноэтажное будет зда... будет здание стоять, где по­чта. Там... вот...

И Ну, хорошо...

С И вот, так тогда стали ему <священнику строить церковь> помо­гать маленько этот... вот, кто гвоздь, кто... Во, я чего не сказала са­мого главного-то! Вот, беднота-беднота. Построили там половину, строить нечего было... не с чего, нет и все. А там сторож-то воен­ный, пенсионер. А их же рано сымают это на... двадцать пять лет отработат, идет, как говорится, на пенсию. У него жена умерла, шестнадцать лет мальчишке. Вагончик дали военные. И он взял с этим с сыном прямо жить, сторожить в вагончике. А вагончик отап­ливается, вагон большой, там... живи там, сколько хочешь. Он и сейчас там стоит во дворе. Вот... этот, значит, сын-то спит ночью, а этот самый сторож военный-то. Он ходит по двору, всё смотрит. А чего смотрит? Там уже ни лесу не, уж ни гвоздей, всё уже. Хо­дить, курить и го... сам про себя говорит: «Ну, последня ночь я тута. Вот, — говорит, — покурю последню ночь и больше не приду». А он уж батюшке сколько раз говорил, говорит. «Батюшка, чего нам., сторожить тут мне? Ничего... ни доски, ни кола, ничего нету Ну, стоит половина Я, — говорит, — я, говорит, уйду». Но батюшка был против. А он ему платил всего тридцать пять рублей. Не с чего взять было. Ну, он говорит, на курево хватало и ладно. Вот «Ну и последний день, — говорит — последний день, батюшка Я, — говорит, — ухожу». Ну, и ночью ходит по двору, курит и сам себе потихоньку говорит: «Последний раз я тут курю, ухожу». А откуда ни возьмися, перед ним. знаете, знаете, наверное, перед ним очутилася такая Мать Божия! Это. Он как глянул — ну, го­ворит... он, говорит: «Я сразу догадался, что это необыкновенная, что это не такая простая женщина. Это — Божья Мать». «Я, — говорит, — как-то так глаз вылупил на нее. Она на эт, в таком одеянии». И говорит: «Что вы надумали отсюда, говорит, уходить? Не уходите!» «А, — говорит, — я тогда ей говорю: «А чего ж я батюшке скажу, а чего ж мне тут делать, когда, — говорит, — лесу нету, ничего нету». Она говорит. «Скоро всё будет А сейчас, — говорит, — скоро, вот, Пасха, скоро Пасха, а вот, — говорит, — ви­дите, [нрзб] видите — рукой, вот, так размахну.. — видите, сколько хламу еще тут, — говорит. — Вот, вы половину сделали, а хламу-то, — говорит, — сколько, не пройтить, не выйти. Вот, вот, к Пасхе весь хлам — рукой-то — вон туда, — говорит, — отнесите». А он говорит... я ей говорю — я так поглядел, хламу-то сколько. А Пасха-то — неделя осталась до Пасхи. — Разве я это все сделаю? И я ей стал так говорить. Она и говорит: «Делайте, а я вам помогу». Вот, так она ему сказала. Ну, значит поможет — значит поможет. Ей пока... говорит она: «Рукой еще так размахну... — я вам помо­гу, вот, так. Я, — говорит, — вот, так...», — прямо она руку и пове­ла. А потом я вы... [нрзб.] сюда: «Где вы, где вы, моя помощница, где вы?» Туда-сюда — нет. Я туда, я сюда. Ну, и тогда я, говорит, узнал, что это — Божья Мать. Вот, потом она исчезла.

И Это тут было или в Сапёрном?

С В Сапёрном, в Сапёрном. В Сапёрном. Прямо у батюшки там. Строил... И вот, он начал с тех пор, как, вот, она исчезла, он начал, значить, эти таскать доски, этот хлам. Ну какой уже не пригодит­ся. Только сушить, топить. И все... и метлу... у него. И он за ночь, за ночь столько хламу убрал. Потом и говорит: «Как же она мне хотела помочь? А сама куда-то удалилась в таком эти...» А потом додумался и говорит: «Ведь, это она мне помочь, она мне силу дала Я, — говорит, — такая у мне появилась сила, что пока я не трогал ничего, грязь-то не гр... такая сжалась мне сила. Я, — говорит, — как начал работать, я две ночи, — говорит, — все это сделал. С такой, — говорит, — силы, с такой радости». И вдруг, значит, была летня время, двадцать третьего... двадцать третьего июля у него Ко­нецкой Божьей Матери, она собирает праздник, батюшка. Они уже ее взяли под крышу и собирают праздник. Большой праздник И у нас уже Иоанн Владыка, он еще был жив.. Но он не смог сюда приехать принимать храм Вот. А приехал его помощник Зоей. Симон... мы, вон, с Юрием Петровичем были у них. Симон при­ехал, его помощник, этого самого владыки. Приехал. Так же одея­ние у него батюшкино. Там, приехали с ним на ле... на легковой машине два таких двухметровых сту... этих студента, этих, учени­ков Неси, он идет тута, вот, с таким батожком, вот, с каким, а два, там, этих ученика-то платье несут подол там за . I н рзб I такая длина у него, платье. Такой подол несут, вот, так, вота. А тут уже у него, у нашего батюшки как от. от храма дорожка така новых [нрзб.] кто чего может... и куплена, от храма до калитки была, до ворот расстелена Он шел. А цветов на этой дорожке тут до самого-самого накидано было. И вот, а тут певчие были, с Ленинграда сколько певчих, с Сапёрного певчие, с Коневца были столько. Ба­тюшки, столько народу было. С Приозерска, с этих двух церквах.

И Большой праздник был...

С Большой! Ну, Коневска Божья Мать, Коневска церква-то. Вот, так собрались. Еще владыка-то приехал принимать ее, принимать. И как только он в дверь заходит, в калитку-то... а тут как «Много лет» как запели! А таких подобрали голосьёв, вот,