Три короба правды, или Дочь уксусника - Светозар Чернов

Увидев Черевина, полковник вскочил и торопливо представил своих сотрапезников:

– Доктор медицины Чечотт и надворный советник фон Ольденрогге, сверхштатный ординатор в больнице Св. Николая.

– Полковник, почему в самый разгар приема в посольстве погас свет? – спросил генерал, подходя к столу.

– Это, ваше превосходительство, непредусмотренное физическое явление, трагическая, скажем так, случайность. Один из осаждаемых сгорел, схватившись за два провода в буфете капитана Варакуты. И тем погасил свет во всем квартале. Варакута признался, что просто собирался украсть электричество в посольстве.

– Как можно красть электричество? – изумился Черевин. – Это же предмет эфемерный! А что с ящиками из-под пороха?

– Просто пустые ящики. В них Варакута материалы с завода носил, а выделенные на покупку деньги себе брал.

– Вы допросили господина кухмистера и его дочерей, как я просил?

– Вот, допросили-с, – не отрываясь от письма, показал пером в сторону кухмистера Соколов.

– Девица Владимирова, Глафира Петровна, уже пришла в себя и может говорить, хотя и очень слаба, – пояснил Секеринский. – Она показала, что уже давно может разговаривать, но не делала этого из опасения возвратной горячки, которой ей угрожал доктор Казюхин.

– Доктора – в ДПЗ, – распорядился генерал. – Что еще?

– 5 января сия девица была заперта своей сестрой Василисой в дровяном сарае, предварительно связанная красной революционной лентой.

– Она ей еще сказала, ваше превосходительство: «Я буду жена венчанная, а ты дура набитая», – подал голос от печки Лукич. – Кто ж мог подумать, что дура-баба свою сестру по такому морозу в подвале в одном платье запрет! Глашка-то выть начала было, а все думали, что это опять тот самый бес сапожниковский вернулся.

– Какой еще бес? – удивился Секеринский.

– Да не бес то был вовсе. Это с атаманского полка хорунжий. Его сегодня казаки при штурме на Шпалерной в одних кальсонах на чердаке нашли. Уж как радовались! Мы, грят, ваше благородие, уж и в станицу отписывали! Это ж как надо быть охочим до женского полу, чтобы две недели без порток по такому морозу на чердаке сидеть!

– Боюсь, не придется вашему хорунжему этих пряников больше отведывать, – ехидно усмехнулся фон Ольденрогге. – Все естество свое к бесу отморозил.

– Погоди, я седьмого сюда приходил, и Глафира дома уже была, – помотал головой Черевин.

– Так ведь в горячке она была, – сказал Лукич. – И не разговаривала. Василиска-то испугалась, и на следующий день сестрицу сама вытащила, да в дом отволокла. Я Василиске даже помогал, она мне сказала, что на улице нашла.

– Лукич, розги приготовил? – прохрипел с дивана кухмистер.

– Да где ж их взять-то, Петр Емельянович? До Вербного воскресения розог не будет. Да вы не тревожьтесь, я метлу старую у Капитоныча возьму и в уксусе вымочу.

– Ваше превосходительство, внизу в зале кухмистерской сидят под охраной гвардейские офицеры, согласно вашему списку, – сказал генералу полковник Секеринский. – Я отдал распоряжение арестовать их всех во время штурма и доставить сюда. Они в один голос несли страшную чушь про террористов, которые неоднократно пытались отравить великого князя и совершили на него покушение с бомбой у австрийского посольства. Про какую-то панельную охрану, начальник которой тоже был едва не убит прямо у себя дома. Зачем-то приплели Св. Владимира и Андрея Первозванного. Я осторожно выразил мнение, что у Его Высочества в гвардии распространилась какая-то параноидальная мания, но они яростно утверждали, что никакой паранойи у них теперь нет, и в доказательство все как один демонстрировали странные синие пятна на ягодицах. Все это записано в протоколах допроса. Аполлон Николаевич, вы переписали? Тогда передайте его превосходительству хотя бы то, что уже переписано. Когда я допрашивал корнета Борхвардта из кирасирского Ея Величества полка, у того на губах выступила пена, а поручик Пургольд из конной гвардии при аресте изволил съесть какие-то бумаги, предположительно Устав тайного общества, и теперь сидит на горшке. Слабительное ему дали, но пока не подействовало.

– А почему сразу желудок не промыли? – прервал речь полковника генерал.

– Не давался, ваше превосходительство.

– Сами будете теперь в говне ковыряться!

– Позволю себе заметить, что теперь уже это действие бесполезно, – заметил внештатный ординатор. – У нас один больной съел свой скорбный лист. Мы этот момент зафиксировали, тотчас накормив его свеклой. Но, представьте, ничего, около свеклы выходящее, бумагу не содержало, потому как клетчатка полностью разлагается в кишках.

– Вы не умничайте тут! Вы зачем здесь?

– Для освидетельствования господ офицеров я решился вызвать специалистов по психическим расстройствам, – пояснил Секеринский.

– А, так вот откуда мне знакома фамилия Чечотт! – хлопнул себя по лбу ладонью Черевин и откложил бумаги в сторону. – Я вам скажу по секрету, доктор, ваш справочник с командами для наполеонов читал сам Государь, и очень смеялся. А когда бухарский эмир с сыном посещали Государя в Аничковом, наследник-цесаревич с Тюрей-джан строили равелины из подушек по вашим советам. Но об этом – молчок. И вот что, господин полковник: со всех участников и арестованных возьмите персонально подписку о неразглашении всего, что они тут видели и слышали, под страхом высылки в Сибирь. И пусть приведут мне сюда Борхвардта и Пургольда.

– У господина Борхвардта очень необычный случай психического расстройства, я бы даже сказал фобии, – предупредил доктор Чечотт. – Он совершенно не переносит всяких упоминаний о еде, становится беспокойным и пускает пену изо рта. А при виде пищи у него начинаются судороги и конвульсии.

И он прикрыл полотенцем блюдо с баранками. Спустя несколько минут молодой жандармский унтер-офицер привел Борхвардта, ободряюще поддталкивая корнета коленкой в зад.

– Чаю? – немедленно спросил у корнета Черевин. – Ой, и вправду! Доктор, властью, данной мне на сегодняшний день Государем, вверяю его вашему попечению. Можете не возвращать. Почему не привели Пургольда?

– Это невозможно, – сказал жандарм.

– Организм штаб-ротмистра находится в неустойчивом равновесии, – покачал головой ординатор.

– Вот-вот. Он с горшка встать не может.

– Что ж, мне не зазорно и самому спуститься ради такого случая, – сказал Черевин. – Пойдемте, полковник. Доктор, а у Пургольда каких-нибудь опасных для окружающих расстройств не имеется?

Расстройств не имелось, поэтому уже минуту спустя генерал с полковником Секеринским входили в кухмистерскую. За каждым столиком сидело по жандарму, охранявшему каждый своего арестованного. В углу за ширмой задом на табуретке с дыркой, поставленной в таз с водой, сидел багровый Пургольд, и ждал чуда.

– Сидите, сидите, поручик, не отрывайтесь от дела, – придержал Пургольда за плечо Черевин, заглянув за ширму. – Мы все с нетерпением ждем результатов ваших усилий. Скажите мне, что за устав вы сожрали?

– Я не знаю никаких уставов.

– А это что? – Генерал ткнул ему в нос треугольный клок бумаги, на котором сохранилось необорванным слово «Устав».

– Это стихи, – сказал Пургольд.

– Вы перекладываете в свободное от службы время устав на стихи? А какой, позвольте спросить? Кавалерийский или дисциплинарный?

– Это настоящие стихи!

– И как же они звучали дальше, после слова «устав»?

– Устав от ратных дел, ваше превосходительство, я шашку в ножны вдел.

– Гениальные стихи. И как же дальше, Пушкин вы наш?

– Дальше вдохновение пропало.

– Тогда что же вы их съели, позвольте вас спросить?

– Стихи могут быть или гениальные, или не быть вовсе! – пафосно воскликнул Пургольд, выпрямляясь и привставая с горшка словно в стременах.

– Ваше превосходительство, явился господин Вощинин из сыскной полиции, – доложил от дверей жандарм, дежуривший в подъезде.

– Просите его подняться наверх, – велел генерал Черевин и они с Секеринским, покинув кухмистерскую, вернулись в квартиру.

Сыскная полиция была представлена сегодня не только ее начальником Вощининым, вместе с ним прибыли еще трое чиновников во главе с Аполлоном Жеребцовым. Лукич помог им раздеться и кое-как пристроил их шубы поверх генеральских и полковничьих шинелей.

– Здравствуйте, господа, – растеряно сказал Вощинин, оглядывая собравшихся. – Мы намеревались произвести облаву в доме напротив, а тут такое…

– Кого же вы были намерены там поймать? – спросил Черевин.

– По мнению господина Путилина, сегодня во французском посольстве намечалась крупная кража, а в квартире капитана Черепа-Симановича украденное должны были временно спрятать.

– Ваш Путилин совсем спятил! – вдруг вскочила со своего места Сеньчукова, не обращая внимания на то, что одеяло сползло с ее плеч. – Он приезжал сегодня утром в наш клоповник с кучей накладных бакенбард, примерял их к Макарову – сыну кухарки нашей, – сверялся с портретом покойного Государя и все удивлялся: «Вылитый». И Настасье говорил, я слышала: «Но нет у твоего отпрыска шансов на престол, Настасья, совсем нет. Лучше и не пытайся – сгноят.»