Русская республика (Севернорусские народоправства во времена удельно-вечевого уклада. История Новгорода, Пскова и Вятки). - Николой Костомаров

Неудивительно, что при таком образе народного суда летописец жалуется на неправосудие в новгородских волостях в XV веке. "Тогда, — говорит он, — в Новгороде не было ни правды, ни справедливого суда; восстали ябедники, устраивали четы и обеты и целовали на неправду; и стали грабить по селам и на волостях, и по городу; и стали мы в поругание соседям нашим; и по волостям было разорение и частные поборы, крик и рыдание, и вопль, и проклятия людей на наших старейшин и на наш город; ибо не было у нас ни жалости, ни правосудия".

VII. Усобицы

В Новгороде беспрестанно происходили раздоры, и молод-шие или черные враждовали со старейшими и богатыми. Люди, которые успевали возвышаться, тотчас возбуждали против себя злобу низших. Начальники, уже потому, что облечены были властью, подвергались неудовольствию черных людей. Начало личной свободы было всегда духом общественной жизни и взаимных отношений. Перевес общинной воли не подавил его до конца. Те же черные люди, которые злобствовали на богатых и влиятельных, сами же помогали их возвышению и оказывали им честь и повиновение, пока последние не раздражали массы и не наживали себе завистников и обиженных мстителей. Народ озлоблялся против бояр, но никто не думал, чтоб можно было не быть боярам. Нехороши бояре; надеются — другие будут лучше. Бедный завидует богачу и всегда чувствует от него оскорбление и презрение, готов разграбить его; но он вместе с тем знает, что так свет создан, чтобы были богатые и бедные, и сам, разумеется, желает лучше быть богатым, чем бедным. Уравнивающее начало народной воли не уничтожило и родового начала. Уважалось происхождение. Внук помнил деда и народ признавал за ним святость этого воспоминания. Христианская религия Должна была способствовать поддержке чести происхождений установлением порядка кровно-семейных связей. Византийские понятия о благородстве приравнивались к древним славянским родовым понятиям.

О временах, более от нас отдаленных, предшествовавших XII веку, исторические известия так скудны, что не осталось ничего о существовании в древности такой же борьбы старейших с мо-лодшими, бояр с чернью, какая является впоследствии. Еще меньше можно, по той же скудости источников вообще, даже и в последующие времена, проследить постепенность этой борьбы, ее видоизменения и поводы к ним. Однако из коротких, отрывочных известий и смутных преданий старины можно ощупью уловить, и в эти темные времена, следы той же борьбы, которая резкими чертами является в последующие века, о которых известия дошли до нас полнее. Еще до прибытия прусско-варяжских князей восставал род на род. Когда Перуна низвергли в воду, он бросил палку на мост и заповедал новгородцам биться между собою. Предание это показывает, что в памяти новгородцев их раздоры были очень древними. Народ этим как бы хотел сказать, что, по его понятию, то же и при дедах делалось, что после. По неясным чертам можно видеть не только вражду равных партий, но и борьбу старейших с меньшими, в некоторых событиях XI и XII века; например, в 1071 году, при князе Глебе, когда явился волхв и вызывался перейти Волхов, черный народ, долее упорствовавший в язычестве и, как видно, в то время еще не приладивший своих заветных чувств и понятий ко введенному огнем и мечом христианству, пошел за волхвом и посягал даже на епископа. Епископ, взяв крест и облачившись в богослужебные одежды, говорил: "Пусть идет за волхвом — кто верует в него; а кто верует кресту, — тот за крестом пойдет". Князь и боляре его пошли за епископом, а людие — то есть народ — за волхвом. Едва ли в этом месте можно разуметь под болярами князя исключительно дружину его, которая пришла с ним с юга. Иначе, если б под словом людие понимать всех новгородцев вообще, то надобно предположить, что христианство вовсе не имело никакой почвы в стране. И потому скорее можно толковать это место так, что христианство было распространено между старейшими, а язычество держалось в массе. Так везде было, и это, конечно, должно было способствовать раздвоению народа, выделению из массы лиц и родов, благо-приятству со стороны Церкви избранным — в противоречии с массою, различию понятий одной части народа от другой, сознанию собственного преимущества в тех, которые принадлежали к давним христианским семьям. Как все извне входящее в народную жизнь, и христианство должно было произвести раздвоение в народе и восставить понятие о превосходстве тех, которые приняли новое, пред теми, которые держатся того, что необходимо должно уступить свое место новому, а само исчезнуть. Поэтому, христианство, принимаемое, как везде, прежде классом зажиточным и влиятельным, должно было поддерживать противоречие между жизнью высших и низших слоев народа; а через то неизбежно поддерживались и начала неприязни между ними.

В ХН-м веке, в междоусобии, происшедшем по поводу князя Всеволода Мстиславича, видимо, играла роль та же вражда: тогда ограбили бояр, приятелей Всеволода, взяли с них в роде пени за приверженность к изгнанному князю 1.500 гривен и отдали другому классу — не боярам, а купцам, устроивать военный поход; крутитися на войну. Как в IX-м веке Новгород призвал прусско-варяжских князей для устроения порядка, сознавая, что у него самого нет ни ладу, ни складу, так и в половине ХП-го века новгородцы понимали, что им нужен князь именно потому, что у них вечная бестолковщина; что князь должен творить между ними "ряд" и тот, который не умеет этого сделать, — не годится быть князем. Так лод 1154 годом хулится один князь, — зане не створи им ряду, не боле раздьра. Здесь как нельзя яснее выказывается первоначальное понятие, что князь необходим, как внешняя правительственная сила над внутренней безладицей.

Во множестве смут, происходивших по поводу князей, не видно пружин, двигавших партии, стоявшие за того или иного князя, потому что летописцы скупы на изложение побуждений. Но в некоторых подобных описаниях закрались черты, показывающие, что тут не обходилось без той же постоянной борьбы классов. Из смуты, возникшей в 1418 году, о которой будет сказано ниже, видно, что на Софийской стороне, именно в Загородном и Неревском концах жили бояре, старейшие, и соперничество Торговой стороны с Софийскою, которое показывается с первого вида, как вражда двух местностей, часто может объясняться именно этою сословною враждою черного народа со старейшими. Так еще в 1157 году по поводу князя Мстислава Юрьевича Торговая сторона поднялась за князя, а Софийская против него. В 1218 году сделалась смута из-за посадника Твердислава. Прусская улица держалась за Твердислава. Четыре конца были против него, или же — ни туда, ни сюда. Дело началось с того, что князь Святослав арестовал какого-то Матвея Душильцови-ця. Распространился слух, что посадник Твердислав выдал этого человека князю, когда по новгородскому праву никто не мог быть лишен свободы без обвинения судом. Твердислав со своими пруссами пошел на битву. Началась драка у городских ворот; но тут разломали нарочно мост, вероятно для того, чтоб остановить смятение. Толпы плыли в ладьях на междоусобную битву. Тогда убили несколько прусс. Целую неделю волновался город. Наконец открылось, что тут было недоразумение. Твердислав вовсе не был виноват, а князь сам его не любил. Воспользовавшись неудовольствием против него, князь объявил, что сменит его. "За что? — спрашивали его: — виноват ли он!"

Князь не мог представить вины и должен был сказать, что нет. Это примирило Твердислава с народом. Все почувствовали, что князь нарушает права и кричали, что "князь присягал без вины не отставлять мужей". Твердислав отказывался от посадничества, говоря: "Вы, братья, вольны в посадниках и князьях." Народ оставил его на посадничестве. В 1255 году старейшие или вящие, и меньшие или молодшие стояли друг против друга открыто враждебно. Сторона меньших или простых была недовольна князем Александром, изгнала его сына и призвала его брата, Ярослава. Александр шел с военною силою против Новгорода. Вящие стали за Александра. Меньшие вооружились. Тогда — говорит летопись (в этом месте вероятно попавшаяся под руку сторонника народной массы) — старшие составили совет, как бы меньших побить и поставить князя на своей воле. Меньшие собрались на вече у св. Николы. Князь Александр, поддерживаемый старейшими, потребовал выдачи своих противников и в том числе посадника Анания; меньшие целовали Богородицу — стоять за новгородскую правду и за свою отчину. При посредстве владыки дела уладились так, что любимый черным народом посадник Ананий лишился должности. Народ в этом случае уступил силе: Александр угрожал чужою ратью. Примирению способствовало и то, что князь Ярослав, которого тогда хотела чернь, сам убежал из города. Чернь устояла на своем только в том, что Ананий остался без преследования. Посадником сделан был другой, из партии вящших. Но через два года, именно в 1257 г., чернь взяла свое. Приезжие татары потребовали дани — десятины и тамни. Новгородцам непривычно показалась давать дань. Вящшие, державшиеся Александра, угождали ему и готовы были покориться ханской власти, наравне с остальным русским миром; вероятно, их располагал к этому страх, а иных могли руководить и личные виды, надежды возвыситься через угодничество сильным. Народ взволновался. Татары, пришедшие в Новгород с этим предложением, ушли безуспешно. Нелюбимого посадника Михалка убили. Кто, — говорит по этому поводу летописец, вероятно, устами тогдашнего народа, — копает яму под другими, тот сам впадет в нее. Любимого посадника Ананию нельзя было только потому избрать, что он тогда уже умер. Поставили посадником какого-то Михаила Федоровича, переменили тысячского, избравши какого-то Жироху и, вероятно, убили прежнего; по крайней мере, кажется, под именем убитого Миши, о смерти которого говорится вместе с избранием нового тысячского, должно разуметь прежнего. Князь Василий, сын Александра, сначала потакал народному упорству; но когда убили начальство, он бежал.