Г. М. Пулэм, эсквайр - Джон Марквэнд

— Ну, не знаю. Тебе, наверное, покажется смешным, но, по-моему, жизнь состоит главным образом в том, что мы играем в определенную игру.

Биль взглянул на меня так, словно я сказал нечто поразительное. Он осторожно провел рукой по волосам и похлопал себя по затылку.

— Боже! — тихо произнес он. — Что это за игра? Вроде тенниса?

— Нет, не совсем, но определенные правила существуют и в этой игре. Вот возьми, например, десять библейских заповедей — не пожелай жены ближнего своего, ни быка его, ни осла его…

Оживление исчезло с лица Биля, и он снова показался мне усталым и осунувшимся.

— Я никогда не желал ни чужого быка, ни чужого осла, но прелюбодеяния совершают многие приличные люди. Человек знает заповеди и все-таки нарушает их. Ты и представить себе не можешь, мой мальчик, как много людей грешны в этом.

В голосе Биля звучала терпеливая снисходительность, словно он разговаривал с подростком, и мне это не понравилось.

— Я говорю вовсе не о том. Конечно, бывают всякого рода исключения. Я хотел лишь сказать, что вот мы с тобой, Биль, руководствуемся определенными правилами.

Биль тихонько присвистнул.

— Не знаю, серьезно ты рассуждаешь или нет, но, честное слово, ты поразился бы, если бы знал больше. Тебе нужно почаще выбираться из дома и больше разъезжать. Кстати, почему мы вообще заговорили на эту тему?

— Не знаю. Но тема забавная.

— Вот тут-то ты и не прав. Ничего забавного не вижу. А знаешь, Гарри, если говорить о тебе, то есть одна вещь…

— Что именно?

— Из всех известных мне людей — ты единственный, кто не боится прямо сказать, что думает. То мне кажется, что ты самый настоящий болван, то я начинаю думать совсем обратное. Я просто не могу разобраться в тебе и, видимо, никогда не разберусь.

— Да, действительно, иногда я веду себя, как самый настоящий идиот, — признал я.

— Иногда, но не всегда. — Лицо Биля снова оживилось. Теперь он думал о чем-то другом. — Какие у тебя места на матч?

Я ответил, что где-то в нижних рядах стадиона. С тех пор как я покинул университет, мои места обычно были либо рядом с полем, либо на деревянных трибунах, иными словами — скверные. Выслушав меня, Биль еще больше оживился.

— Вечно с билетами такая история, — сказал он. — А вот я достал себе неплохое место, не стану уточнять, как именно. И знаешь, что я сделаю? Я отдам тебе свой билет, а мы с Кэй будем сидеть на плохих местах, около площадки.

— Очень великодушно, Биль, — ответил я. — Но Кэй, по-моему, такой вариант не понравится.

— Как это так — не понравится?

— Глупо, конечно. Но тут замешаны кое-какие сентиментальные воспоминания. Мы с Кэй всегда ходим на матчи вместе.

В этот момент вошла Кэй. Щеки у нее раскраснелись, она так быстро взбежала по лестнице, что теперь с трудом переводила дыхание.

— О Биль! — воскликнула она. — Я была страшно занята, надо было позаботиться, чтобы за столом все оказалось в порядке. Гарри, тебе лучше пойти вниз и заняться стаканами для коктейлей. Временная официантка ничего в них не понимает. — Кэй перевела взгляд на Биля. — О чем вы тут разговаривали?

— О жизни, — ответил Биль.

— О! — снова воскликнула Кэй, не спуская с него глаз, как и он с нее. — Нам всем нужно пойти переодеться. Обедаем мы в семь тридцать.

Одеваясь, я размышлял о тех сложностях, с которыми всегда связано устройство званого обеда, и мне захотелось, чтобы все уже прошло и чтобы мы вообще не затевали всю эту канитель. Я попытался припомнить, кого пригласила Кэй, и, как обычно, не мог, хотя и знал, что она, по обыкновению, назвала целую кучу гостей.

Но больше всего я думал о Биле Кинге, потому что он показался мне таким одиноким, до смерти надоевшим самому себе. Иногда мне становилось немного стыдно, что я чувствую себя таким счастливым, вникаю во все мелочи домашней жизни, горжусь тем, как Кэй распорядилась в отношении стола. После разговора с Билем каждая мелочь, сама механика существования делали меня счастливым. По словам Биля Кинга, жизнь — это любовь и деньги, но я находил такое определение не совсем полным. Жизнь состояла из того, что вы водили гулять собаку, ударяли себя молотком по пальцу, забивая гвозди, приглашали кого-то исправить стиральную машину, а также из празднования рождества, приглашения друзей на обед и великого множества других мелочей, вместе взятых.

— Биль выглядит страшно усталым, — сказал я Кэй, пока мы одевались.

— Ты так думаешь?

— Кэй, я не верю, что Биль счастлив.

— Ничего удивительного. Возможно, вообще никто не может сказать, что он счастлив.

— Ну, не знаю. Вот мы частенько бываем счастливы.

— Гарри, давай прекратим разговоры. Поторопись вставить в сорочку запонки.

Было уже десять минут восьмого, а мы пригласили гостей к половине восьмого. Мне еще предстояло, после того как я переоденусь, приготовить коктейли.

— А что, по-твоему, Элин сделала с моими запонками?

Кэй промолчала, да я и не рассчитывал на ее ответ. Она сидела у туалетного столика и причесывалась. Руки и плечи у нее были обнажены, и я заметил, что правая бретелька ее рубашки скреплена английской булавкой. Неосторожным движением она рассыпала пудру, и тонкий слой ее покрыл серебряную ручку щетки и фотографии ее родителей, Джорджа, Глэдис и мою, стоявшие в рамках на столике. Перед тем как заняться своими волосами, Кэй выдвинула один из ящиков столика, где стояла коробка с различными искусственными цветами и птичками, которыми Кэй иногда украшала прическу. Наблюдая за женой, я почему-то стал вспоминать, сколько возилась Кэй со своими волосами после нашей женитьбы. Вначале она носила длинные, чуть не до пояса волосы, потом стала завязывать их узлом, потом опять носила распущенными, потом обстригла и завила и в конце концов, снова отрастив до половины прежней длины, перешла на локоны. Спустя некоторое время она стала зачесывать волосы вверх, скрепляя заколками, а сейчас, вот только что, коротко подстригла и сделала новый перманент.

— Ты кончаешь одеваться? — спросила Кэй.

Я трудился над воротом своей сорочки. Петелька для запонки воротничка лопнула, и мне пришлось стащить с себя сорочку и швырнуть ее в корзинку для мусора.

Кэй прикалывала к прическе какую-то красную птичку, а я искал свои запонки в коробке, наполовину наполненной булавками, которыми в прачечной скалывают белье.

— Не понимаю, что происходит с Билем, — проговорил я.

— Гарри, — попросила Кэй, — не забудь убрать все в гардероб и закрыть дверцы. Дамы будут оставлять здесь свои вещи.

— Кто будет сидеть рядом со мной?

Кэй откинулась на спинку стула и взглянула на потолок.

— Беатрису Родней мы усадим справа от тебя.

— А почему именно она должна сидеть справа?

— Ты наконец оделся?

— Больше, чем ты.

— Не так-то просто закрепить что-нибудь снизу, — сказала Кэй. — Да не стой ты так!

— А что, по-твоему, я должен делать?

Кэй вздохнула.

— Собери свои вещи, а затем отправляйся вниз и скажи Элин, чтобы она проветрила столовую, а то в ней пахнет жареными курами… Да, минуточку. Где Битси? Ты выводил его, когда вернулся домой?

— Нет.

— В таком случае, найди Глэдис и скажи, чтобы она прошлась с Битси вокруг квартала. Ты побеспокоился о шампанском?

— Да.

— Одну минуточку, — снова остановила меня Кэй. — У Биля есть все, что ему нужно?

— У Биля всегда есть все, что ему нужно.

— Гарри, ну прошу же, не стой ты так, не теряй времени.

В столовой пахло жареными курами и глазированным бататом, и я распахнул окна. Потом я поднялся наверх и, увидев Биля, почувствовал облегчение. Его лондонский несессер из свиной кожи с выглядывающими из него позолоченными пробками флаконов стоял раскрытым на тумбочке Глэдис, а парчовый халат вишневого цвета был брошен в ногах кровати.

— Как только оденешься, — сказал я Билю, — спускайся вниз и помоги мне приготовить коктейли.

Когда были закончены последние приготовления, я подумал, что нам предстоит хороший вечер. В вестибюле прозвучал звонок, и я поспешил вниз. Это были Мери и Джим — они всегда приходили несколько раньше остальных.

— Можешь снять пальто в нашей комнате, — сказал я сестре, целуя ее.

— Биль Кинг, наверное, здесь, — заметила она.

— Он будет сидеть рядом с тобой. Попытайся его развеселить.

— Уж если Биль здесь, он развеселится и без моей помощи, — ответила Мери.

Взгляд, который она бросила на Джима, заставил меня подумать, что прежде чем нажать кнопку звонка у дверей, они как раз говорили о том, что Биль у нас.

— Скажи Кэй, пусть она поторопится, — попросил я Мери.

Снова раздался звонок у парадного; Элин принесла коктейли, и снова послышался звонок…

— Ну, за тебя, — сказал Джим.