Г. М. Пулэм, эсквайр - Джон Марквэнд

— Прошу тебя! Пожалуйста, ничего больше не говори. Дай мне аспирину и ложись спать.

— Как хорошо, что мы снова вместе, Кэй! Вчера вечером, и позавчера, и накануне я чувствовал себя таким одиноким.

— О Гарри, пожалуйста, давай спать!

Так мы с Кэй вернулись к исходной точке. Как и прежде, я уже думал, все ли в порядке с детьми и не следует ли пойти к ним и посмотреть, не сбросили ли они с себя одеяла. Я уже задавался вопросом, по-прежнему ли завтра будут повышаться цены на фондовой бирже и сделал ли мой компаньон Том Мэксуэлл с акциями «Дженерал электрик» то, о чем я его просил. Я почувствовал, что засыпаю.

Слава богу, что я не разговаривал с Мэрвин Майлс.

34. Семейные радости

Да, осень всегда приносила с собой новые заботы и хлопоты. В связи с войной цены на бирже значительно поднялись, что возлагало на нас серьезную ответственность. Нам с Томом Мэксуэллом предстояло решить, что посоветовать клиентам — воспользоваться ли моментом и с выгодой продать акции или выждать еще некоторое время. В конце концов в момент наивысшего подъема цен я убедил Тома сбыть некоторое количество акций сталелитейных компаний и торговых фирм. Правда, я не мог не согласиться с ним, что не следовало бы продавать долгосрочные ценные бумаги, но указал, что нашим клиентам давно уже не представлялось возможности извлечь некоторую выгоду из своих капиталов. Один из крупных банковских концернов пригласил меня на пост члена консультативного совета по капиталовложениям, и, хотя мне пришлось отклонить предложение, я все же расценил его как признание некоторой своей весомости. Как сложилась бы моя жизнь, думалось мне, если бы я начал свою деловую деятельность в каком-нибудь крупном банке, вроде «Нейшенл-сити» или «Чейз»? Вполне вероятно, что теперь я был бы уже вице-президентом правления. И тем не менее меня удовлетворяло мое нынешнее положение. Мне нравилось руководить собственной конторой, тем более что это нравилось и клиентам, — недаром дел у нас с каждым днем прибавлялось.

Да, на первый взгляд все в ту осень шло хорошо. Джордж снова уехал в школу и играл там в команде «дубль», Глэдис приносила хорошие отметки, а некоторые акции, оставленные отцом, вопреки моему пессимистическому отношению к ним, неожиданно стали повышаться в цене. И, однако, обстановка в доме внушала мне смутное беспокойство. Мы с Кэй часто бывали в обществе, но стоило нам остаться наедине, как она сразу уходила в себя, становилась какой-то рассеянной. В ту осень ей с трудом давались всякие семейные дела, она вела себя так, будто все в доме ей наскучило. С таким же равнодушием отнеслась она и к приглашению жены Боджо Брауна принять участие в работе комитета по организации развлечений на юбилее нашего курса. Сам я не скрывал, как доволен этим приглашением, но мои надежды, что и Кэй останется довольна, не оправдались. Она даже забыла о приглашении на чай, где предполагалось познакомить участников комитета друг с другом.

— А знаешь, Кэй, — заметил я, — стоит мне только представить тебя среди остальных женщин комитета, и я прямо лопаюсь от гордости.

— От гордости? Чем же тут гордиться?

— Ты выглядишь лучше любой из них, ты значительно красивее.

— Ну, комплимент не особенно лестный.

— Понимаю. Многие из них выглядят какими-то обескураженными и измученными.

— Не то. Они выглядят так, словно им уже не на что надеяться.

— Может, со временем так начинает выглядеть каждый из нас. Видимо, так уж устроена жизнь.

— Да, но ведь жизнь дана, чтобы жить.

Я заметил, что в ту осень Кэй постоянно говорила о жизни. Несколько раз на званых обедах я слышал ее рассуждения о праве жить и решил, что она позаимствовала эту премудрость из какой-нибудь книги, полученной из «Книжного клуба». Что касается меня, то мне всегда казалось, что понятие «жить» не означает ничего другого, как просто жить, и все, но когда однажды за обедом я поделился с Кэй своими соображениями, они явно пришлись ей не по вкусу.

В октябре, задумав обновить свои туалеты, Кэй съездила в Нью-Йорк и по возвращении показалась мне гораздо счастливее. Она то и дело заводила разговор о предстоящем матче с иэльской командой, и вообще я перестал замечать в ней былую рассеянность. Биль Кинг подтвердил, что он обязательно приедет на матч, и мы решили устроить по этому поводу обед. Меня горячо радовало, что Кэй интересуется матчем, но вместе с тем мне хотелось, чтобы она с большим вниманием отнеслась и к предстоящему юбилею нашего выпуска.

Почти каждый выпуск по случаю своего двадцатипятилетия устраивал после матча чай. Опыт показывал, что нам надо как можно чаще встречаться перед празднованием. Устройством чая занималась жена Сэма Грина, Люси, и в конце октября она попросила Кэй помочь ей. Ее записку мы получили во время завтрака, перед моим уходом в контору.

— Кто это? — опросила Кэй. — Она подписывается «Искренне ваша Люси», но я не знаю ее.

— Да ты просто забыла, Кэй. Это жена Сэма Грина. Ты же помнишь Сэма? Он был на нашей свадьбе.

— Нет, не помню.

— Сэма? Сэм — один из моих самых старинных приятелей.

— Ни разу не слышала, чтобы ты когда-нибудь упоминал о нем.

В течение последних нескольких лет я и не думал о Сэме, впрочем, как и о многих других своих старых приятелях, словно их и не было на свете. Но это не меняло моего отношения к Сэму.

— Да, ты права, — ответил я. — Не знаю, почему так получается, но мы не встречаемся с Сэмом и Люси. Сэм учился вместе со мной в школе и университете. Я не прошу тебя питать к нему каких-либо особых чувств, но надо считаться с тем, что он существует. Кстати, именно он подарил нам кофейный сервиз на свадьбу.

— Какой сервиз?

— А тот, что тебе не понравился. Тот самый сервиз с бабочками, который ты не смогла обменять, так как он был куплен в Филадельфии. Так вот, Кэй, не так уж много времени ты потеряешь, если сходишь на чай.

— Я выходила замуж за тебя, а не за ваш университетский выпуск.

— Но я же прошу так мало: в течение часа быть любезной с ними.

— Знаешь, Гарри, напомни мне хотя бы один случай, когда я не была любезна с твоими друзьями. Да, да, хотя бы один случай!

Одним ноябрьским утром я решил проверить список ценных бумаг, проданных с убытком из-за повышения налогов. Поскольку Том Мэксуэлл значительно уступал мне в смысле пригодности к такой кропотливой работе, я закрылся в нашей комнате для совещаний и наказал мисс Ролло ничем не беспокоить меня до завтрака. Но едва я достал из стола бумаги и приготовил все остальное, как дверь тихонько приоткрылась и в кабинет, поправляя очки, заглянула мисс Ролло.

— Мистер Браун и мистер Парселл непременно хотят видеть вас, — доложила она.

Больше она ничего не успела сказать, дверь распахнулась, и в комнату вошел Боджо Браун, а за ним Джек Парселл.

— А, милости просим! Очень любезно с вашей стороны навестить меня.

Любезность проявил прежде всего Джек, обычно страшно занятый своими делами. Но, конечно, и Боджо проявил любезность, запросто заглянув ко мне.

— Ну-ка, выкладывай! — с места в карьер начал Боджо. — Почему ты не пришел на завтрак, устроенный вчера комитетом? Ты будешь работать для нашего выпуска или не будешь? Как обстоит дело со сборником о выпуске?

— С каким сборником?

— Боже милосердный! С биографиями наших выпускников, которые мы предлагаем включить в большой юбилейный сборник. Ты же обещал мне помочь в работе над книгой. Помнишь наш разговор за завтраком весной прошлого года?

— Видишь ли… — Я почти забыл о нашем завтраке весной прошлого года. — В сущности, ничего я тебе не обещал, просто сказал, что постараюсь помочь.

Боджо шлепнул меня по плечу.

— Ну, знаешь! Уж не собираешься ли ты сдрейфить и отказаться от своего слова? Давно пора начать подготовку к юбилею, а никакой подготовкой пока и не пахнет. Вот взгляни на меня. Я занят не меньше, чем ты. И Джек тоже. Ни я, ни Джек не в состоянии выполнить одни всю работу. Ты, как и Цинтия, должны нам помочь.

— Кто это Цинтия? — спросил я.

— Черт возьми! — крикнул Боджо. — Да твоя жена. Ты что забыл имя собственной жены?

— Она вовсе не Цинтия. Она Корнелия.

— Не морочь мне голову. Ее зовут Цинтия. Правда, Джек?

— Нет, ее зовут Корнелия, — ответил Джек.

— Да? Не вижу большой разницы, тем более что спорить нам некогда. Мы все должны помогать общему делу — и жены, и ребятишки, и все остальные. Ты только посмотри на Биля Кинга. Я никогда не был высокого мнения об этом выскочке, но он удивил меня. Сидит и пыхтит над пьесой для юбилейного вечера. Ты тоже обязан помочь нам, Гарри.

— Постой, постой, Боджо! Я же не отказывался помочь.

— Так помогай. Не могу же я один и по печатникам бегать, договариваться о выпуске книги, и писать пригласительные письма, и заниматься всякими другими мелочами. Будешь ты наконец помогать, как обещал, или не будешь?