Г. М. Пулэм, эсквайр - Джон Марквэнд

— Команда в лодке подобралась замечательная, — долетал до меня голос мистера Бумера. — На воде люди быстро становятся настоящими друзьями.

Я посмотрел на голову лося, висевшую над камином, и откашлялся.

— Льюис! — крикнул я. — У вас есть телефонный справочник Нью-Йорка?

— Есть прошлогодний, мистер Пулэм.

— О, — заметил мистер Бумер. — Вы хотите позвонить в Нью-Йорк?

Я снова откашлялся.

— Да. Мне нужно позвонить.

Не могу понять, почему мне показалось, что я делаю что-то нехорошее, сообщая ему, что собираюсь позвонить в Нью-Йорк. Страницу за страницей листал я телефонный справочник. Его звали Рэнсом, Джон Рэнсом, служебный адрес — Бродвей, квартира — Парк-авеню, телефон Рейнлендер четыре… Теперь, после того как я сказал, что хочу позвонить в Нью-Йорк, мне уже нельзя было отступать.

— Льюис, — попросил я, — принеси мне еще стакан мартини.

— Вот это правильно, — одобрил мистер Бумер. — После нового стакана мартини разговор с Центральной телефонной станцией пойдет куда лучше.

Я чувствовал, что не смогу зайти в телефонную кабину, если не выпью еще одного стакана, но в конце концов, что особенного я собирался сделать? Всего лишь позвонить в Нью-Йорк своей старой приятельнице. Ее телефон — Рейнлендер четыре…

— Поставь мой стакан на стол, Льюис, — распорядился я. — Сейчас я вернусь.

Ее телефон — Рейнлендер четыре… Я уже был в кабине в вестибюле и набирал номер телефона междугородной. Отступать было поздно.

— Нью-Йорк-сити, — сказал я. — Рейнлендер четыре…

— Не отходите от телефона, — ответила телефонистка. Затем послышались короткие гудки. — Нью-Йорк, Рейнлендер четыре…

Предположим, она дома, но что — о боже милосердный — я скажу ей? Как объясню, зачем позвонил? Если я спрошу только, как она поживает, ей покажется, что я сошел с ума.

— Нью-Йорк на проводе, — сообщила телефонистка. — Бостон вызывает Рейнлендер четыре…

— Алло, квартира мистера Рэнсома, — услышал я звучный, мягкий голос.

Должно быть, отвечал камердинер. Ведь Мэрвин говорила, что она обязательно заведет камердинера.

— Дома миссис Рэнсом? — спросил я.

— Миссис Рэнсом обедает.

Я с облегчением перевел дух.

— Ну что ж, если она обедает, я не буду ее беспокоить.

— Как мне доложить, кто звонил, сэр?

— Не важно. Я не хочу беспокоить ее, — ответил я и повесил трубку.

Затем я вынул носовой платок и вытер лоб. Мне припомнилось, как я почувствовал себя однажды в кресле зубного врача, когда мне дали дозу анестезирующего газа. Вначале все перед моими глазами подернулось туманом, потом мне в голову полезли всякие нелепые мысли, но неожиданно сознание прояснилось, и я обнаружил, что нахожусь в кабинете зубного врача и что врач склонился надо мной.

— Надеюсь, вам было не очень больно? — спрашивал он.

Точно такое же ощущение появилось у меня, когда я вышел из телефонной кабины. Теперь все было позади, я сделал то, что собирался сделать, — позвонил ей. Все было позади, и я мог не ломать себе голову, как еще несколько минут назад. Это никогда больше не повторится. Я сразу почувствовал себя прекрасно. Мои мысли вернулись к тому, чем сейчас занята Кэй, какие новости о войне передаются по радио. Стакан мартини ожидал меня на столе в большой комнате.

— Ну что ж, — сказал я. — Так-то вот. — Теперь я мог уделить все свое внимание мистеру Бумеру. Ничего подобного я раньше не переживал, и теперь с этим было кончено.

— Вам удалось дозвониться? — поинтересовался мистер Бумер.

— О да. Я позвонил, но они обедают.

Конечно, я мог бы снова позвонить через час, после того, как она кончит обедать, но знал, что не позвоню. Я побывал в бурном, полном опасностей плавании, но благополучно вернулся. Один, без Мэрвин Майлс.

Вернувшись в город, я сразу же положил связку всех нужных ключей в левый карман брюк. Видимо, из таких вот незначительных деталей и состояла большей частью моя жизнь — не забыть, что ключи у меня с собой, не забыть взять бумажник с шоферскими правами, не забыть заехать в аптеку и купить крем для бритья. По меньшей мере трижды я похлопал себя по карману — так хотелось мне убедиться, что ключи у меня и мне не придется мучиться, когда я вернусь домой. Однажды, после обеда в клубе, где я, по всей вероятности, выпил лишнего, мне пришлось звонить у своей двери не меньше получаса, прежде чем кто-то проснулся. Хотя этот случай был много лет назад, Кэй до сих пор его не забыла. Вдобавок ко всему, что сегодня случилось, не хватало только, чтобы она подумала, будто я ушел злой и напился, как другие мужья, о которых ей рассказывали.

Дождь почти перестал, когда я вышел из клуба, и город выглядел каким-то светлым и оживленным, как всегда в начале осени. Я проходил мимо витрин с новыми платьями, красными, голубыми и зелеными шляпами и охотничьими костюмами; окна цветочных магазинов привлекали взгляд цветущими растениями. Я зашел в один из них и купил дюжину чайных роз на тот случай, если Кэй еще не спит; пусть она знает, что я думал о ней.

Огни в доме были погашены, только в холле, как всегда, горел оставленный на ночь свет. Я положил розы на крыльцо и достал ключи. Здесь были ключи от моих шкафчиков в спортивном и загородном клубах, от денежной шкатулки в моем столе в конторе, от сейфа, от зажигания автомашины, от парадной двери и от двери подвала, а также несколько других, назначения которых я не помнил, но выбросить боялся. Я не смог определить на ощупь, каким ключом открывается входная дверь, и мне пришлось перепробовать три ключа, пока я не нашел нужный. Холл встретил меня душным и спертым воздухом; Битси бросился ко мне и залаял.

— Заткнись! — сказал я.

Битси прекрасно знал меня и тем не менее не упускал ни одного случая, чтобы не залаять. Я снял плащ и шляпу и осторожно поднялся наверх. Открывая дверь спальни, я услыхал, как зашевелилась Кэй, и понял, что она не спала.

— Это ты, Гарри?

— Я.

Кэй зевнула и включила лампу на столике около кровати.

— Боже, что ты так гремел парадной дверью? Я было подумала, уж не воры ли к нам лезут.

— Я не сразу нашел нужный ключ.

— О, — протянула Кэй, и я поспешил передать ей розы, завернутые в зеленую пергаментную бумагу.

— О, — повторила Кэй. Я надеялся, что она выразит мне свое одобрение, как всегда, когда я приносил цветы, и она в самом деле казалась довольной, но не совсем так, как я ожидал. Ее несколько рассеянный вид показывал, что она думает о чем-то другом.

— Они выглядят такими свежими, ты не находишь? — заметила она. — Хотя и выращены в теплице. Положи-ка их лучше в раковину. — Голос Кэй звучал мягко и ласково, и все же я был чем-то смутно разочарован.

— Кэй, — сказал я. — Мне очень жаль, что я так вспылил.

Как всегда после наших ссор, мне хотелось поскорее покончить со всей этой историей, внести полную ясность в наши отношения, устранить последние недоразумения. Кэй в смущении пошевелилась и закинула руки за голову.

— О, не стоит об этом… — сказала она. В ее тоне слышались усталость и покорность. — Во всем виновата я.

— Нет, нет, Кэй! Ведь я вовсе не хотел отнимать у тебя это письмо. — Я вынул из внутреннего кармана письмо Мэрвин. — Теперь я даже хочу, чтобы ты его прочла.

Кэй покачала головой.

— Нет, не нужно. Все это не имеет никакого значения.

— Я не имел права сердиться, но меня обидело, когда ты стала смеяться над тем, что я был влюблен в нее, а она в меня.

— Гарри, давай прекратим этот разговор.

— Все было давным-давно. Не думай, будто за этим что-то скрывается. Уверяю тебя — ничего.

— Не сомневаюсь. Иначе ты и не мог поступить.

Я сел на край кровати, взял руку Кэй и поцеловал ее.

— Значит, ты на меня больше не сердишься?

— Нет, конечно, нет.

— Да и бесполезно. Все давно прошло, и мы с тобой по-прежнему только вдвоем. Не знаю, как лучше выразить… одним словом, все снова встанет на свои места.

— Прошу тебя! Пожалуйста, ничего больше не говори. Дай мне аспирину и ложись спать.

— Как хорошо, что мы снова вместе, Кэй! Вчера вечером, и позавчера, и накануне я чувствовал себя таким одиноким.

— О Гарри, пожалуйста, давай спать!

Так мы с Кэй вернулись к исходной точке. Как и прежде, я уже думал, все ли в порядке с детьми и не следует ли пойти к ним и посмотреть, не сбросили ли они с себя одеяла. Я уже задавался вопросом, по-прежнему ли завтра будут повышаться цены на фондовой бирже и сделал ли мой компаньон Том Мэксуэлл с акциями «Дженерал электрик» то, о чем я его просил. Я почувствовал, что засыпаю.

Слава богу, что я не разговаривал с Мэрвин Майлс.

34. Семейные радости

Да, осень всегда приносила с собой новые заботы и хлопоты. В связи с войной цены на бирже значительно поднялись, что возлагало на нас серьезную ответственность. Нам с Томом Мэксуэллом предстояло решить, что посоветовать клиентам — воспользоваться ли моментом и с выгодой продать акции или выждать еще некоторое время. В конце концов в момент наивысшего подъема цен я убедил Тома сбыть некоторое количество акций сталелитейных компаний и торговых фирм. Правда, я не мог не согласиться с ним, что не следовало бы продавать долгосрочные ценные бумаги, но указал, что нашим клиентам давно уже не представлялось возможности извлечь некоторую выгоду из своих капиталов. Один из крупных банковских концернов пригласил меня на пост члена консультативного совета по капиталовложениям, и, хотя мне пришлось отклонить предложение, я все же расценил его как признание некоторой своей весомости. Как сложилась бы моя жизнь, думалось мне, если бы я начал свою деловую деятельность в каком-нибудь крупном банке, вроде «Нейшенл-сити» или «Чейз»? Вполне вероятно, что теперь я был бы уже вице-президентом правления. И тем не менее меня удовлетворяло мое нынешнее положение. Мне нравилось руководить собственной конторой, тем более что это нравилось и клиентам, — недаром дел у нас с каждым днем прибавлялось.