Наследники Шамаша. Рассвет над пеплом - Alexandra Catherine
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«И почему я не хотела учить этот шифр раньше?» — с досадой думала она, выводя знак за знаком, получая от Александра то одобрительный сосредоточенный кивок, то упрекающий взгляд, если она делала ошибку и не замечала её вовремя.
— Мой отец придумал столько знаков! — восхищенно говорила девушка.
— Иногда приходится писать очень длинные и подробные письма, — последовал ответ.
Ишмерай улыбнулась, чувствуя себя маленьким ребенком, которого учили грамоте — она не могла вырисовывать эти значки также ровно, как Александр. Её линии казались покосившимися домиками рядом с изящными и горделивыми статуями её учителя.
— Есть вопросы? — деловито осведомился он в конце занятия.
— Нет, учитель, — тихо и ласково ответила Ишмерай, глядя на него с нежной благодарностью.
«Что будет со мной, если он покинет меня?..» — вдруг подумала девушка и испугалась своих мыслей.
Затем Александр глядел, как складывает она свои бумаги, как поверх штанов и рубахи надевает простое тёмное платье, как убирает волосы под косынку. И Ишмерай, заметив его странный взгляд, мягко спросила:
— О чём ты думаешь?
— О том, как не похожа ты на ту Ишмерай, которую я знал в Эрсавии, в Карнеоласе, — со вздохом ответил он. — Я хорошо помню, какой ты вошла в Нелейский зал на балу. Все тогда шептались, что Марк притащил во дворец Маргит Омран, как будущую свою невесту, но всё это была прозрачная игра: любой, кто видел Марка Вальдеборга в ту минуту, как ты вошла, сразу понял бы, что Маргит Омран — лишь игрушка, отвлекающий маневр, чтобы запудрить всем мозги. Твоя уверенная походка, дерзкая улыбка, красное платье — Марк не мог налюбоваться. Даже я восхитился твоим упрямым огнем. Любопытно, что бы принц сказал сейчас, если бы увидел тебя?
Ишмерай опустила глаза и тихо осведомилась:
— Что ты хочешь сказать мне?
— Нельзя вернуть тебя прежнюю полностью, но часть тебя ещё можно спасти. Очнись от своего оцепенения.
Девушка глядела на него пристально, мрачно, непримиримо. Она тщательно обдумала его слова, затем ответила:
— Ты предлагаешь мне открыть своё сердце этому миру, но сам считаешь это величайшей глупостью. Ты не любишь людей, часто лжёшь им, притворяешься. Ты сам озлоблен на этот мир. Как ты, никому не верящий и никому не доверяющий, можешь давать мне такие советы? Я знаю, я чувствую, что у тебя доброе сердце, но ты накрываешь его тьмой и выталкиваешь из себя эту доброту. Ты часто говоришь мне, что не любишь никого и никого не полюбишь, но сам с трудом заставляешь себя верить в это.
Реакция была предсказуемой. Но всё равно слишком резкой даже для Ишмерай, привыкшей к его грубостям.
Этот красивый мужчина переменился в лице, и девушка тут же увидела, что злость эта не напускная — он разозлился так, что кулаки его сжались, а широкая красивая спина угрожающе сгорбилась. Она не узнала этих глаз, тотчас ставших звериными.
Ишмерай почувствовала себя маленькой беззащитной девочкой под эти налившимся кровью взглядом.
— Никогда!.. — прорычал он. — Никогда не смей копаться во мне! Что ты можешь знать обо мне?! Не смей думать, что я могу доверять тебе! Я здесь из-за тебя, чёрт бы тебя подрал! Ты приносишь мне одни несчастья! С той самой минуты, как я увидел тебя, жизнь моя покатилась к дьяволу!
— Я же… — выдохнула она, прикрыв рот дрожащими руками, пытаясь заглушить страшную боль. — Я же просила тебя уехать! Ты можешь уехать, когда захочешь! Даже прямо сейчас!
— Я не могу уехать! — прогремел Александр. — Я дал обещание Марцеллу! Сколько раз я пожалел об этом!
— Прости меня, Александр! — выдохнула она. — Я так не хотела, чтобы ты попал в беду из-за меня!..
— Ты никогда никому не хотела вреда, — ледяно отчеканил он. — Но все вокруг страдают из-за тебя! Твой отец, твоя мать, Атанаис, Акил! А Марк с Марцеллом? Где они теперь?
— Я знаю! — горестно выкрикнула она. — Я помню об этом каждую минуту! Пожалуйста, уезжай. Я не хочу, чтобы и ты попал в беду из-за меня.
Ишмерай развернулась и бросилась бежать — прочь от него, прочь от его обвинений, от его невыносимой для её сердца злобы, роняя листы, исписанные шифром её отца, исписанные рукой Александра…
Она бежала к режущему свету апреля, который когда-то казался ей благословением. Теперь же свежий ветер его был для неё слишком холоден, а небо слишком тёмным.
Занятия с Мэйдой прошли будто в тумане. Девочка, чувствовавшая, что её учителя одолевали печальные мысли, была невнимательна, а Альжбета хмура. Она не могла и не хотела петь.
Но приезд Адлара Бернхарда отвлёк от мрачных мыслей. Девушке нравилась его неторопливая горделивая походка, печальный задумчивый взгляд, мягкая улыбка. Его низкий голос даровал ей покой, и голосом этим он так красиво рассказывал ей о музыке, литературе, о могучих морях, далёких странах, об их правителях и их истории. Он использовал простые слова, но Альжбета просила его говорить так, как он привык, чтобы у неё была возможность получше выучить аннабский язык. Мир, о котором Бернхард рассказывал ей, был полон невиданных чудес, света и множества загадок. Но тот мир, о котором ей рассказывал Александр, был мрачным, жестоким, кровавым, бесчеловечным. Самым настоящим. Поэтому каждый всполох света, луч солнца казался благодатью в этой обсидиановой тьме Кабрии.
— …Я прошу и вас, Альжбета, прийти ко мне на обед…
Альжбета вскинула на Адлара Бернхарда затуманенные му̀кой глаза и прошептала:
— На обед?
— Да… — кивнул Бернхард, внимательно её разглядывая. — Вы всё витаете где-то… Через неделю я устраиваю обед. Гостей будет немного… Вайхнольды, Вильхельмина, мои друзья и, надеюсь, вы… Вы придёте?..
— Я очень рада вашему приглашению, господин Бернхард. Я обязательно приду.
Бернхард странно улыбнулся — лицо его осветило апрельское солнце, но глаза оставались всё так же печальны.
Ишмерай сидела поперёк кровати,
