Сень горькой звезды. Часть вторая - Иван Разбойников

– И что же это за орден, кто его учредил? – снова потянул ниточку Ермаков.

– О, это история давняя и темная, – Больной устроил руку на перевязи и сам устроился поудобнее. Проявленное внимание его явно воодушевляло. – Появление этого ордена связано с именем интереснейшей личности – Петра Васильевича Вологодского, бывшего председателя Совета министров Сибирского, Всероссийского и колчаковского правительств. Дальновидный, не в пример Колчаку, политик, провозгласив 4 июля 1918 года «независимость Сибири», Петр Вологодский позаботился о символике и атрибутике государственности: бело-зеленое знамя и ордена. В РСФСР в то время появился орден боевого Красного Знамени. А Вологодский учредил свой, «Освобождение Сибири», отмененный потом Колчаком. Сотни, а может, тысячи изготовленных из драгоценных материалов и оставшихся неврученными орденов осели в казне Колчака. Есть отрывочные сведения, что ордена присоединили к золотому запасу России, ни для кого не секрет, что часть этих сокровищ потерялась при отступлении колчаковцев на восток и до сих пор не найдена. Есть другие сведения и сохранились даже дневники одного из участников события о том, что поздней осенью 1919 года белогвардейский пароход причалил ночью к безлюдному берегу Оби как раз в этих местах и офицеры спрятали в лесу тяжелые ящики: по реке уже шла шуга и пароход мог вмерзнуть в лед.

– Он и вмерз посреди Неги – ханты помнят, – вставил Серафим Адамович.

– Разрешите, я продолжу, – остановил его Борис Петрович. – Вполне возможно, что в этих ящиках и находились уникальные ордена, стоимость которых на мировом рынке у коллекционеров-фалеристов трудно даже вообразить. Во всяком случае, она в десятки и сотни раз превышает стоимость материалов, из которых они изготовлены. С тех пор о них никаких сведений не просачивалось. И вдруг, совершенно неожиданно для себя, на стене школьного вестибюля я нахожу уже изрядно засиженное мухами изображение ордена. Напрашивается предположение, что пятиклассник Алим Шингораев этот орден видел, держал в руках и срисовывал с натуры, поскольку описание ордена малоизвестно даже специалистам, а деревенскому мальчику и тем более недоступно. Второе – орден мог быть им найден только поблизости, и, может быть, там же хранятся остальные. Вот я и предпринял попытку их отыскать, для чего специально подружился с Карымом Шингораевым. Единственное, что удалось выяснить, – это что мальчишка все свободное время буквально пропадал на так называемой Половинке, где помимо рыбалки и охоты занимался Бог знает чем. По этой путеводной ниточке я и вышел к заброшенному кладбищу...

– ...где неосмотрительно сунул руку в окошко надгробной избушки и попал в лисий капкан, из которого освобожден совместными усилиями милиции и геологов, – с добродушнейшим видом добавил Ермаков, доставая новый лист для протокола.

– За что им от меня огромное спасибо – не оставили на съедение медведям. Пробовал я резать бревна избушки ножом, но не вышло: они от времени так высохли, что окостенели.

– Извините, граждане присутствующие, – прервал его фельдшер, – шприц вскипел, и я должен сделать противостолбнячную инъекцию. Зрелище это малоэстетичное, поэтому желающие отвернуться – могут отвернуться.

Как только фельдшер окончил свое ответственное дело и протер спиртовой ваткой место инъекции, изготовившийся к продолжению допроса капитан продолжил протокол:

– Прошу прощения за настойчивость, но хотелось бы уточнить, как так случилось, что из двух десятков могил вы выбрали именно то надгробие, под крышкой которого оказались предположительно похищенные с колхозной зверофермы лисьи шкурки?

– Ответ проще, чем может показаться на первый взгляд, – сказал Борис Петрович. – Просто при внешнем осмотре надгробий я заметил, что плахи крышки этого в течение короткого времени вскрывались и снова приколачивались при помощи, скорее всего, топора. Мне захотелось посмотреть, что там внутри, и я неосмотрительно сунул руку в отверстие для жертвоприношений. Кто же мог предположить, что там стоит настороженный капкан – это против обычаев ханты. Под надгробием могут находиться только изломанные вещи, поскольку в загробном мире все наоборот: что в миру сломано – там исправно. А тут вдруг вполне новый капкан, да еще и настороженный, – это же нонсенс! Виноват, исключение из правил.

– Разберемся, – подытожил Ермаков, завершая протокол. – Разберемся. Что дальше предпринимать думаете?

– Да ничего не остается, как домой возвращаться, с больной-то рукой...

– Это некстати. Но и оснований удерживать вас у меня пока нет, – задумчиво произнес капитан. – Впрочем, куда вам деться, найдем при необходимости. А вот Батурин пропал, Мариман уехал, Пипкин исчез, Алимка утонул – этих как отыскать? Исчезают свидетели. Вдобавок еще и клад в деле зафигурировал. Хорошо, что хотя бы шкурки нашлись – это удача следствия. А то, что мыши их подпортили, – это уже другой вопрос. Зато след обозначился – по нему и на преступника выйдем: он где-то поблизости бродит. Кажется, даже шаги его слышны.

Шаги, быстрые, торопливые, действительно прозвучали в темноте ночи, двери медпункта распахнулись, и на пороге обозначился Витька Седых, в брезентово-рыбацкой робе и с перевязанной бинтом головой. Явно обрадовавшись присутствию одновременно и отца и милиционера, он прямо с порога выпалил:

– Там у меня покойник в сети!

А дальше Виктор понес такую околесицу, что пересказать ее, а тем более понять и распутать без бутылки или милиции не хватит ни терпения, ни сил. На удачу, милиция в лице капитана Ермакова с его завидным терпением оказалась на нужном месте и как раз вовремя, поэтому Витькин сумбурный рассказ мы воспроизведем в том виде, в каком его расшифровал капитан Ермаков.

От того злосчастного выстрела на покосе по мнимому медведю из Карымовой фузеи гайкой, к счастью не попавшей ни в Витьку, ни в покрывавшую его шубу, проказник получил легкую контузию: отколотая гайкой большая щепка от вагончика больно раскровянила парню лоб и испортила всю красоту. Вдобавок под глазами возникли сияющие глубокой синевой фонарики. Вот почему идти на лекцию и танцы Виктор