Условности - Теодор Драйзер

– Ты женишься на мне, Эд! Женишься! Женишься! Понял? Женишься на мне!

И тут, к величайшему удивлению их обоих, не успевших даже испугаться, брызнул огонь, раздался громкий хлопок, револьвер едва не выскочил у нее из руки, и, прежде чем она смогла отвернуть ствол, раздался еще один выстрел, еще одна красная вспышка в вечерней мгле. Гауптвангер, чрезвычайно пораженный, вскричал:

– Господи! Что ты… – Ощутив вдруг острую боль в груди, поднес туда руку и в ужасе пробормотал: – О боже! Меня убило!

И рухнул на землю.

Затем Ида, у которой пред глазами плясали красные искры, спокойно проговорила:

– Теперь… теперь… надо как-то убить и себя. Надо. Надо. Надо куда-нибудь убежать и покончить с собой.

Но больше у нее не было сил поднять револьвер из-за того, что к ней кто-то бежал… Голос… совсем рядом… частые шаги… Она сама побежала… к дереву… к стене… к калитке или к воротам, где можно остановиться и выстрелить в себя.

Но тут чей-то голос крикнул:

– Эй! Держите ее! Убили!

Откуда-то еще один голос:

– Убили! Держи ее!

Шаги, тяжелые и частые, прямо у нее за спиной. Рука схватила пальцы, сжимавшие револьвер, а другая вывернула ей кисть.

– Отдай револьвер!

Затем сильный юноша, которого она раньше никогда не видела, но похожий на Эдди, развернул ее и встряхнул за плечи.

– Эй, ты! Какого черта? Давай сюда. Тебе не сбежать.

И в то же время чужие глаза смотрели на нее сочувственно, прямо в зрачки, сильные руки держали не очень грубо, и она закричала:

– Пусти! Пусти меня! Я тоже хочу умереть, говорю тебе! Пусти!

И разразилась бурными рыданиями.

Вокруг нее очень быстро собралась толпа: огромная, плотная, мужчины и женщины, ребята и девушки и, наконец, полицейские. Каждый полисмен занимался своим делом: кто-то пытался получить от нее как можно больше сведений, кто-то проследить, чтобы раненого отвезли в больницу, а девушку – в участок, взять имена и адреса у свидетелей. А несчастная Ида в полуобморочном состоянии сидела на ступеньках в окружении толпы, и в ушах у нее только звенели голоса:

– Где? Что? Как?

– Конечно-конечно! Вот прямо сейчас, вон там. Разумеется, вызвали «Скорую».

– Похоже, парню конец. Два выстрела в грудь. Не выкарабкается.

– Глядите-ка, он весь в крови!

– Конечно, она. Из револьвера, большого такого. Разумеется, полисмен его взял. Она пыталась сбежать. Конечно. Ее поймал Джимми Аллен. Он как раз домой возвращался.

– Ну да. Это дочка старика Цобеля, который держит лакокрасочную лавку на Уоррен-авеню. Я ее знаю. А он сынок Гауптвангера, который держит угольный склад. Я одно время там работал. Он живет на Грей-стрит.

А тем временем молодого Гауптвангера в бессознательном состоянии доставили в больницу и положили на операционный стол. Случай признали безнадежным, отпустили ему жизни самое большее двадцать четыре часа. Узнав об этом, его родители бросились в больницу. Тогда же измученную Иду доставили в полицейский участок на Хендерсон-авеню, где в задней допросной комнате ее окружили полицейские и детективы, после чего допросили.

– Говорите, впервые увидели этого парня больше года назад? Верно? Он незадолго до того переехал к вам в район? Не так ли?

И безутешная полубезумная Ида кивала. А снаружи стояла огромная, враждебная и любопытная толпа. Красивая девушка! Умирающий молодой человек! Тут какая-то любовная тайна.

Между тем Цобель с женой, извещенные о случившемся дюжим полицейским, бледные и перепуганные, бросились в участок. Господи боже! Господи боже! Они, задыхаясь, влетели туда. У Цобеля на лбу и на ладонях выступил пот, его терзало тяжкое горе. Что? Его Ида кого-то застрелила? Молодого Гауптвангера! Прямо на улице, у конторы! Убийство! Боже праведный! Значит, между ними что-то было. Было. Было. Но как он мог не заметить? Ее бледное лицо. Она была какой-то растерянной и потерянной. Ее предали. Вот в чем дело. Демоны! Демоны! Тысяча чертей! И это после всего, что он ей говорил! А как они с женой о ней заботились! А теперь вот все соседи! Его лавка! Полиция! Открытый суд! Возможно, приговор… смертный! Боже милосердный! Его родная дочь! И молодой негодяй, хлыщ и франт! Зачем… зачем он с самого начала разрешил ей с ним встречаться? Когда мог знать… его дочка такая неопытная.

– Где она? Господи! Господи! Какой ужас!

Он увидел дочь, сидевшую на скамье, бледную, скорбную, глядевшую на него пустыми глазами. Когда он с ней заговорил, она лишь сказала:

– Да, я в него стреляла. Да. Да. Он отказался на мне жениться. Должен был, но отказался… И вот… – Она заломила руки и расплакалась – О, Эд, Эд! Бедный Эд!

А Цобель в ужасе воскликнул:

– Боже! Ида! Ида! Бога ради, этого быть не может. Почему ты ничего мне не сказала? Почему не пришла? Я ведь твой отец! Я бы все понял. Конечно! Конечно, пошел бы к его отцу… к нему. Но теперь… вот это… теперь…

Он тоже принялся заламывать руки, и все-таки больше всего его пугала мысль, что теперь об этом знает вся округа… И это после всех его стараний. Он принялся сбивчиво и многословно объяснять все, что знал, дежурному лейтенанту и оперативникам. Но единственной мыслью в обезумевшей голове Иды, когда она очнулась, было: «Это и вправду ее отец? Он так говорит… чтобы помочь? Что она могла бы прийти к нему… Зачем… когда она думала… что… если бы она знала, что он не будет так суров с ней». Но прошло время, и снова надо подумать об Эде. Какой ужас! Ужасное несчастье! Она ведь не хотела… правда. Не хотела. Не хотела! Нет! Но он вправду умер? Она действительно его убила? Толчок… почти удар… и те слова. Но все же… О боже! Боже!

Потом она начала плакать, тихо и горько, когда Цобель и его жена нагнулись к ней в знак выражения истинного сочувствия. Какая сложная жизнь! И какая ужасная! На этой земле никому нет покоя… нет покоя… нет. Вокруг одно безумие и печаль. Но они не бросят ее… нет-нет, никогда.

А потом еще репортеры… Скандал, раздуваемый газетами, журналистами и фотографами, виртуозами слов и фотографами… А какие заголовки! «Красивая семнадцатилетняя девушка застрелила возлюбленного двадцати одного года». «Сделала два выстрела в мужчину, которого обвиняет в нарушении обязательств». «Собирается стать матерью. Юноша, скорее всего, умрет. Она признает себя виновной. Родители обоих в отчаянии». А все эти статьи день за днем, поскольку на другой день в три часа дня Гауптвангер скончался, признавшись, что обманул ее! Еще через день следователь постановил задержать девушку, чтобы она