Условности - Теодор Драйзер

Но, с другой стороны, перед лицом отца, такого же строгого, как Цобель, и матери, верившей в его добропорядочность, судьба Эдварда была совершенно неясной, поэтому он старался как можно быстрее и изящнее выпутаться из сложившейся ситуации. Сначала он не без злости и раздражения пытался найти надежное средство среди своих друзей в лодочном клубе и в городе, но результат был неутешительным: Эдвард Гауптвангер был поставлен перед фактом, что это веселое и удачное приключение закончилось для Иды очень неудачно. Затем последовали намеки, кивки и толкания локтем в бок, когда Ида мимо проходила. А Ида, боясь скандала, теперь как можно реже выходила на улицу, а если и появлялась там, то всячески избегала показываться на углу Уоррен-авеню и Хай-стрит. Только теперь ее обуял настоящий ужас, одолевали самые мрачные чувства, перед ней всегда стояло суровое и неумолимое лицо отца, грозящее в ближайшем будущем разразиться катастрофой. «Никаких «если», никаких «но»! О, что же ей теперь было делать? Ведь пока она принимала это бесполезное средство, не оставалось ничего иного, кроме как ждать. И ожидание закончилось ничем, кроме куда большего ужаса. Между опостылевшей работой в лавке и бесконечной работой по дому предпринимались попытки повидаться с возлюбленным, которого из-за его новых срочных дел становилось встретить все труднее и труднее.

– Но ты же должен что-то сделать с моим положением, ведь правда, дорогой? Я больше так не могу, разве ты не видишь? Ты говорил, что женишься на мне, так ведь? И посмотри, сколько уже времени прошло. Я прямо с ума схожу. Ты должен что-то сделать. Должен! Должен! Если отец узнает, как мне тогда быть? Что он со мной сделает, да и с тобой тоже? Разве ты не понимаешь, как все плохо?

Однако Гауптвангер холодно выслушивал отчаянные мольбы отчаявшейся от любви девушки, что стало выражением даже не равнодушия, а настоящей жестокости. Да черт бы ее подрал! Он ни за что не женится на ней! Не может жениться. Ему нужно сейчас же и во что бы то ни стало избавиться от нее. Он был одержим твердой решимостью никогда больше ее не видеть и никогда не разговаривать с ней на людях, не принимать на себя никакой ответственности за все происходящее. А Ида из-за своей неопытности, молодости и доверчивости никак не могла в это поверить. Этого быть не может. Раньше она этого не чувствовала. Однако его равнодушие можно объяснить лишь одним. Все эти его исчезновения и отговорки… И вот однажды, когда овладевшие ею боль и ужас погнали ее к Эдварду, он спокойно и нагло посмотрел ей в глаза и сказал:

– Но я вообще-то никогда и не обещал на тебе жениться, и ты это знаешь. К тому же ты виновата в той же мере, что и я. Не воображаешь ли ты, что я должен жениться на тебе только потому, что ты не знаешь, как о себе позаботиться?

Его взгляд стал по-настоящему жесток. Было очевидным его намерение сразу покончить с их отношениями. Такой удар был достаточно силен, чтобы чуть не лишить разума романтическую и взбудораженную девушку, которая до этой минуты так глупо верила в любовь. За что, как такое может быть? Вот ведь ужас! Разразится настоящая катастрофа! То ли пытаясь что-то исправить, то ли во власти безрассудства, Ида воскликнула:

– Но, Эд! Эд! Что ты такое говоришь? Это же неправда! Ты же знаешь, что неправда! Ты же обещал. Клялся. Знаешь же, что я не хотела, пока ты меня не заставил. Почему?.. О, что же мне теперь делать? Отец! Не знаю, что он сделает со мной, да и с тобой тоже! О боже, боже!

Она, словно безумная, стала заламывать руки, терзаемая телесной и душевной мукой.

Тут Гауптвангер, твердо решив раз и навсегда отпугнуть ее от себя, вскричал:

– Ну хватит этих сцен! Хватит пороть чушь! Я никогда не говорил, что женюсь на тебе, и ты это знаешь.

Он резко развернулся и пошел прочь, к стоявшей на углу группе молодых людей, с которыми разговаривал до ее появления. И чтобы утвердиться в своем роковом решении, а также показать приятелям, что разделался с ней, добавил, как бы уже для друзей:

– Ох уж эти юбки! Прямо ад какой-то!

Однако теперь он немного испугался, пусть и был тщеславен и высокомерен, поскольку дело принимало опасный оборот. Но все равно, когда Джонни Мартин, одни из его дружков и очередной кандидат на славу местного сердцееда, заметил: «Я вчера вечером видел, как она тебя искала, Эд. Будь начеку. Эти юбки когда-нибудь доведут тебя до беды», он лишь спокойно достал сигарету из серебряного портсигара и, не глядя в сторону едва стоявшей на ногах Иды, проговорил:

– Да ну? Может, и так. Посмотрим.

А затем, небрежно кивнув в направлении Иды, настолько вымотанной, что у нее не было сил даже уйти, воскликнул:

– Эти немки! Папаша вместо того, чтобы учить жизни, вечно от нее все скрывал, а теперь, когда с ней неладно, она обвиняет меня.

Потом, когда еще один дружок подошел и сказал, что две девушки, с которыми они договорились, уже ждут их, вскричал наигранно весело и беззаботно:

– Привет, Скейт! Все как договаривались? Тогда хорошо. Можно двигаться. Пока, ребята!

Он ушел быстрой пружинистой походкой, а разбитая и потрясенная Ида все еще стояла под почти облетевшими сентябрьскими деревьями. Мимо неслись звеневшие и гудевшие трамваи и автомобили, громко переговаривались и шаркали ногами прохожие, в буйстве звуков и красок сверкали вечерние огни. Неужели уже холодно? Или у нее все захолодело внутри? Он не женится на ней! Он никогда такого не говорил! Как он мог ей так сказать сейчас? Еще и с отцом предстоит иметь дело… плюс ее положение!

Она стояла не шевелясь, и перед ее внутренним взором проносились тропинки и скамейки в парке Кинг-Лейк, маленькие лодки, скользившие туда-сюда летним вечером под деревьями, и в каждой – парень и девушка… парень и девушка… парень и девушка… Бессильно плывущие по воде весла… влюбленные головы склонились вместе… влюбленные сердца бешено бьются, отчего трудно дышать. И вот теперь, после стольких поцелуев и обещаний, ее мечты рухнули под ложью. Его слова оказались ложью, ложью были поцелуи, часы, дни, месяцы непередаваемого блаженства… Ее мечты обернулись ложью и никогда не сбудутся. О, лучше умереть… так будет лучше всем.

Ида медленно добрела до своей комнаты, где в отсутствие отца и мачехи рухнула в постель,