Польское Наследство - Владимир Романовский

Меж тем детина привязал наконец вопящую и пытающуюся пнуть его коленом бабу к столбу, взял предложенную ему одним из мужей розгу, походил рядом, приглядываясь, и хлестнул розгой по тяжелому арселю.

– Ааа, чтоб ты сдох! – закричала женщина.

Детина хлестнул ее еще раз.

– Чтоб тебя лешие сожрали, подлец!

И еще раз.

– Мразь, скотина, червь!

И еще раз. И еще. Розга заходила по полным ляжкам, по спине, по пухлым плечам, оставляя алые рубцы. Народ вокруг восхищенно наблюдал за действом, подбадривая детину криками.

Из-за повозки поднялся лежавший там ранее, возможно в беспамятстве, молодой поп – и ринулся к детине. Путь ему преградил могучего телосложения ухарь.

– Опять ты! – сказал ухарь, под восхищенный рев толпы беря попа за горло. – Вечно вы, попы, суетесь в частные семейные дела! Житья от вашего греческого брата нет! Я уж лупил тебя только что, а тебе, видать, мало показалось!

Коротко размахнувшись, он ударил священника в глаз. Священник упал, и ухарь стал долбать его ногой в спину и в ребра, и долбал бы долго, если бы его не взяли за волосы, не пригнули бы, и не въехали бы ему коленом в морду. Ухарь рухнул на бок.

– Эге, милый!

На вмешавшегося кинулись сразу трое, но Гостемил сделал резкое движение, и все трое отскочили от него, как кожаные мячи для игры в Жида Крапивника21.

Несколько раззадорившихся парней шагнули разом к Гостемилу с трех сторон. Видя, какой оборот принимает дело, Гостемил отодрал оглоблю от повозки и сделал быстрый полуоборот, орудуя вполсилы, чтобы оглобля не сломалась. Двое из парней упали. Остальные, мешая друг другу, попытались зайти Гостемилу в тыл. У двоих появились в руках топоры, и Гостемил решил, что терять больше нечего. Толстая оглобля завертелась со свистом, каждый момент меняя угол наклона, и каждый второй момент – направление. Еще один из атакующих упал. Следующим полуоборотом Гостемил свалил сразу двоих, но оглобля треснула и сломалась о плечо третьего.

Сверд Гостемила сверкнул молнией, и шестеро оставшихся стоять попятились. Один особенно хитрый малый умудрился заскочить сбоку с ножом, и Гостемил, слегка поменяв захват на рукояти, как в стародавние времена учил его Хелье, отрезал парню руку до локтя. Еще один дюжий парень, возможно бывший ратник, вытащил сверд и атаковал Гостемила в лоб. Гостемил отскочил вбок, не блокируя удар, и ткнул лезвием в образовавшееся благодаря короткой потере равновесия врага незащищенное пространство. Лезвие вошло парню между ребер, он упал и больше не шелохнулся.

– Кто еще? – крикнул Гостемил. – Кто еще, крысы подлые?

И повернулся к толпе с таким свирепым видом, что все отвернулись от него, воззрившись на Днепр – как подсолнухи перед рассветом.

– Болярин, освободи женщин, – попросил, возможно, чтобы вывести Гостемила из кровожадного состояния, поднявшийся на ноги Илларион – в рваной робе, с заплывшим глазом, с разбитыми губами, с кровоточащим носом, со слипшимися от пыли и подсыхающей крови волосами.

– А?

– Женщин освободи.

Гостемил оглянулся.

– Откуда этот столб здесь взялся? – спросил он хрипло. – Раньше не было.

– Из леса приволокли.

Гостемил вытер сверд о сленгкаппу павшего ратника и подошел к столбу. Сунуться к нему никто больше не решался. Привязанные женщины смотрели на него со страхом. Несколькими движениями он перерезал веревки. Горбясь, прикрывая груди и хвиты насколько возможно, женщины замерли в нерешительности. Илларион, охнув, схватившись за ребра, нагнулся и сдернул со второго убитого сленгкаппу. Затем подошел к одному из оглушенных и с него тоже снял сленгкаппу. Гостемил ослабил пряжку, снял свою сленгкаппу. Передали женщинам.

Некоторые из задетых оглоблей уходили ползком, толпа расступалась, пропуская их. Гостемил догнал одного и потащил сленгкаппу на себя. Нашлись и еще две сленгкаппы.

Порщик, пришедший последним и участвовавший в драке, пришел в себя и принял сидячее положение. Оглядевшись, он приподнялся и, оглянувшись на Гостемила, потянулся к своей женщине.

Одна из женщин, поротая основательнее других, уронила сленгкаппу и сама упала – на арсель, а затем набок. Илларион, еще раз охнув, присел рядом с ней.

– А, э, можно? – спросил, нерешительно глядя на Гостемила, один из мужей, указывая дрожащей рукой на женщин.

Гостемил пожал плечами.

– Она умерла, – сказал Илларион.

– Как это – умерла? – переспросил муж. – Ты не болтай попусту, поп! Не каркай! Ну, всыпал я ей немного, так ведь за дело же.

Илларион перевернул женщину на спину и потрогал ей шею.

– Не знаю, – сказал он, шепелявя разбитыми губами. – Может, у нее сердце слабое было.

Внезапно толпа притихла – не то ужас всего только что произошедшего дошел до сознания многих, не то некоторые вычислили ненароком степень своего участия в содеянном.

– Невзора, что же ты! – запричитал вдруг муж, садясь на землю рядом с телом жены. – Невзора, ты очнись. Ты меня не пугай, Невзора. А что я детям-то скажу?

Подсолнухи, подумал Гостемил отрешенно. А я только что убил двух. Иначе они убили бы меня. Подсолнухи.

– Илларион, я тебя искал, ты мне нужен.

– Все попрятались, все заперлись, – сказал Илларион со злостью, сдерживая слезы отчаяния.

– Кто?

– Попы и дьяконы. Греки подлые. Впрочем, половина из них славяне. Тоже подлые.

– Илларион … Хмм…

– Твари.

– Э…

Гостемил умолк, понимая, что пока Илларион не возьмет себя в руки, ничего путного от него не добьешься. Тогда, чтобы занять себя, он оборотился к толпе.

– А вам сегодня совсем занятий нет? – грозно спросил он. – А?

Толпа попятилась.

За спиной у Гостемила оставшиеся в живых жены начали воссоединяться с мужьями. Последний порщик поднялся на ноги и подошел к своей.

– Не трогай меня лапами подлючими! – завопила на него женщина. – Не трогай! Аспид!

– Ну ты не верещи так, – неуверенно возразил детина. – Язычище свой коровий в трясение не вводи, люди кругом.

– Люди? Люди! Ах ты вша подкрылечная! Муть паховая!

Оглянувшись на Гостемила и убедившись, что тот смотрит в другую сторону, детина быстро украдкой шлепнул ее по щеке.

– Убивают! – завопила она. – Убивают!

– Ты что же это! – крикнул Илларион.

– Тихо! – сказал Гостемил, обернувшись к ним. – Эй вы, двое! Тише! Дайте священнику в себя придти!

– Ты вот! – девице этой, как самой крупной, досталась сленгкаппа Гостемила. – Ты! – Она драматически смотрела на своего освободителя. – Тебе холопки нужны? Бери меня себе в холопки. Я работящая!

– Ты, Астрар, что же, ты, Астрар, не лютуй! – растерянно крикнул детина.

– Бери, бери! – отрешенно крикнула Астрар прямо в лицо Гостемилу, и он слегка отодвинулся. – И денег платить не надо! Задаром бери!

– Как же я тебя возьму, – удивился Гостемил, удерживая ее вытянутой рукой за плечо, чтобы не наседала, – когда у тебя муж есть?

– Это он-то? Какой он мне муж! Год обещает жениться! А только отец у него плотник, и не желает он. Я ему родом не вышла!

Что-то в лице и голосе ее показалось Гостемилу знакомым. Тесен мир. Где я ее видел? Где-то видел.

– А каков твой род? – спросил он.

– Подлый род у меня! Я этого не отрицаю. И мне все равно! Да! Почестнее плотников будем!

– Твой-то род почестнее плотников? – изумился детина. – Да ведь, люди добрые … Что она меня смешит, в досаду ввергает! Мать ее хорлов терем держит в Житомире!

– Держала раньше, урод! А теперь крог держит!

– А тебя, малый, как зовут? – спросил Гостемил.

– Порука Вежек, – с готовностью откликнулся детина.

– И ты, Порука, плотник, да?

– Какой он плотник! – закричала Астрар, кутаясь в сленгкаппу Гостемила. – Негодяй он! Пиявка! На печи лежит целый день, дармоед!

– Весьма почтенное занятие при наличии средств, – заметил Гостемил, у которого к лежащим на печи всегда были особые, товарищеские чувства. – А за что ты ее так, Порука?

– Так ведь ты что же … Ты что, сам, что ли, не видишь, добрый человек? – Порука показал на Астрар рукой. – Она всегда такая.

– Но зачем же нужно было ее сюда волочь? Дома разве нельзя?

– Дома отец мне велит, чтобы тихо было. Я с отцом живу. Он сам же и попросил. Говорит, если она…

– Подлец отец твой, такой же как ты!

– Ты отца-то моего не позорь мне тут! – грозно рявкнул Порука.

– Ненавижу вас всех! Кровопийцы!

– … Так он говорит – еще раз она у тебя разбуянится, так я, говорит, сам ее убью. Пойди, говорит, да поучи, раз такой случай удобный.

– Гостемил! – позвал Илларион.

– Да? – Гостемил, которому надоели жених и невеста, подошел к Иллариону.

– Я бы позвал дьяконов, но они не придут. Нужно бы столб этот … – Он поводил рукой из стороны в сторону. – Как-нибудь. Веревками как-нибудь. Хоть свалить бы его, о большем я пока что не думаю.

Гостемил оглядел столб.

– Ты прав, – сказал он. – Столб оскорбителен и неэстетичен. Рельефы примитивные. Портит вид. Веревками? Хмм…