Йога Таун - Даниэль Шпек

папоротников и бананов, огромные чашечки цветов свисали словно с самого неба. Я миновала ядовито-зеленую лужу, сгоревшие остовы автомобилей и лачуги из проржавевшего гофрированного железа. Тропинка превратилась в дорогу. Покореженные указатели, надписи все на хинди. Пахло костром. На обширных полях работали женщины. Я заметила, что больше не бегу. Ноги горели, в горле пересохло. Умираю от жажды, подумала я. Нужно попросить у кого-нибудь воды.

* * *

Я подошла к кругу из пыли и камней. Костлявый бык тяжело ступал вокруг колеса. К ярму был привязан ствол дерева, соединенный с центром колеса. На стволе сидела на корточках темнокожая женщина в широкой красной юбке, волосы повязаны платком. Время от времени она стегала животное веревкой. Ржавая шестеренка и ось вели к колодцу, из которого вода лилась в желоб и поступала на поля. Вокруг сидели птицы.

Крестьянка взглянула на меня, но не пошевелилась. Словно я ненастоящая, случайно промелькнувшая тень. Я спросила ее по-английски, можно ли выпить воды. Она ответила что-то непонятное на хинди, но не препятствовала, когда я подошла к колодцу, набрала воды в ладони и жадно выпила. Я наслаждалась ее прохладой, ее текучестью, тем, как в ней отражалось солнце. В жизни не пила ничего вкуснее.

* * *

После этого я сидела у каменной стены рядом с колодцем, ощущая, как вода струится по разгоряченному телу. В безоблачном небе палило солнце. Крестьянка не пыталась помочь, но и не прогоняла меня. Она медленно вращалась по кругу, поглядывая то на меня, то на быка, но чаще просто вдаль. Я размышляла, как могут два человека, находящиеся рядом, существовать в разных измерениях и кто из нас выпал из времени, она или я. Потом она посмотрела на меня и едва заметно кивнула, и я поняла, что она разрешает мне остаться.

* * *

Я подумала о Марке и заплакала. О потерянном времени, которое мы могли провести вместе, о потерянном порядке вещей. О его смехе, которого никогда не слышала, о том, что он никогда не узнает, как все меняется, когда становишься старше.

И все из-за одного неудачного движения.

Мне хотелось подарить ему зрение и слух, все свои органы чувств, чтобы он через меня узнал, каково это – быть здесь сейчас.

* * *

Журчала вода, скрипело колесо, изредка фыркал бык. Больше ни звука. Я была бы рада, если бы время замедлилось, а еще лучше, просто исчезло. Время ведет линию, которая тянется из прошлого в будущее, а водяное колесо совершает круг за кругом – без начала и конца.

* * *

Не знаю, как она нашла меня. Уже садилось солнце, когда по дороге прогрохотал помятый минивэн и остановился. Из машины выбралась Мария и подошла ко мне.

– Пойдем, – сказала она.

Я помотала головой.

– Отцу плохо.

Голос из другого мира, который меня больше не интересовал.

– Вставай, Люси.

Крестьянка смотрела, как мы садились в машину Марии. Когда мы проезжали через ближайшую деревню, мой сотовый разразился потоком сообщений.

– Мы тебя искали, – сказала Мария, а я подумала: как глупо, мы приехали сюда, чтобы найти маму, а теперь я не хочу, чтобы она меня нашла. – Лучше поздно, чем никогда, – сказала Мария. – Ты можешь теперь обижаться, что он так долго все скрывал. Или поблагодарить, что он все же преодолел себя.

Вред давно нанесен, подумала я. Моя жизнь наполовину разрушена. Но жалеть себя бессмысленно. Нравится мне это или нет, но у меня только эта жизнь.

* * *

Tat twam asi.

Ты есть то.

* * *

– Я рада, что ты приехала, – сказала Мария. – Ты напоминаешь мне твоего отца.

Мне понадобилось время, чтобы сообразить, что она говорит о Марке. И я спросила себя, какую часть Марка я ей напоминаю, светлую или темную.

– Ты ненавидела Коринну? Она ведь заняла твое место.

– У меня не было времени ненавидеть.

– Почему ты не села тогда в самолет?

– Лоу не мог решить, кого выбрать.

– И тогда решила ты?

– Нет, ты.

Необычайно ласково она улыбнулась мне.

– Ты жалела?

– Какое-то время я жила в хижине на берегу Ганга. Одна. Я многому научилась у этой реки. Больше, чем у любого гуру.

– И чему же?

– Что все проходит.

Она махнула рукой стоявшей на обочине крестьянке, которая приветствовала ее. Словно одну из них.

– Можно еще один вопрос? – спросила я. – Личный.

– Да.

– После того как вы все чуть не утонули… ты правда переспала с Марком? Или Лоу навоображал себе это?

– Нет, мы правда переспали.

Я затаила дыхание. Она улыбнулась мне – легко и свободно.

– Но если тебе интересно, как это получилось… то я уже не помню.

* * *

Когда мы приехали, Коринна была в комнате Лоу. Она вышла и взглянула на меня с почти забытой нежностью, которая поразила меня, но от объятий я уклонилась.

– Врач еще здесь? – спросила Мария.

– Нет, заедет завтра. Она сказала, что пока мы больше ничего сделать не можем.

– Что с ним? – спросила я.

– Не знаю, – ответила Коринна. – Температура высокая. Может, что-то подхватил.

– Он спит?

Коринна заглянула в комнату. Поманила меня, но я была пока не в силах видеть его.

– Спит, – прошептала она.

Я подошла к открытой двери. Лоу лежал на узкой кровати, укрытый белой простыней, волосы влажные от испарины. Вид его напугал меня. Лицо очень бледное, безжизненное. У кровати стоял стакан с водой, рядом лежала упаковка таблеток. Очки для чтения валялись на полу. Коринна подняла их и сложила. Потом нежно убрала ему волосы со лба, поправила подушку. Меня тронул этот ее жест. Они были почти как муж и жена. Как мои родители когда-то очень давно.

В каком-то смысле он всегда был беспомощным, но не признавал этого, а Коринна всегда была сильной. Вся моя ненависть куда-то делась. Только бы ты опять не уклонялся от ответов, Лоу, только бы мы могли накричать друг на друга, только бы ты признал, что наломал дров, только бы мы снова могли засмеяться и обнять друг друга.

– Он не был болен еще в Берлине? – спросила Коринна.

– Не знаю. Во всяком случае, не подавал вида.

Втроем мы устроились в столовой. Дети уже легли спать. Повариха поставила на стол тали, ласси и хлеб Рюдигера. Мария разложила еду по тарелкам.

– Что вы сделали, когда вернулись в Германию? – спросила я Коринну.

– Сначала съели по хорошему стейку. Выпили пива. А потом Лоу познакомил меня со своим отцом.

– Что он сказал ему о Марке?

– То же, что и тебе. Тропическая