Навола - Паоло Бачигалупи

расслабившись и перестав контролировать выражение лица, превращался в сущий костер. Он мог надеть маску человечности, как в тот день, когда кланялся мне и обнимал Каззетту, но, если никто не смотрел или если он не был занят каким-то делом, ярость постепенно выходила наружу.

Мераец по матери и наволанец по отцу, Луго говорил как на мерайском диалекте, так и на сленге Наволы, перескакивая с языка на язык, так что понимать его было нелегко. С учетом плохо зашитых губ, рваных шрамов на лице и торчащих зубов трудно было не таращиться на него, а прислушиваться к его речи.

— Не смотрите на Луго свысока, — шепнул Каззетта, когда мы следовали за ним через лес. — Он наш лучший человек в Мераи.

— Я не видел его имени в письмах.

— Он не работает в нашем банке, — сказал Каззетта, — а охраняет его. Теневая фигура.

Я знал, что в наших ветвях были наблюдатели, докладывавшие обстановку в городах и королевствах, где мы вели дела, а также приглядывавшие за распорядителями и клерками и отправлявшие дополнительные — теневые — отчеты, чтобы мы могли проверить, сойдутся ли они с официальными отчетами наших ветвей.

Но фаты свидетельницы, его лицо было ужасно. Если не знать, можно принять Луго за тщательно помеченного раба жестокого хозяина. Было сложно судить, являются ли эти шрамы на щеках рабскими, очень уж велики и многочисленны повреждения, однако такая мысль мне приходила, в свою очередь заставляя задуматься о том, каково это — жить с такими кошмарными отметинами...

С раздражением я сообразил, что Каззетта вновь проверял меня. Он не предупредил насчет встречи с Луго и фыркнул, когда тот прижался щекой к моим сапогам.

— Вы нарочно не сказали мне о нем и его шрамах, — упрекнул я Каззетту, когда мы вели лошадей через заросли лесного папоротника, удаляясь от скал. — Очередное испытание.

Луго хмыкнул:

— Вы справились лучше многих, маленький господин.

— Луго неудачно встретил каменного медведя, — объяснил Каззетта.

Луго снова хмыкнул:

— В конце концов он разжал челюсти.

Я не знал, что сказать. Оба моих спутника обладали шрамами и опытом, и я чувствовал, что, помимо этого, их связывает некая серьезная общая история. Я решил прибегнуть к формальности:

— Что ж, патро Террадемеццо, для меня честь произносить ваше имя.

— Патро? — Луго кинул на Каззетту насмешливый взгляд. — Слова господина сладки, как дерьмо медовой ласки.

— Наш друг Луго нечасто пробует на язык сладкое вино.

— Предпочитаю ведра кислого, — согласился Луго, пока мы лавировали между деревьями. — Кислое вино и кислый передок. Луго этого достаточно.

Он был нашей тенью. Стилеттоторе, как и Каззетта. Если вам требовалось вогнать кому-то кинжал между ребер, он был к вашим услугам. Если вы желали что-то украсть, он был рад услужить. Если вы решили похитить человека с улицы и допрашивать, пока тот не зарыдает и дерьмо не потечет по его ногам, он бы не дрогнул.

— Он отлично справляется со своей работой, — сказал Каззетта.

— Писсо. — Луго сплюнул на землю и дернул головой в сторону Каззетты. — Вот настоящая тень.

Мы вышли на поляну, где ждала стреноженная лошадь, и сели в седла. Здесь были оленьи тропки, и Луго провел нас по ним к ручью, вдоль которого мы доехали до фермерского дома. Встретивший нас там человек разжег огонь, достал из погреба колбасу и сыр, репу, свеклу и морковь. Вскоре на огне забулькала похлебка. Человек не задавал вопросов и вообще молчал; когда еда была готова, он взял бутылку вина и вышел на улицу.

— Что это за место?

— Один из наших домов, — ответил Каззетта. — Здесь при необходимости могут укрыться и получить помощь наши тени и шептуны. И здесь можно хранить золото и оружие. Человеческая верность стоит недорого.

— Вы ему доверяете?

Каззетта пожал плечами. Луго фыркнул:

— Мы доверяем его неведению. Он не знает, кто приходит и кто уходит, не знает, кто ему платит. Не знает, когда мы наведаемся, и не знает, сколько пробудем. Не знает, что под очагом лежат мешки с золотом и серебром, а под нужником закопано оружие. Он берет наше золото и забывает. В этом мы ему доверяем.

Луго вытянул ноги и приложился к бутылке, глядя в огонь. И тогда я вновь увидел его ярость. Она напоминала отблески огня на его лице: появилась и погасла, появилась и погасла. Он увидел, что я на него смотрю. Ярость растаяла, как дым, вытесненная кривой улыбкой.

— Ай. Вы наблюдательный.

— О, у него есть свои таланты, — подтвердил Каззетта. — Отведите его в лес — и больше никогда не найдете.

— Правда? — Луго явно заинтересовался.

— Он обманул Агана Хана, — сказал Каззетта. — Когда был еще ребенком.

— Ай! Хорошо! Надо полагать, тот разозлился.

— Смутился чрезвычайно, — ухмыльнулся Каззетта.

— Леса. — Луго отрицательно покачал головой. — Переулки и таверны. Бордели. Склады. Порты. Вот моя радость. Мне следует поучиться у вас жизни в лесу, маленький господин.

— А вот в людях он ничего не смыслит, — добавил Каззетта.

Я сердито уставился на него. Луго весело фыркнул. Некоторое время мы сидели у огня и молчали.

— Это был каменный медведь? — наконец спросил я, коснувшись своей щеки. — Шрамы?

— Айверо64. Это был медведь. — Луго поморщился. — Крупный.

— Все шрамы?

— Он хочет знать, почему ты похож на раба, — вмешался Каззетта.

Я побагровел от стыда.

Луго небрежно отмахнулся.

— Сам расскажи. Мне надоело.

Каззетта забрал у него бутылку и сделал глоток, прежде чем передать ее мне.

— Луго продал себя в рабство, чтобы внедриться в дом архиномо. Он шпионил для вашего отца.

Луго улыбнулся, и его глаза вспыхнули:

— А потом я спалил их прямо в их башне. Спалил дотла.

— Спейньисси? — Я в замешательстве посмотрел на Каззетту. — В Наволе? Я думал, это были вы.

— Я? — рассмеялся Каззетта. — Как я мог это сделать? Я был снаружи.

— Но все говорят, это были вы.

— И потому все следят за ним, — ответил Луго, забирая у меня бутылку. — И все боятся его, и никто не ищет меня.

— Значит, мы в долгу перед вами. — Я коснулся своей щеки. — В огромном долгу.

— Най. Все долги выплачены.

— Но вы позволили порезать себя.

Рассеченные губы Луго растянулись в кошмарной ухмылке:

— Вы считаете меня рабом, потому что мои щеки помечены?

Это была почти угроза.

Я осторожно подобрал слова для ответа:

— Другие люди сочтут. Другие люди будут смотреть на вас свысока.

— Айверо. — Луго снова выпил. — Это верно. Иногда я их поправляю.

— Но что насчет медведя?

— Ай. Да. Гаденыш Спейньисси решил скормить меня своей домашней зверюшке. Спейньисси обожал зверюшек. Любил делать ставки на схватки людей и животных. Или разных животных. Однако я заключил сделку с медведем, и тот меня отпустил.

Луго произнес это так серьезно, что я не нашелся с ответом.

— Не верите? — спросил он. — Я говорил на его языке. Медвежий не слишком отличается от наволанского.

Теперь я не сомневался, что он шутит.

— Вы играете со словами.

— Вовсе нет. Медведь решил, что нам лучше быть товарищами. Мой хозяин оказался скверным переговорщиком в сравнении с моим серебряным языком.

— У него и вправду есть определенный талант негоции, — сказал Каззетта, когда я посмотрел на него, ожидая опровержения.

Я слышал про людей, умевших говорить с животными в лесах. В Наволе рассказывали о девушке, которая шепталась с волками, спала с белым тигром и годы прожила на Чьелофриго. Прекрасная бледная девушка бродила по снегу, не чувствуя холода, и призывала ястребов, волков и того огромного тигра. Пойиви в книгах о своих путешествиях утверждал, будто жители Ксима способны превращаться в ястребов и летать. Таких историй было множество, и подмывало верить им, но в то же время я мог этого и не делать.

Однако сидевший рядом со мной Луго утверждал, что заключил сделку с медведем.

— Вот бы и мне так уметь.

Луго вонзил в меня взгляд, и я ожидал услышать отповедь, но вместо этого он сказал:

— Вы договариваетесь с принцами. Это намного опасней. Медведи говорят правду. Язык принца сочится ложью. Договориться с медведем несложно. — Он покачал головой. — Я вам не завидую.

Если приедете в Торре-Амо, не принимайте