Навола - Паоло Бачигалупи

глазами, верно? И потому лишь изредка врезаетесь в стены. И отделываетесь синяком вместо сломанного носа.

Луго выложил валета кубков и взял скрытую карту. Расклад определенно клонился в мою пользу. У меня был король кубков, а партнеры собирали кубки для меня. Кроме того, у меня был убийца. Если только у Каззетты или Луго не окажется наложницы, я вот-вот получу сильные карты.

Каззетта продолжил:

— Но почему вас так занимают бурные моря судьбы, Давико? — Он постучал по речной карте. — Почему не идти вдоль реки? Вверх по течению, подальше от моря? Если забраться достаточно далеко, победу одержит не Фортуна, а дечизо. Что сделает море, если я размещу свою башню здесь? — Он взял скрытую карту и выложил белую башню, которая для меня ничего не значила. — Море до нее не достанет. Здесь в моей власти все, а в его — ничего.

— Везде есть место случаю, — сказал я.

— Чи. — Каззетта налил себе вина из кувшина и отсалютовал мне. — Не Сиа Фортуна решает, подниму ли я этот стакан. Не она говорит мне, пить или нет. — Он сделал глоток. — Это царство дечизо, а не Фортуны. И я предпочитаю жить в нем.

— Думаю, ваша метафора слишком проста.

— Однако я выпью снова — и снова Сиа Фортуна не вмешается.

Мы сыграли еще один кон. Луго переставил карты в руке. Судя по выражению его лица, он, когда брал белую башню и выкладывал королеву червей, ждал случая разыграть башни и города.

— Давико прав, — сказал он. — Мы стоим одной ногой в каждом царстве. Это как город. Иногда река сильна, иногда прилив высок. Они оба нас касаются.

Каззетта поморщился:

— Сфай. Мы обладаем огромной властью. В нашей власти накрыть стол, за которым отобедает Сиа Фортуна. И чем больше мы практикуем дечизо, тем больше наше влияние на нее — и тем больше она любит нас, когда садится за стол. Фортуне нравятся работа, планы и намерения — и иногда, иногда пресная вода разливается и вся гавань наполняется нашими поступками. Вот как я это вижу.

Он открыл наложницу рядом с королевой червей. Наложница была единственной картой, способной дать отпор моему убийце. Я постарался скрыть радость.

— Это нельзя делать постоянно, — возразил я, беря очередную карту и делая равнодушное лицо.

Королева кубков. Теперь у меня король, королева и валет. И по-прежнему есть убийца.

— Неужели? — спросил Каззетта.

— Ничто не может постоянно идти в соответствии с планом, — сказал я.

— Допустим. Но многие люди полагают, что, раз это сложно, значит вообще не нужно этого делать. Выражаясь словами Гарагаццо, нет смысла бороться. — Он вскинул руки, будто в молитве к небесам. — О горе, Сиа Фортуна не любит меня! О горе, Сиа Фортуна повернулась ко мне спиной! — Его лицо стало жестким. — Госпоже Фортуне нет до нас дела. Вот она здесь — а вот ее нет. Я убил пятьдесят человек — и многие из них винили судьбу. Я убил пятьдесят человек — и, думаю, Госпожа Фортуна действительно раз пять направила мою руку. И я ей за это благодарен.

— Теперь вы утверждаете обратное тому, что...

Погрозив пальцем, Каззетта перебил меня:

— Однако в других случаях — в случаях, когда она обошлась со мной жестоко, очень жестоко, — я был наготове. — Он отчеканил, тыча пальцем в стол: — Я. Был. Наготове. Вы понимаете, Давико? Не могу утверждать, что убью сто человек или тысячу, но, думаю, у меня хорошие шансы убить шестьдесят, и вовсе не благодаря удаче.

Он открыл короля червей и раскинул королевское семейство веером.

— Готовиться — это одно, но, полагаю, вам все-таки требуется немного удачи, чтобы победить. — Я выложил короля кубков и его семейство, старшую масть в этом коне. — Как сейчас. Сиа Фортуна и мое планирование. И я выиграл.

Луго недовольно фыркнул и положил карты лицом на стол, признавая поражение, но Каззетта лишь вздохнул.

— Нет, Давико, вы готовитесь — и потому имеете больший шанс выиграть. Но Сиа Фортуна слишком ветрена. Вот она здесь, а вот ее нет. Если полагаетесь на ее помощь, то уже проиграли. Я хочу сказать, что победу всегда нужно украсть. Ее приносит не благосклонность Фортуны, а ваши собственные действия. Вы должны вырвать победу из ее рук, должны захватить ее — и оставить Фортуну ахать и дивиться вашей ловкости.

— И все же в этот раз она была благосклонна ко мне, — сказал я, указывая на карты.

— Она была благосклонна к вам. Но я хороший вор.

И с этими словами Каззетта положил убийцу на моего короля кубков.

— Это была моя карта! — воскликнул я. — Я держал ее в руке!

— Была, — любезно согласился Каззетта.

Глава 37

Знаменитый мерайский Палаццу Россо был построен из красного песчаника. Стоя на скале в излучине реки, издалека он казался грозным, но при приближении становился приветливым, с длинными красными колоннадами и садами, полными живых красок — весенней яркости, которая в Наволу придет только через месяц.

Если бы я не знал состояние финансов парла, то был бы впечатлен. Отец часто говорил, что не следует выставлять богатство напоказ, лучше дарить заметные подарки городу и вианомо, чтобы заслужить их любовь, чтобы все видели: ваши деньги идут им на пользу. Но если потратить все на привлечение внимания к самому себе, в чужих сердцах вырастет ненависть. Мы можем богато украшать свой палаццо внутри, но этой роскоши не должно быть видно с улицы.

В Мераи были иные стандарты.

— Они пытаются ошеломить своим богатством, — объяснил Каззетта, когда мы вошли в город, уже без Луго, который покинул нас задолго до того, как мы увидели городские стены. — Хотят, чтобы посетители чувствовали себя ничтожными во владениях парла.

Да, так оно и было, везде в городе. Архиномо подражали парлу, как дети подражают родителям.

Большая часть Мераи окружала холм, на котором высился кастелло, и весь город располагался в излучине Ла-Каскада-Россы, названной так в честь глины, которая загрязняла реку во время паводка. Из этой глины были изготовлены кирпичи, которыми мостили улицы и украшали здания, и потому Красный замок стоял над Красным городом в излучине Красной реки, и вид был приятен взгляду, если смотреть лишь на то, что тебе хотели показать мерайцы.

Улицы и куадраццо, которыми распоряжались аристократы, купались в цветах, на них красовались тенистые портики и не было грязи, но, если свернуть в бедные узкие переулки, взгляду открывались кучи экскрементов и гниющего мусора, потому что в Мераи не было канализации, только каналы, по которым вода из реки поступала в город, проходила через него и возвращалась в Каскада-Россу, где женщины стирали белье, а рядом, в тех же заводях, ловили сомов. Мераи отличалась от Наволы, где округами и кварталами управляла Каллендра, вне зависимости от того, кто из архиномо там жил, и где работающая канализация была заслугой всего города, а не отдельных аристократов, бахвалившихся властью и влиянием перед другими.

— Это разница между республикой и монархией, — сказал Каззетта, когда мы ехали между тесными рядами красных домов и от зловония на жаре кружилась голова. — Любой политике свойственны личные интересы. Но если правят архиномо, они правят только для себя. — Он сплюнул. — Вот почему мы ограничиваем число номо нобили ансенс в Каллендре и уравновешиваем их гильдийцами и вианомо. Когда представлены интересы всех и каждого, политика более справедлива, пусть лишь потому, что все в одинаковой степени продажны.

Думаю, любая чужая страна и ее жители поначалу кажутся нам странными и либо блистательными, либо отсталыми. Необычные привычки и традиции бросаются в глаза, и требуется серьезное усилие, чтобы увидеть красоту и дикость не как единое целое, а как нечто неоднородное и сложное. Но хотя я был молод и Мераи была для меня в новинку, не думаю, что я ошибся в своем суждении.

Я увидел у мерайцев прекрасные палаццо и грязные улицы. У них был Палаццу Россо, которым они очень гордились, и здесь игнорировали сирот,