Том 1 - Григорий Анисимович Федосеев

не тут-то было, не испугались! А ведь они понимают, какая опасность ожидает их впереди; тут и голод и неудачи, не раз придется рисковать и жизнью, но все же идут. Беззаветная любовь к Родине и глубокая вера в ее дела — вот какое чувство руководит ими. Его можно назвать шестым чувством советского человека, это оно делает слабого сильным и сметает все препятствия на пути к новой, светлой жизни. Каждый боится отстать и остаться безучастным в делах своей страны. Тогда я еще больше поверил в силу своих товарищей. Мы пойдем дальше!..

— Возвращаться, видимо, придется мне? — спросил Мошков.

— Да. Обстановка для тебя ясная. Нужно как можно скорее добраться до Новосибирска и организовать самолеты — на них вся надежда. К этому времени мы постараемся добраться до вершины Кинзилюка и там будем ждать твоей помощи. Посадить в горах самолет, конечно, не удастся, придется груз сбрасывать, это нужно иметь в виду…

— Ну а если по каким-либо причинам забросить продовольствие не удастся, мало ли что может быть: непогода, да и не так легко будет разыскать вас в этих щелях, тогда что? — говорил Пантелеймон Алексеевич.

— Об этом даже нельзя думать. Как бы тяжело нам ни было, мы будем продолжать работу и будем жить надеждой, что там, в вершине Кинзилюка, мы будем иметь продукты, обувь, одежду. Это нужно сделать любою ценой, чтобы поддержать у товарищей веру в свои силы, иначе будет плохо.

— Ясно, — ответил Мошков. — Когда и с кем выезжать?

— Возьми Павла Назаровича, боюсь за старика — не выдержит, и еще кого-нибудь. Пойдете на двух лодках. Мало ли какие случаи бывают…

Было утро, над горами поднималось солнце. В лагере все еще спали. Но вот пришел табун и с ним тысячи комаров. Они не замедлили наброситься на спящих, и лагерь стал просыпаться. Так начался первый день того тяжелого периода, что пережила экспедиция в центральном узле Восточного Саяна.

Все, что осталось от ваших запасов, было собрано, провеяно и сложено как драгоценность. Ни комочек, ни зернышко не остались на земле без внимания. Видно было, что лабаз был разграблен давно. Все попрело, зацвело, и только мешок овса для лошадей, случайно заброшенный, сохранился между бревен. Собрано же было очень мало, только для аварийного запаса, на тот случай, если кто-нибудь заболеет. Ни обуви, ни одежды почти не осталось.

Ниже лагеря с утра застучали топоры, тесла — это долбили лодки, вытесывали набои, упруги. Я сидел за составлением докладной записки и схем. Нужно было написать и письма.

— За что же вы меня отправляете? — вдруг услышал я голос Павла Назаровича.

Я оторвался от работы и взглянул на старика. Он стоял передо мною с безнадежно опущенными руками, какой-то встревоженный.

— За ненадобностью, что ли? — продолжал он допытываться.

— Нет, Павел Назарович, только жалея тебя, — ответил я. — Ничего хорошего впереди не предвидится. Тебе трудно будет выдержать те испытания, которые ждут экспедицию. Возвращайся… Спасибо, большое спасибо, Павел Назарович, за все. — Я протянул ему руку. Но она так и повисла в воздухе.

— Уж лучше бы не брали меня сюда. Зачем мне жалость? — с горечью сказал он, и кольчики его бороды заметно задрожали. — Правда, я не молод, но еще не стар, чтобы стать бесполезным человеком, — продолжал он. — Алексей говорит: «Как я отчитываться перед комсомолом буду?» Совестно, значит. А разве во мне нет сознания? Ну подумайте, если что случится с экспедицией, люди скажут: «Зудов хитрый, вовремя убрался»… А я как раз и не хочу убираться, пусть что будет, останусь с вами, может быть, и пригожусь.

Мне стало неудобно перед Павлом Назаровичем. Своим решением я действительно глубоко задел старика.

— Ну прости, если обидел, мне казалось, что так лучше будет… Оставайся! — ответил я ему.

Такой же упрек мне пришлось выслушать и от остальных, намеченных сопровождать Мошкова.

…Отплывали они рано утром 12-го июня. Это был серый, неприветливый день. Черные тучи медленно ползли, грузно переваливаясь с хребта на хребет. Где-то на востоке, откуда надвигалась непогода, уже слышались раскаты грома. От ветра, что с утра гулял по низине, ощетинился Кизыр, и мутные волны непрерывно плескались о берег. Качаясь, шумела тайга.

Мы все собрались на реке. Две новеньких долбленки уже были готовы пуститься в далекий путь. Вьючный непромокаемый ящик с письмами, деньгами и документами наглухо прибили к лодке, все же остальные вещи были хорошо уложены и привязаны к упругам[12]. Сами же долбленки покрыли корьем на тот случай, если захлестнет волною, то вода не попадет в лодку, а скатится в реку…

На одной лодке отплывали Мошков и Околешников, на другой — Богодухов и Берестов.

— Помни, Пантелеймон Алексеевич, — сказал я Мошкову, прощаясь. — Самое многое — через восемнадцать дней мы ждем тебя в вершине Кинзилюка, как условились. Там ты и сбросишь нам продукты. Все дни до появления самолета мы будем жить надеждой… Не забывай, что экспедиция находится и будет находиться в таком районе Саяна, откуда не просто выйти… Ты видел обстановку, поэтому торопись.

— Я коммунист, — сказал он, отплывая. — Сделаем все, и вы получите продовольствие даже раньше, если будет летная погода. Разве что нас задержит река?!

— Письмо-то мое не забудь, передай старушке, — говорил, волнуясь, Павел Назарович. — Да узнай, что там с Цеппелином, не заездили ли его сорванцы? Передай деду Степану, пусть близко не подпускает их к жеребцу. Ай и дети, сам, глядишь, от земли вершок, голопузый, слова картавит, а уж на коня лезет…

— Сам зайду на конюшню, Павел Назарович, и слова твои дословно передам деду Степану, а уж насчет сорванцов — такие уж они у нас, ничего не поделаешь.

Мы расстались. Лодки быстро удалялись.

— Не забудь письма сбросить, — кричали в один голос Алексей и Козлов.

— Не-пре-ме-нно-о-о!!.. — донесся издалека голос Мошкова.

Пезинское белогорье

Уплыли товарищи, и жизнь экспедиции вошла в свое русло.

Решившись продолжать работу без запасов муки, сахара, соли и других продуктов, мы теперь могли рассчитывать только на наших охотников, на Черню и Левку, да на щедрость природы. Мясо, рыба и черемша — вот что должно было заменить нам недостающие продукты. А чтобы оградить себя от голода, мы договорились не двигаться дальше и не предпринимать экскурсий, не имея во вьюках или котомках трехдневного запаса пищи. Все зависело от охоты, которой мы должны были уделять больше внимания.

Предстояло очередное путешествие на Пезинское белогорье, куда мы намеревались попасть по Березовой речке. Всем идти не было смысла, ведь переходы даже