Том 1 - Григорий Анисимович Федосеев

Дождевая туча пронеслась, и на востоке засветились звезды. Наша одежда так намокла и отяжелела, что идти было невозможно. Мы разделись, выжали воду и, придерживаясь берега, пошли к стоянке.

Лагерь спал, не горел костер. Нарушая тишину ночи, с деревьев на палатки падала, капля за каплей, вода. Мы сняли с себя мокрую одежду и, забравшись в спальные мешки, с наслаждением уснули.

Я проснулся поздно, когда солнце поднялось над горами и приятным теплом переполнилась долина. Лагерь было не узнать: у огня суетился повар Алексей, на вертелах жарилась рыба, печенка, в котле варилось мясо, и приятный запах распространялся даже за пределы стоянки. Такой картины давно мы не видели в лагере. Как оказалось, я проспал все утренние события: уже давно принесли режевку и лодку; вернулись с охоты Прокопий и Козлов. Они убили на Кизыре молодого изюбра, и несколько человек уже отправились за мясом, а остальные потрошили рыбу.

Оказавшись в тяжелом положении с продовольствием, мы научились хорошо коптить рыбу и мясо. Это выручало нас. Причем коптили так быстро, что убитый утром зверь через сутки лежал во вьюках в копченом виде. Рыбу мы потрошили, подсаливали, а мясо резали на тонкие ленты и тоже подсаливали (пока была соль). Сама же коптилка делалась очень просто: это — навес на четырех столбах, размером 1×2 метра, высотою 1,5. Накрывается он корьем. Мясо развешивают на тонкие палки, уложенные между перекладинами, примерно на расстоянии 10 сантиметров друг от друга. На эти же палки подвязывается за хвосты и рыба. Затем раскладывается под навесом костер из полусгнивших дров, преимущественно тополевых, но так, чтобы он не горел, а дымно тлел. В такой коптилке достаточно мясу провисеть пятнадцать часов, и из него получится хорошая копченка, способная сохранять свои вкусовые качества с неделю, даже в жаркие дни июля. Это давало нам возможность иметь при себе запас доброкачественного мяса.

На следующий день лагерь пробудился рано. Готовились идти на Пезинское белогорье. Пока укладывали вьюки, пришли и лошади. Они окружили костер и, отбиваясь от назойливых комаров, махали хвостами, терлись друг о друга. Больше всех доставалось жеребенку. Укусы приносили ему нестерпимую боль. Он бегал, отбивался ногами, а гнус все больше и больше кружился над ним. Наконец он пробрался к костру, залез под мать и, подражая взрослым, замахал головою.

В семь часов утра отряд покинул лагерь. С нами пошли шесть лошадей и Черня.

Перебравшись через Кизыр, мы подошли к хребту, образующему правый берег долины. В просвете деревьев показалось и узкое ущелье, по которому река Березовая скатывается к Кизыру. Все яснее и грознее слышался шум потока. Сжатая громадными тисками река там мечется, ревет, силясь раздвинуть темные скалы. Там проходы забиты огромными валунами, по карнизам торчит наносник. В глубоких ямах, вырезанных в скалах, вода кипит, бушует. Вас обдает сырой пылью — брызгами и ледяным холодом.

Русло оказалось недостаточным, чтобы по нему пройти в глубь долины, а справа и слева к реке подходят крутые склоны. В поисках прохода случайно на правом берегу наткнулись на чуть заметную тропу. Она подвела нас к узкому проходу и затерялась в россыпи.

— Не может быть, чтобы она совсем пропала, — сказал Павел Назарович и предложил мне идти вперед.

И действительно, за россыпью тропа снова попалась на глаза, но была уже более заметной. Метров двести мы спускались по ней к реке и, обогнув скалу, пошли вверх по распадку. Там уже была настоящая тропа. Она обходила многочисленные препятствия, преграждавшие путь в ущелье, и указывала нам доступные переправы через бурные ручьи. Я удивлялся, кому нужно было прокладывать эту тропу по такому сложному рельефу и кто пользуется ею?

Чем дальше мы продвигались, тем шире становилась долина. Все открытые места там занимают таежные елани, которые поистине не имеют себе равных по красоте. Бесчисленное множество цветов, самых разнообразных по форме и окраске, покрывали эти елани. Травостой на них достигает метровой высоты, а отдельные растения и до двух метров. На более увлажненной почве некоторые растения представляют настоящие заросли, в которых с головой прячется конь.

В красочном наряде еланей чаще встречаются широколиственные растения, больше из семейства зонтичных, они-то и определяют густоту луга. Дягель, дудник, борщевник, горная сныть в это время уже расцвели и, поднимаясь высоко над общим травяным покровом, украшают его своими крупными зубцеобразными листьями и зонтиками белых и зеленоватых цветов. Местами по еланям растут группами кустарники: ольха, малина, смородина, и почти не возвышающаяся над мощным травостоем альпийская жимолость. В кругу этих темно-зеленых кустов раскинулись настоящие березовые рощи, ласкающие взор белизной своих стволов.

Мы продолжали идти вверх по Березовой. Все чаще елани стали уступать свое место тайге, но совсем не исчезли. Перемежаясь с лесом, они распространяются всюду по открытым пространствам и за границей леса уже приобретают черты чрезвычайно красочного субальпийского луга.

Тропа, по которой мы шли, не затерялась. Она проложена глубокой бороздой от устья Березовки до ее вершины, и там раздваивается. Одна уходит влево на Пезинское белогорье, а вторая пересекает Кизыро-Канский водораздельный хребет и по реке Кальте спускается до реки Кан. На юг же от устья Березовой тропы переваливает хребет Крыжина и спускается в Казырскую долину.

Продолжая в 1939 году геотопографические работы на Восточном Саяне, я должен был попасть весною на Пезинское белогорье со стороны верховья Кальты. Вот тогда мы и увидели этих замечательных дорожных мастеров, проложивших проходы через Саянские хребты.

Это было в начале мая. Я с известным саянским соболятником Василием Мищенко, из поселка Агинск-Саянский, ехал по реке Кан.

Мы торопились.

После ночевки у слияния Дикого Кана и Прямого Кана мы продолжали свой путь по Прямому. Впереди стеной преграждало нам путь Канское белогорье. Меня мучил один вопрос: сможем ли мы подняться на хребет, кажущийся совершенно недоступным не только для лошадей, но и для человека?

— Проедем, — сказал спокойно Василий, поторапливая лошадь.

— Но ведь ты же здесь никогда не ездил? — спросил я его.

— Это не важно, главное — тропу не потерять, она сама приведет нас к перевалу.

Тропа, по которой мы ехали, заметно виляла по кедровой тайге, разукрашенной березовыми перелесками. Она обходила крупные россыпи, опасные места, подводила нас к мелкому броду через реку и мягко набирала подъем. Невольно напрашивался вопрос: кому нужно было прокладывать эту тропу и кто этот дорожник, так умело и удачно проведший ее по горной теснине?! Эту тропу, как и многие другие, проложили звери. Нет иных переходов через Майское, Канское, Агульское белогорья, кроме