Том 1 - Григорий Анисимович Федосеев

— Весна манит зверя, чует он зеленый корм, — говорил Василий, всматриваясь в позеленевшие склоны.

Мы спустились немного ниже и действительно увидели лужайку, покрытую недавно пробившейся зеленью. Мы услышали весеннюю песню проснувшихся ручейков. Вдруг кони все разом шарахнулись в сторону и стали вырываться. Я приготовил штуцер.

— Медведь, что ли, близко, — сказал Василий, успокаивая похрапывающих животных.

Он остался с лошадьми, а я прошел вперед. У самого спуска в распадок лежал мертвый зверь. Подошел Василий и по следу, отпечатанному на мягкой траве, узнал в нем того быка, что прошел в последнюю ночь левее нашей стоянки. Это действительно был старый-престарый зверь. О его возрасте свидетельствовали прежде всего рога, которые в глубокой старости не сменяются, то есть не отпадают. В этом возрасте они теряют свою симметричность и форму. У того мертвого быка были прошлогодние рога. Они не имели разветвлений и торчали как обрубки. Шуба на нем тоже уже больше года не сменялась.

— Вот она, звериная старость, на ходу умер… — грустно сказал Василий.

Так прошла его жизнь, жизнь, полная приволья. И вот уже старым, возвращаясь последний раз с места холодной зимовки, он торопился. Ему хотелось еще раз взглянуть на те сказочные горы, что окружают любимую долину, вздохнуть теплым воздухом и отведать, в последний раз, белогорской травы. Может быть, он действительно был тем нетерпеливым смельчаком, кто первым преодолел перевал. Но у него хватило сил добраться только до зеленого пригорка.

Я склонился к голове и приоткрыл тощие губы. Там, между старых расшатанных зубов, торчала щепотка свежей травы.

Мы обвели стороной все еще похрапывающих лошадей и стали спускаться вниз к серебристой реке, что змейкой тянулась по темному фону кедровой тайги.

Вот они, те «дорожники», что проложили тропы по Восточному Саяну.

* * *

Мы продолжали подниматься по Березовой речке. Поздно вечером наш маленький караван подошел к первому правобережному притоку. Тропа затерялась, и мы, не найдя брода, решили заночевать. Как только было выбрано место для стоянки, развели костер, расседлали лошадей, и приютившая нас поляна оживилась людским говором да стуком топоров. Хотя наш ужин состоял не из изысканных блюд, не было хлеба, сахара, но после утомительного перехода копченая рыба, черемша и чай показались необыкновенно вкусными.

В последние дни путешествия я обычно вставал с рассветом, сразу завтракал и, отдав необходимые распоряжения, отправлялся вперед. В этих экскурсиях Черня был неизменным моим спутником, а с собакой не чувствуешь в тайге одиночества. На случай встречи с медведем у меня за плечами висел штуцер. Всегда под рукою была тетрадь, куда я заносил свои записи и зарисовки, а для утоления аппетита я имел в кармане копченое мясо.

Иногда я отклонялся от своей тропы, соблазнившись чуть заметной стежкой, проложенной зверями, среди густых зарослей кустарников и травы. Нередко такой тропой я поднимался на отрог и оттуда описывал в своем дневнике горные панорамы. Там мне пришлось пережить много ярких впечатлений, передать которые почти невозможно.

Она, пожалуй, одна из самых светлых и просторных долин, какие мы встречали в этой части Саяна. Наши лошади могли беспрепятственно передвигаться в необходимом направлении. Там не нужно было прокладывать себе путь топором, даже через могучий лес, местами покрывающий долину в нижней ее части. Когда мы подошли ближе к белогорью и я впервые взглянул на этот район, мною овладело чувство восхищения. Глазам открылось необычное сочетание полян, леса и скал. Обширные елани были украшены рощицами белоснежных берез и полосками угрюмых кедров. Они прорезались с боков искрящимися ручейками, скатывающимися вниз по скалам. Лучи поднявшегося солнца, проникая сквозь разреженную крону деревьев, отбрасывали на ковер из диких цветов причудливые узоры теней.

На боковом отроге я в бинокль увидел семью изюбров, состоявшую из крупной самки, двух телят и годовалого бычка, которого легко было узнать по рожкам. Они поспешно пересекли поляну и скрылись в береговой чаще. Через несколько минут я их увидел уже поднимающимися на белогорье.

Нигде так много мы не встречали птиц, видимо, простор долины привлекал их сюда.

К концу второго дня я увидел верхнюю развилину Березовой речки. Тропа раздвоилась. Одна пошла прямо через Кальтинский перевал, куда потянулась и светлая долина с еланями и перелесками. Вторая же, по которой нам нужно было идти, свернула влево и затерялась в узком ущелье.

Я дождался своих.

— Нужно идти, — сказал Павел Назарович, с тревогой посматривая на затянутое облаками небо. — Дождь будет, вода придет — тогда не перебродить нам реку.

По его словам, надо было непременно в этот же день попасть на противоположный берег Березовой. Караван тронулся дальше и скоро скрылся в лесу, прикрывающем вход в ущелье.

Мы прошли не более двух километров, как вдруг из-за поворота на нас налетел шум порога. Слева надвинулись крутые горы и скалами оборвались у реки. Тропа, не изменяя направления, подвела нас к этим скалам и стала взбираться наверх. Мы остановились, уж больно крутой был подъем. Наша попытка перебродить реку ниже скал не имела успеха, даже без дождя воды было много, что свидетельствовало о наличии снега по лощинам южного склона Пезинского белогорья. Пришлось воспользоваться тропою и идти вперед. Но прежде чем тронуться с лошадьми, мы осмотрели ее. Тропа обходит скалы верхом и метров через двести спускается к реке. Но в том месте, где начинается спуск, звери пробираются узким карнизом, по которому лошадям, да еще с вьюками, не пройти. Кроме того, чтобы попасть на карниз, нужно сделать прыжок, примерно с метр, вниз. Мы соорудили помост из бревен, расширили настилом карниз и только тогда с большой осторожностью провели расседланных лошадей. Но каково было наше разочарование — тропа за спуском оборвалась у самого берега реки, а выше виднелись совершенно недоступные скалы. Место оказалось настолько узким, что даже негде было поставить палатку. А вокруг уже начинало темнеть, и небо приготовилось разразиться дождем.

Ночевать здесь мы не могли, так как не было ни корма для лошадей, ни места для отдыха. Вернуться же к развилине было поздно. Тогда решено было «ощупать» брод и, в случае удачи, перебраться с лошадьми на противоположный берег, а вьюки оставить до утра здесь.

— Я ошибся, мне и исправлять, — сказал Павел Назарович.

— В чем же ваша ошибка? — спросил я его.

— Видишь, место какое неладное, надо было ниже ночевать.

— Может, переберемся. Степан, садись на Карьку и пробуй, — сказал я, обращаясь к Козлову.

Тот снял с ног ичиги, сбросил фуфайку и уже взял в руки повод коня.

— Стой, — подошел к нему старик, — поеду я.