Том 1 - Григорий Анисимович Федосеев

class="p1">Это было сказано таким тоном, что никто из нас не посмел ему возразить. Мне сразу вспомнилась брошенная им фраза у лабаза при нашем разговоре: «я уже не молод, но далеко и не стар», и, чтобы снова не оскорбить старика, я промолчал.

Старик отобрал у Козлова Карьку, подвел к берегу и стал разуваться. Он сбросил с ног ичиги, связал их, затем снял брюки и вместе с ичигами перекинул их через плечо. Содержимое карманов: табак, спички, трубку и всякую мелочь — он сложил в шапку-ушанку, надел ее на голову и подвязал крепким узлом под подбородком. Мы молча смотрели то на старика, то на бурлящий поток реки.

Павел Назарович встал и тоже посмотрел на реку. Ширина русла была не более 25 метров, но вода скатывалась валом и с такой быстротой, что невольно зарождались тревожные мысли.

— Будьте осторожны, ноги в стременах не держите, — сказал я, подходя к старику.

— Ничего, перебродим, — отвечал он, укладывая поверх седла полушубок.

Я подтянул Карьке подпруги, и Павел Назарович, водрузившись на нем, спустился в воду. Река, словно почуяв забаву, с яростью набросилась на коня, стала жать его книзу. Но тот заупрямился, полез на вал и, повинуясь седоку, рванулся к противоположному берегу. Они уже были на середине реки, как вдруг конь, споткнувшись, упал, вода накрыла его, еще секунда — и на поверхности всплыли: вначале — полушубок, затем старик. А Карька, делая попытки найти ногами опору, еще раза два прыгнул и повернул назад к нашему берегу, но не успел — поток отбросил его к скалам. Мы видели, как конь, пытаясь задержаться там, бился о каменные глыбы, сопротивлялся течению, пока не попал в жерло порога и не был безжалостно сброшен в омут. Больше мы его не видели.

Павел Назарович, с ичигами, брюками на шее, в фуфайке, ловил полушубок. Мы подняли крик, пытаясь предупредить его о смертельной опасности, ведь порог уже был близок, но наши голоса терялись в узкой щели скал, нависших над рекою. Я выстрелил из штуцера — и это не помогло. Наконец старик поймал полушубок и, видно, только тогда понял весь ужас своего положения. Собрав все силы, он стал пробиваться к левому берегу, махал руками, напрягался, а вода тащила его вниз и уже готова была торжествовать победу. Мы с ужасом следили за этой борьбой. Вот он уже у самого водопада, мелькнул полушубок, но рука успела схватиться за ветку черемухи, нагнувшейся над рекою. Старик повис над водопадом, но полушубок не выпустил; зажатый ногами, он болтался где-то внизу.

Кто-то побежал по тропе на верх скалы, остальные растерялись, и только Козлов, стоявший раздетый, в одно мгновенье оказался в реке. Разрезая сильными руками волны, он быстро добрался до противоположного берега и скоро был возле Павла Назаровича, все еще удерживающегося за ветку.

Мы видели, как Козлов вытащил старика на берег, и только тогда пришли в себя от этой минуты невероятного волнения. А дождь уже мелкими каплями напоминал о себе. На той стороне, где теперь находились Зудов и Козлов, рос молодой лес, который не мог укрыть их от дождя, не могли они и развести костра, а ведь на них все было мокрое. Пришлось браться за топоры и валить кедры. Но сделать кладки через русло в 20–25 метров шириною не так уж просто. Деревья или ломались, или вершиной не доставали противоположного берега, а то и падали наискось в реку и уносились водою. Только шестой кедр лег удачно, упершись комлем и вершиной о берега. Мы перетащили по нему вещи и, прежде чем пошел настоящий дождь, успели поставить палатку. Лошади же принуждены были оставаться на ночь привязанными к деревьям на другом берегу.

Павел Назарович лежал голый в моем спальном мешке и, в забытьи вздрагивая, что-то бурчал. Когда ужин был готов и в палатке зажгли свет, он пробудился и, отбросив капюшон, долго смотрел на нас каким-то странным свинцовым взглядом, точно не понимал, где он. Кружка горячего чая согрела старика. Он вылез из мешка, оделся и, не сказав ни слова, разыскал кисет. Все чувствовали себя виноватыми перед ним, а молчание, воцарившееся в палатке, еще больше усугубляло напряженность. Мы были гораздо моложе его, сильнее и не должны были разрешать ему бродить первому реку. Но теперь уже было поздно исправлять свою ошибку.

— Это, Степа, тебе, — сказал Павел Назарович, подавая Козлову туго набитую чистым самосадом трубку. — Спасибо, видно, суждено старику еще повидаться со старухой. Нынче ведь уже второй раз тону…

Лебедев с завистью смотрел на счастливого Степана, даже мне, некурящему человеку, и то вдруг захотелось покурить из этой казавшейся символической трубки. Она была преподнесена Козлову от всей души, да, пожалуй, в той обстановке Павел Назарович лучше бы и не мог выразить свою благодарность.

— Зачем тебе понадобилось ловить полушубок? — не выдержал я.

Павел Назарович удивленно посмотрел на меня.

— Да ведь он же казенный, как же.

— А если бы погиб и ты вместе с «казенным» полушубком, тогда что?

— Раз взялся, так уж нечего рассуждать: «если бы, да если», что мог, то и спас, а то сказали бы — коня утопил, да еще полушубок казенный. А насчет утонуть, — добавил он, — смерти бояться — в тайгу нечего ходить.

Нам трудно было убедить Павла Назаровича, что не следовало рисковать из-за грошовой вещи. Но мы понимали, что дело тут не только в лошади и в казенном полушубке. В нем жила молодая натура, не позволявшая старику терять таежного авторитета. Он еще считал себя человеком средних лет, не верил, что уже нет в нем былой силы, и рисковал, как и в прежние годы. Для него, человека, всю жизнь проведшего в тайге, в борьбе с природой, слишком тяжело осознать свое бессилие или старость.

Однажды мне пришлось быть свидетелем такой человеческой трагедии.

В 1936 году, возвращаясь с Охотского побережья, я заехал с Прокопием Днепровским к нему погостить. Жил он на станции Харагун, недалеко от Читы. Было это в середине октября. Каждое утро мимо наших окон шли промышленники с лошадьми, завьюченными туго набитыми мешками, с ружьями, собаками. И вот, как-то утром я стоял за воротами и с завистью смотрел на большой караван охотников, пересекавший поселок по нашей улице.

— Чьи будете? — вдруг услышал я хриплый голос и сейчас же увидел сидящего напротив, на завалинке, старого человека с приподнятой рукой.

— Калашниковы, — ответил кто-то из охотников.

— За Онон?

— За Онон, дедушка, собирайся, догоняй!

Но у старика вдруг упала рука, низко