Долгая зима - Владимир Иванович Петров

листочками покрылись листья вётел. Других деревьев среди них не было. Даже настырным клёнам не удалось внедриться в обширное ветловое пространство.

Тропинка, петляющая среди деревьев, была сухой, лишь в ложбинке вблизи волейбольно-танцевальной площадки отпечатались на влажной земле свежие следы.

– Кто-то совсем недавно здесь побывал, причём один, – определил Жорка по разнонаправленным следам от ботинок с одним и тем же рисунком на подошвах.

И не ошибся. На одной из скамеек лежал букет цветов.

– Некому оказалось вручить, – посочувствовал незадачливому незнакомому кавалеру. – Как и мне тогда…

Он начал было припоминать прошлогодний июньский вечер, но тут же стряхнул наплывшие мысли: аккуратно сложенный букет был из бело-розовых вишнёвых веток.

«Не с моей ли вишенки срезаны?» – пронзила его догадка. Схватив букет, он поспешил домой…

…Букет оказался собран из веток только что расцветшей его вишни. Сомнений не было: все пять приставленных верхушек подошли к веточным срезам.

– Сволочь! – обругал Жорка неизвестного ему женишка-негодяя. – Надо же такую красоту сгубить!

Он сходил в избу за ножом и иголками, которыми скреплялись рукава и ворот новой рубашки, привезённой отцу в подарок. Аккуратно зачистив концы веток и срезанных верхушек, иголками соединил их, глинистым раствором обмазал.

– Может, соком подлечатся раны и притянутся веточки, – рассудил он, опять же о своих отношениях с Настей подумал. – Хотя вряд ли…

Со двора потянуло дымком.

– Баню мамка затопила. – Жорка вдохнул полной грудью «и сладкий, и приятный дым», повинился перед раненой вишней: – Прости, родненькая, за содеянное. По рисунку на подошвах ботинок отыщу я твоего обидчика. В глаза его бесстыжие гляну.

Обручальное кольцо

Последняя зима Васильевны выдалась на редкость снежной. С октября, с Покрова, снежок повалил, да такой обильный, успевай лишь откидываться и откапываться. К новогодью деревню уже было не узнать: среди сугробов дома еле окошками проглядывали, а приземистые избы одиноко живущих стариков и вовсе – аж до крыш завалило. На радость ребятишкам: не нужно им теперь до Красного бугра тащиться; катайся прямо с крыш на санках и лыжонках, отталкивайся от печных труб, попыхивающих дымком…

Щедрые снегопады и метели чередовались с морозами, особенно крепкими, как и водится, на Крещение. Долго держались они, где-то за неделю только до Масленицы ослабли, и Васильевна стала дольше бывать во дворе, старалась хоть чем-то помочь мужу, колхозному бригадиру, по домашнему хозяйству. Только польза от неё была небольшая. Она быстро уставала. Сказывалась болезнь, ставшая здесь привычной после ядерного взрыва под Тоцком. Атомную бомбу там испытали. А это, если прямиком, всего в каких-то двадцати километрах от её родной деревни.

Васильевна крепилась, но болезнь не отступала. Больная заметно таяла на глазах, как свечка, которую затепливала в передней комнате на столе под божницей.

– Слава тебе, Господи, успела деток на ноги поставить, – шептала она, крестилась. – Теперь и умереть не страшно…

Частенько зажигала она свечки, следила, чтобы не потухли. Скоро и на это не осталось у неё сил. На Масленицу, кое-как управившись с блинами, слегла она и больше уже не поднималась. Стойко адскую боль переносила. Мужа попросила деток вызвать. Поглядеть хотела на них напоследок, последнее слово своё им сказать. Только меньшенького тревожить запретила. Скрепя сердце рассудила: пусть спокойно доучивается в своём институте, помочь-то ей никому теперь не в силах…

И меньшенький её, Виталик, знать не знал, думать не думал о надвигающемся семейном горе. В большом, далёком от родных степных мест городе он заканчивал политехнический, спешил управиться с дипломным проектом как можно скорее, хотя времени до его защиты было предостаточно. Торопила и подгоняла любовь – первая и серьёзная, которая приходила к нему по вечерам в студенческое общежитие. Звали её Галинкой. Сокурсницей она была. И был меж ними уговор: после готовности дипломных проектов справить с товарищами студенческую свадебку, а потом уже, защитившись, новоиспечёнными инженерами нагрянуть в деревню за тысячу километров. Пусть ахнут его родные от удивления и захлопочут, как водится в таких случаях.

В тот самый день, когда Васильевна окончательно слегла, Виталик с Галинкой в салоне для новобрачных примеряли обручальные кольца. Недорогие выбрали. На свадьбу небольшие свои деньги приберегли, чтобы славной она получилась, запоминающейся. Как-никак первая она для них, неповторимая, стало быть. Кольцо же сменить – не проблема… Надо сказать, удалась их свадьба: была и шумной, и весёлой.

Быстро, как с крутой укатанной горки санки, покатились дни медового месяца. Но ещё стремительнее закатывалось солнышко Васильевны…

Телеграмму о кончине матери Виталику принесли поздно вечером на шестой после свадьбы день. Он, сморённый книгой, уже засыпал и сквозь сон видел, как Галинка, оторвавшись от постирушки, расписалась за телеграмму, прочитала и со слезами на глазах застыла у двери.

– Что? – спросил он, удивившись её впервые увиденным им слезам. Когда же она заговорила невпопад, понял, что случилось непоправимое…

Скоро они уже подходили к стоянке такси. Галинка на ходу сняла перчатку с правой руки, чтобы убрать под шапочку выбившиеся волосы, и Виталик заметил отсутствующее на её безымянном пальце свидетельство их брачного союза.

– Колечко? – остановился он резко. – У тебя нет колечка!

– И вправду! – спохватилась она. – Перед стиркой сняла, в спешке надеть забыла…

– Надо вернуться.

– Вернёмся – не повезёт! На поезд не успеем.

– Успеем. Без колечка вроде и не родные мы…

Общежитие успели к их возвращению закрыть. Еле достучались до глуховатого вахтёра. Зато кольцо теперь красиво поблёскивало на своём месте.

Такси подвернулось не сразу. К тому же на полпути к вокзалу забарахлил мотор, и шофёр-таксист, как назло, долго возился с ним. На поезд опоздали…

Они добрались до деревни к вечеру второго после отъезда дня, немного лишь не успели на похороны. Пришедшие с кладбища только-только рассаживались за столами в тесноватой избе, где Васильевна безвыездно прожила всю свою семейную жизнь.

– Не дождалась мать-то… – встретил их отец Виталика, извинялся перед сношенькой. – Ты уж прости, что так вышло…

Приобняв, он повёл её в переднюю, к освобождённым местам за столом в красном углу под божницей.

Виталик шёл следом, машинально кивал собравшимся на помины землякам. На самом же деле он их не видел. Его глаза ослепляло обручальное кольцо жены, при электрическом свете вспыхивающее яркими безжалостными лучами.

Именные часы

Ночная развозка рабочих второй смены задерживалась. На выезд автобуса не давал разрешения начальник сборочного комбината Медников, который сам, отработав первую смену, во вторую остался. Завод испытывал финансовые трудности, и для поправки дел требовалась срочная отгрузка заказчикам дорогостоящей продукции.

Этим и занимался Медников в этот сильно продлившийся для него рабочий день. Только что вернулся