Долгая зима - Владимир Иванович Петров

– Незаслуженно ему начислили. От бухгалтерши слышал, председательские премии горбуну зачлись. Стукаческие.

– Какие, какие?

– Стукаческие! Умел он материалец подать, не открутишься. На себе спытал. Так и эдак прикидывал. Выходило, кроме Григория некому было.

– Не надо бы так о покойном. Доказательства есть?

– Какие ещё доказательства? Один он свой любопытный нос всюду совал.

– И правильно делал. Ты же, будучи сторожем, полфермы домой на выпивку сволок. Не так, что ль?

– Согласен, за дело меня с фермы турнули. Не пройду я мимо дармового добра и выпить люблю. Но ведь Григорий и на уважаемых колхозников замахивался. На язык неосторожных, к примеру. Ты вот партейцами командовал, а он и над тобой тешился до приятного зуда в горбу. Своими глазами видел, как ты краснее варёного рака от председателя выполз. Скажешь, болтаю?

– Не скажу. Только наш председатель без всяких доносов жару всем даст. Зачем зря на Григория показывать. Для колхоза он старался. Никак на отдых не хотел уходить. Так и ездил бы на своём дамском велосипеде по фермам, удои да привесы телят записывал…

– Да ещё подслушивал и подглядывал. Только не понадобились его стукаческие услуги при новом акцерном обществе…

– Акционерном!

– Вот я и говорю, как обозвали колхоз, Григорий и растерялся. Сплошная пьянка и растащиловка пошла. Закладывай любого, не промахнёшься. Председателя первым можно. У него возможностей больше. Но разве против него попрёшь? Вот и сломался Григорий, смысл жизни своей потерял.

– Вряд ли сломался. С характерцем он был, земля ему пухом. Мог и на председателя куда следует капнуть. Сам говоришь, умел он матерьял подать.

– За дочку, думаю, боялся. Вдруг не выгорело у него. Председатель мигом бы её тёпленького места в конторке лишил. Вдобавок из колхозного дома выгнал. Ищи потом управу. Зять бы хоть надёжнее был…

Как раз к слову Шурик из аржановского двора вышел, к себе домой направился.

– Закончили, что ль? – остановил его любитель выпивки и колхозного добра.

– Разошлись все. Убираются.

– Случаем не осталось водки?

– Не знаю. Тёща командовала.

– Что ж ты, Шурик, тестя не уберёг? Не болел он?

– Да нет. Лёг спать и не проснулся. Нервничал в последнее время. Меня баней замучил. Перекладывали. Тепло не стала держать. Говорил, потом не до неё будет, избу купим.

– Зачем ещё изба-то?

– Я тоже ему так. Сказал, чтобы от колхоза не зависеть. Мы и брёвнышки эти вот на всякий случай привезли, и шифер выписали…

– Так, так… Точно с председателем поцапался.

– А я что говорил.

– Ну, я пошёл, – зевнув, попрощался Шурик. – Вставать рано.

– И нам пора на боковую, – поднялся бывший партийный начальник. – Нечего кости покойнику перемывать. Пусть себе лежит спокойно.

– Может, на пару бутылок наскребём. У ларёшницы дома в заначке всегда водка есть, – предложил мужикам любитель выпивки и колхозного добра. – Помянем ещё раз Григория, чтобы не обижался на трепотню нашу.

Не наскреблось.

– Ладно, сидите. Сам схожу к ней, авансом за дроблёнку договорюсь.

Пока инициатор дальнейшего выпивона ходил к ларёчнице, мужики о Шурике перемолвились:

– Тяжеловато ему без тестя будет. Всё же Григорий хорошо присматривал за ним.

– Ничего. Скорее на ноги встанет, своей головой думать начнёт. Видать, не такая уж и пустая она у него, как болтают.

– Зазря не скажут. Что-то тут есть. Иначе к чему бы Шурику сторониться всех?

– Поживём – увидим…

С кончиной тестя вольнее почувствовал себя Шурик, общаться с деревенскими начал, чего старался не допустить покойный Григорий. Похоже, надеялся он таким образом правду о своём зяте скрыть.

…В отличие от братьев и сестёр ненормальным родился Шурик. Кто знает почему? Никто и не задумывался о том. Кому это надо. Да и самим родителям, обременённым нескончаемыми заботами, не до меньшенького было. Отдали они его в недальний от их посёлка гамалеевский детдом, где и вырос Шурик.

При выписке вторую группу инвалидности ему дали. Умишком слабеньким он оказался на писанину всякую, с цифрами и бумагами не в ладу. Но внешне сносным вышел и силу имел. К тому же послушным и работящим был, чем и глянулся будущему тестю Григорию Аржанову.

На лучшее и не рассчитывал Григорий для засидевшейся в девках дочери с выпуклыми, как у него самого, водянистыми глазами, с нервным носиком на скуластом лице и по-матерински некрасивой улыбкой, выказывающей неровные зубы.

Больше всего Шурику не понравилась худоба невесты.

– Не кормите, что ли? – спросил он при запое. – Как доска.

– Без тебя ссохлась. Теперь быстро поправится, – нашёлся Григорий. – Вот увидишь…

В пастухи личной скотины определил он зятя. До Шурика деревенские поочерёдно пасли, неудобства имели. Обрадовались ему. Не каждому длинный пастуший сезон выдержать, а Шурику хоть бы что, словно для того и родился.

Зимой Шурик дома сидел, тестю крепко помогал по хозяйству…

Отсутствие Григория быстро сказалось на семейном бюджете. В первую же зиму без него пришлось Шурику в колхоз попроситься. Не до уединения стало: девочки в рост пошли, наряжать их надо, сладостями баловать…

На ферму вместо заболевшего скотника Шурика взяли. Временно вначале, наслышанные о нём. Присматривались к нему, с другими сравнивали. К своему удивлению, довольны им остались. Не пьёт, не прогуливает, надои в его гурте заметно повысились. Чего ещё? А то, что умишка не хватает, может, и к лучшему. Не будет права качать. Похваливать Шурика стали, премии давать, в пример другим скотникам ставить.

Те же посмеивались только:

– Работа дураков любит!

– Сгорбатится скоро, как покойный тесть…

Однако забеспокоились вскоре. Зачем им такой дурак-стахановец, из-за которого их привычный уклад рушится? Чуть что не так, заведующий фермой стыдит, начальник кормоцеха попрекает, дома жёны на примерного Шурика показывают. Чистый срам! Зазывать в котельную Шурика стали с народом пообщаться. Понятное дело, к выпивке приучить задумали. С пьющим человеком проще ведь сладить.

– Не буду! – наотрез отказался Шурик от поднесённой ему водки. – Лучше молока выпью.

Заехидничали тогда скотники, мужицкую гордость в нём разбудить пытались, оскорбляли даже:

– Зря брезгуешь. Шарики-то время от времени водочкой заливать надо, чтобы не заржавели.

– Давай трескай своё молоко. Глядишь и бабой станешь.

– Не бойся выпивки. Алкаш проспится, дурак – никогда!

Не обижался на них Шурик, спокойно уходил. Даже на прощание руки всем жал, словно не о нём только что толковали.

И всё же добились скотники своего. Случайно у них вышло. Выписавшийся из больницы напарник Шурика удивился его успехам, похвалил само собой, никак не ожидая, что при этом разулыбается Шурик и в котельную с ним вечером зайдёт, первую рюмку примет. Догадались они, чем держал зятя покойный Григорий. Тоже нахваливать стали, к водочке через это