На доблесть и на славу - Владимир Павлович Бутенко

– Нехай ребята отдохнут… – приклонился к Якову, просительно проговорил Казьмин. – Еще полчасика. Когда снова повезет?

Допили вино до капельки. И улыбчивый Левшунов стал напевать скрипачу мотив «барыни». Лайош, прислушиваясь, вжикал смычком по струнам. И, наконец, подобрав, заиграл! Житник растопырил руки, пожег по кругу, отгоняя всех к стене. Митька Яценко, черноусый кубанский казачок, по-бабьи полотенцем повязал голову и, виляя бедрами, под громовой хохот предстал перед верзилой сержантом!

– Ба-аба! Истованная бабенка! В артисты тебя, сукина сына! – Стонал, смеясь до слез, запыхавшийся коновод. – Вытряхай душеньку!

Яков улыбался, ждал. Он был уверен, что казаки уймутся и без его напоминания. Он думал о завтрашнем дне. О том, что утром необходимо пополнить боезапасы, проверить оружие, тщательно осмотреть лошадей. Снова предстоял марш. Теперь – с новым комэском, старшим лейтенантом Строгановым. А Сапунова, под чьим командованием воевал Яков с Волновахи, уважаемого «Колобка», назначили комендантом Дебрецена.

Яков перебирал в памяти, что предстоит сделать утром. А перед ним, выбиваясь из сил, ходила в залихватской пляске «парочка», и на груди Житника подпрыгивали, серебристо проблескивали медали и звездастый орден Славы…

4

Строптивого войскового старшину Шаганова, по излечении в госпитале, с большой охотой взял в свой штаб казачьего Резерва «батько» Шкуро. В звании Павел Тихонович был повышен еще летом, после боя с партизанами, когда принял командование сотней и, раненный в грудь, продолжал отдавать приказы, умело держа оборону, а затем и атакуя противника.

Покровительство шефа СС Гиммлера позволило Андрею Григорьевичу вновь ощутить себя полновластным человеком, с большими правами и возможностями. Удостоенный звания генерал-лейтенанта, «батько» не часто надевал мешковато сидящий на нем немецкий мундир. По Берлину, по Курфюрстендамм, он любил щеголять в дорогой черной черкеске с шестнадцатью газырями, украшенными серебряными головками, и в черной кубанке. Генеральские погоны и эмблема рейха – распластанный орел на правой стороне груди – встречных повергали в недоумение. Даже патрули козыряли странному генералу СС, шагающему в сопровождении своих свиреполицых соплеменников. Оригинален он был даже внешне! Квадратная голова, с темными волнистыми волосами, лишь слегка тронутыми сединой к пятидесяти годам – непоклонная головушка! – еще крепко покоилась на плечах. Лицо, – небольшое, калмыковатое, с маленьким привздернутым носом, – украшали подстриженные усики. Обычно выглядел Андрей Григорьевич хитровато-насупленным. Но стоило улыбнуться – весь облик преображался! Глазки в разлучье морщин обретали озорной и острый блеск, в нижней части лица появлялось нечто звероватое. Это противоречивое выражение настораживало, сбивало с толку собеседников. Тут и являл он дар отменнейшего балагура! Под его напором устоять было трудно даже эсэсовской элите, не говоря уж о красотках, коих «батько» атаковал без устали. Зная об этом понаслышке, Павел Тихонович убедился в справедливости молвы при знакомстве.

В гостинице «Эксельсиор», где размещался штаб Резерва, Шаганова встретил давний приятель, Василь Лучников. За два года он заметно облысел. Догнал Павла в казачьем офицерском звании.

– Безмерно рад! У нас лучшие силы. Андрей Григорьевич спрашивал о тебе. Идем, я доложу. – Василий чеканил шаги по коридору, демонстрируя выправку, по всему, довольный собой и своим положением. – Начальником штаба у нас есаул Мино. Ты его должен знать.

– Нет, мы не встречались, – отрицательно дернул головой Павел, следуя за сослуживцем в приемную «батьки», где над дверью грозовой тучей чернел, свешивался флаг «Волчьей сотни».

Дождавшись, войсковой старшина уверенно вошел в кабинет, представился. Андрей Григорьевич, вставший с роскошного кресла, не выходя из-за массивного стола, выслушивал с приглядкой. Указал рукой на стул подле ближнего окна. И, ничуть не церемонясь, точно и забыл про посетителя, достал из кармана брюк расческу, энергично причесал назад свои густые, волнистые волосы. И ошеломил первым же вопросом:

– Водку пьешь?

– Когда есть желание.

– А как насчет баб? Прыток?

Павел выдержал усмешливо-нагловатый, испытующий взгляд легендарного волокиты.

– За юбками не гоняюсь. Но в монахи не записывался.

Шкуро вдруг захохотал, – громко и заразительно.

– Что такой серьезный, Шаганов? Хочешь мир на свой лад перевернуть? Ни хренушки не выйдет! Не дуйся, живи со всеми одним казацким табором. Привыкай на земле. Все равно мы, казаки, в аду в одном котле вариться будем!

Шкуро вновь засмеялся и вмиг посмурнел. Над переносьем залегла упрямая морщинка.

– Знай. Ставку делаю на настоящих воинов. На эмигрантов. Подсоветским верю мало. Мы никого не предавали. Они – удосужились. Согласен, друже? Вот таким образом… В Линце, в Австрии, тоже мой штаб. Лагеря для резервистов. Есть он и в Праге. Со всей Европы собираем казаков, учим и передаем в дивизию Паннвица, чтобы развернуть ее в корпус. Смысл службы ясен?

– Так точно. Мне приходилось заниматься вербовкой. Встречался с казаками в лагерях. Даже на родине.

– А где был? На Кубань попал?

– Да! Объездил и Ставропольщину, и Дон.

Андрей Григорьевич передернул усиками, возбужденно выскочил из-за стола.

– Я в Ставрополе венчался. У меня жена оттуда. В Гражданскую брал его. Люблю этот город… А меня, сукины дети, не пустили! От же б…! Тогда еще, в сорок втором, надо было поднимать Кубань и Терек. Меня знают там. Ежели б я приехал, прогулялся по станицам, – немцы остались бы на Северном Кавказе. И у нас сейчас была бы казачья держава! Долго они телились, тюмкали. Вот и драпают отовсюду, голой ж… сверкают! А я бы всех казаков в Красной Армии к себе перетянул. Кому они поверят? Мне, герою Белого движения, брату-казаку, или жидку-комиссарчику?!

Шкуро подошел к шкафу, нахмурившись. Блеснул открытой полированной дверцей и достал бутылку шнапса. Разливая по рюмкам, громко позвал:

– Иди сюда, брат! По единой чарочке за Кубань, Дон и Терек.

Павел взял пузатенькую посудинку, чокнулся с генералом. Прием явно смахивал на легкую попойку. Выпили еще и расселись по прежним местам. Лицо Шкуро подернулось испариной, но мыслил он четко и говорил твердо, не без иронии.

– Я эту должность, начальника Резерва, сам себе придумал. Пошли с Петром Красновым в Управление СС, к Бергеру. Я и рубанул напрямик: «Тысячи казаков хотят воевать против Сталина, болтаются черт-те где. Дозвольте собрать их и сформировать Казачью Армию». А тот и клюнул, как девка на ириску! «Дивизия фон Паннвица, – отвечает, – разворачивается в корпус, согласно приказу рейхсфюрера. Она нуждается в пополнении. Ваше предложение весьма интересно!» И вскоре – бац! Присваивают генеральское звание, с правом ношения немецкого мундира! Теперь я имею возможность выдергивать из лагерей, вырывать из немецких лап казаков. Забирать с фабрик, имений бюргерских. Трудовой фронт костьми ложится, не соглашается. Некому, дескать, работать. А я на СС напираю! Их «Остраум» меня поддерживает. Да и Восточное министерство на подхвате! Так что –