Дом Ветра (СИ) - Савански Анна

— Ты, как всегда, ангельски выглядишь, — услышала Диана, когда они вместе смотрели на свое отражение. Она выбрала кремовое с черной отделкой платье, обрамив глубокий круглый вырез ниткой жемчуга, плотно увитой вокруг шеи; приколола рубиновую брошь. — Знаешь, я все думаю: жена Джорджа получит колье, а жене Роберта — брошь? — Диана коснулась неровной глади камня.

— Я отдам ее своей любимой внучке, — Виктор грустно рассмеялся. Он протянул ей красивые в форме лианы серьги с изумрудами и бриллиантами.

— Какая прелесть, — она погладила камни, сняла свои жемчужные сережки, примеряя новые. — О Виктор...

— Там я поставил герб. Роберт подарит их своей жене.

Гости приехали вовремя. Эдвард оглядел дом, легко можно во всем увидеть безупречный вкус Виктора. Эдвард заметил двух темноволосых юношей с пронзительным взглядом голубых глаз. Одному на вид не больше двадцати, второму чуть больше пятнадцати. Виктор представил их как внуков Марии. Он не сводил глаз с мальчиков, замечая, как внутренне они свободны, потому что Виктор не старался всех подавить, как это делал его отец в свое время. Ужин прошел натянуто, молчание нарушали скупые, ничего не значившие фразы, колкости, а иногда — детские замечания. Всем без исключения стало окончательно понятно, что мир между ними никогда не наступит.

Мечты Каролины разбились, как волны об скалы, вода смыла ее воздушные замки. Все то, что она так страстно хотела, обернулась против нее самой. Она, как Наполеон, строила далеко идущие планы, мечтая задушить недругов морально, но получилось, что все вернулось к ней. Ирландские Лейтоны уехали в Антрим с твердым убеждением, что Бог наказал их за грехи Виктора и Дезмонда, первых мечтателей. Их холодная война началась задолго до начала настоящей. И успех стал мерной чашей. И ирландцы уже не те достойные соперники, как раньше... Похоже, Виктор победил, это понимал и Руфус. Зависть снедала его: почему у того, кто не достоин наследия Лейтонов все получилось? Откуда такая несправедливость? Теперь лишь время станет судьей. Оно покажет, кто из них прав, а кто нет

***

Февраль — март 1939.

В 1938 году основные события разворачивались в других частях Испании, вдали от столицы, а под самим Мадридом обе воющие стороны держали оборону. Наученные печальным опытом весенних поражений, республиканцы начали строить под Мадридом полевые укрепления, где оказался Джейсон; казалось, еще есть надежда спасти столицу, а там и всю страну. Подхалимы Франко из-за ссоры с Германией не могли предпринять атаку на хорошо укрепленный и защищенный город. К 1939 году под Мадридом неимоверными усилиями горожане создали укрепленный пояс обороны. Этой зимой стало ясно: либо они победят, либо наступит темнота. Либо все, либо ничего.

Каталина уже не узнавала город, в котором выросла. Она часто бродила по мадридским улицам с фотоаппаратом в руках, снимая величие и трагедию одного города и целой страны. Старые, до боли знакомые ароматы смешались с запахом гниющей плоти. Она не могла смотреть на голодных детей, что пыталась обогреть и накормить. Глядя на них, Каталина вспоминала своих дочерей; слишком долго они с Джейсоном находились вдали от дома, семьи, друзей. Смотря на обездоленных детей; она ощущала, как под ее сердцем бьется жизнь. Кат ничего не сказала Джейсону, она знала, каков будет ответ. Он будет умолять бежать через Каталонию во Францию, он не позволит их ребенку родиться здесь. Но Кат не могла по-другому, словно что-то крепко держало здесь.

Она все так же остро нуждалась в его любви и ласке, чем тяжелее становилось жить в Мадриде, тем сильнее становилась их любовь. Она жаждала жизни, и только он мог наполнить ею до краев. Дышать тяжелее, словно железные тиски сдавливали ее грудь, она так отчаянно хотела жить, будто бы жизнь утекала, как вода сквозь пальцы. Ее нельзя было ухватить, как птицу счастья, за хвост. Да, она звала на другую сторону жизни.

С трудом достав новую зимнюю обувь, Кат теперь думала, где бы раздобыть новых пеленок. Она шла в глубоких раздумьях. После той ужасной ночи она больше не ходила по ночам. Найдя члена «пятой колоны» и полиции мертвым в сточной канаве, полиция устроила настоящую чистку района. Их спасло одно: фашисты не могли считать себя хозяевами города и чувствовать себя в нем уверенно. Спасло их также то, что они являлись членами интербригады, и покровительство Диего, советские агенты, отвели от Фоксов все подозрения.

— Каталина! — услышала она знакомый голос.

— Черт, — Каталина подошла к сестре. Последний раз она видела Теодору, когда той было восемнадцать и она вышла замуж за Рамона; с тех пор прошло тринадцать лет.

— Ты вернулась в Мадрид? Когда? — «Ага, скажу я тебе так все», — подумала Каталина, улыбаясь сестре, хотя в глубине души призирала ее.

— Нет, я давно здесь, с начала войны, — ответила Кат.

— Ты... с ним? — Каталина нахмурилась, понимая, что Теодора имеет в виду Джейсона.

— Да, — проронила Каталина, — у него есть имя, вообще-то.

— Приходи к нам. Поговорим, увидишь всех. Поругаем Франко и похвалим Республику, — Кат кивнула.

Почему-то она не доверяла сестре, где-то в глубине души ощущая, что это ловушка и не стоит даже соглашаться. Но все же часть ее души требовала встречи с семьей.

Она пришла домой, зная, что ужинать придется хлебом с водой, — а что еще оставалось делать. За последние два года она сильно похудела; если бы Джейсон под страхом разоблачения не носил глюкозу, то она точно превратилась бы в скелет. Да, прежней Кат больше не существовало. Черты лица обострились, а черные глаза из-за темных кругов под ними, казалось, прожигали.

На кухне курил Диего, Каталина запахнула старенький жакет, чтобы было теплее. Он как-то многозначно посмотрел на нее, а потом печально заговорил:

— Тебя хотят арестовать.

— Не понимаю... — она тяжело сглотнула.

— Ребята рассказали, что некий Рамон Баррадос интересуется тобой. Ты не знаешь, какое отношение он к тебе имеет? — Диего обратил на нее свои темные пронзительные глаза.

— Знаю: он мой бывший жених, муж моей сестры. Но при чем здесь все это? — Каталина отвернулась от Диего. — Почему ты решил, что это я?

— Потому что он говорил о некой сеньорите Саргос, — перед глазами завертелось, от страха внутри все сжалось. — Будь осторожна, им что-то известно. Известно про того беднягу, — они замолчали, а потом она ушла, из-за беременности плохо себя чувствуя, но нельзя это показать.

Она долго думала, должна ли пойти в отчий дом, чтобы все узнать, — это нужно, чтобы помочь выбраться из беды, иначе пострадают и Джейсон, а этого нельзя допустить.

Каталина не сказала мужу, куда пошла. Она немного подкрасилась, хотя вся ее косметика пришла в негодность, но ничего другого не было; надела синее трикотажное платье, в котором прилетела три года назад, и старое серое твидовое пальто, купленное еще в той жизни. Она легко добралась до родного дома, милая девушка открыла дверь, помогла снять пальто, спрашивая, не угодно ли ей чего-нибудь. В Лондоне она постоянно слышала эту фразу, но сегодня ей впервые стало стыдно: война изменила ее, заставила восстать против природы, отвергнуть свое богатое прошлое. Она осмотрела дом, где не была шестнадцать лет, дом, что она видела в плохих снах. Он почти не изменился, все то же, только в глаза бросалась потасканная помпезность.

— Дочка, — услышала она, из музыкальной комнаты вышла Ленора с Урбино, — как мы рады тебя видеть.

— Здравствуйте, мама и папа, — сухо сказала Кат, — а где Тео?

— Я здесь, — она обняла сестру. — Ты изменилась.

— Лондон меня изменил, — Каталина слегка улыбнулась, сдерживаясь, чтобы не бросить пару колких фраз, — и мой муж, — прибавила она позже.

— А он где? — Урбино показал жестом, чтобы они все сели на софы.

— Он — хирург, папа. Конечно, в госпитале, — фыркнула она.

— А Джулия? — о, неужели они помнят, что у них есть внучка, даже ее имя, вот это да...

— Джулия и Флер у родственников в Кенте, — Каталина старалась понять поведение своей семьи. Они были слишком насторожены, словно ожидая чего-то или кого-то. Часто посматривали на часы и вяло поддерживали беседу. Что бы все это могло значить? И где Рамон? Страх подкатывал к горлу, Каталина пыталась загнать его подальше, но он почему-то прорывался наружу.