Дом Ветра (СИ) - Савански Анна

Он вдыхал аромат ее духов, войны, ночи, слез. Она посмотрела на него, шевеля губами, и он понял: она шептала его имя. Вдох — выдох. Он смотрел в ее глаза, ожидая, что она скажет дальше. Они должны утолить эту жажду, доказать, что они оба живы, доказать, что их любовь ничто и никогда не убьет. Диего слушал их прерывистые стоны, удивляясь такой буре чувств.

Поцелуй. Крепкие объятья. Новый трепет. Задыхаясь от страсти, он благодарил Бога за ниспосланное счастье. Все повторилось вновь, вновь она дарила ему свою нежность, он ей — свою страсть. Эта ночь дала ему смысл дальше жить. Вот женщина, которую он любит, и вот скорое будущее рядом с ней.

***

Одни требовали создать прочный союз, другие объединялись из-за совпавших взглядов на устройство будущего мира. Запахло дымом. Еще были оптимисты, как, например, Невилл Чемберлен, считавшие, что новые военные ужасы Европу не ждут. Лишь только некоторые знали, все идет к этому. Опять. Только в этот раз у участников нет желания поделить мир, новое поколение мечтало уничтожить его, взять реванш за Версаль и Вашингтон.

Пока братья стального пакта помогали душить социалистов в Испании, другие предпочитали молча наблюдать. Думая, что если останутся в стороне, то беда не настигнет. Но за все в этой чертовой жизни приходиться платить. И за ошибки Первой Мировой войны расплатятся невинные люди. В Берлине давно уже никто не строил иллюзий о мирном времени. Когда 11 марта произошел аншлюс Австрии, стало предельно ясно: это только начало. Вена сдалась почти без боя, посчитав, что лучше по доброй воле отдаться врагу, нежели воевать с исполином. Австрия исчезла с карты мира, и никто за нее не вступился. Неужели всем все равно?

Страх Марии растворился. Она появлялась в свете, не боясь, что вновь ее превратят в политическую пешку. За ними еще следили, по-прежнему немцы хотели знать, что они делают в Берлине на самом деле и что им уже известно. Но Мария держалась откровенно нагло. Она четко давала понять, что ничего не боится, что бы они не попытались сделать с ней. Она уже знала, что собирался делать Вильям. Он хотел подсунуть им ложное отношение английского правительства к будущей войне. Вильям всем дал понять, что Англия в любое время примкнет к Германии. Хотя кто знает, может, это была и правда. Вильям знал, что Невилл Чемберлен не может расстаться с мыслью, что фашизм не страшнее коммунизма, а Черчилль не давал ясного ответа, что ждать в дальнейшем. Все сплелось в безобразный уродливый узел, и его уже не распутать, осталось только разрубить, открыть огонь. В этом-то и состоял весь ужас их эпохи и их поколения. Хотя еще надежда была. Была... но ушла.

Трейнджи постоянно переписывались с Лондоном. Новости оттуда приходили порой радостные, порой грустные. Хотелось вернуться в родную Англию, вдохнуть знакомые ароматы, ощутить их ветер, прохладу, дождь, туман и солнце. Хотелось мира Англии, вместе с английскими феминистками побить сумочками своих же фашистов, чтобы не занимались этим. Посмотреть на Тею в театре и обнять всех-всех. А вместо всего этого над ними светило Берлинское солнце, евреев сгоняли в Гетто, и все пропиталось кровью. Жизнь день ото дня здесь становится только хуже.

— Если не хочешь — не ходи, — сказал Вильям, видя, как Мария пристально и критично смотрится в зеркало.

Они сегодня шли на прием, устраиваемый германским министерством иностранных дел, где английская делегация должна показать свою благостность Германии и ее политике.

— Я должна ради тебя, — прошептала она, надевая изумрудное колье, дополняющее черное платье в пол.

— Мария, я не переживу это снова, — Вильям внимательно смотрел на себя в зеркале, Мария, заметив это, усмехнулась.

— Все хорошо, — ответила она, поднимаясь со стула. — Все замечательно. Они не решаться снова это сделать.

Вечер прошел как всегда: Мария скучала, и только Вильям мог скрасить мероприятие. Она, как всегда, смеялась над его шутками, соглашалась с ним во всем, и старалась не отходить. Она снова испытала чувство острой потребности, возбуждения. Она хотела его целиком. Так хотела, как хотела в молодости, до крупной ссоры, до приезда в Берлин. Мария с нетерпением ждала, когда можно будет поехать домой и насладиться супругом сполна. Наконец-то все ее страхи отступили, наконец-то она была неимоверно счастлива.

По дороге домой с ее лица не сходила теплая улыбка. Боже, она жива! От этого осознания стало так хорошо! Каждая частичка ее тела и души наполнилась смыслом жизни, ее душу посетила весна.

***

Январским утром на свет появился Джулиан Портси. Роуз которая во время беременности не знала, что ей делать с ребенком, увидев малыша, не колеблясь, решила оставить его. Сайман был на седьмом небе от счастья. Когда взял на руки новорожденного сына, у него защемило сердце от радости, такое он испытывал только в День Рождения Теи. Старшая дочь примчалась в больницу сразу, как только узнала, и почему-то Сайман не испытал какой-либо неловкости. Он доверял дочери во всем, было очень забавно смотреть на дружбу любовницы и дочурки. Работа в Лондоне легко позволяла навещать Роуз и Джулиана, нисколько не беспокоясь, что кто-нибудь узнает об этом романе. Сайман давно не испытывал угрызений совести. Вся его любовь к Аманде стала прошлым, даже почти не осталось сладких воспоминаний о них: их вытеснила Роуз.

Они познакомились в тот момент его жизни, когда он остро нуждался в чьем-либо обществе. Роуз во всех отношениях представляла новую породу женщин, женщин, что шли во взглядах гораздо дальше предшественниц. Аманда со своими мыслями просто блекла на ее фоне. Роуз не мечтала стать чьей бы то ни было женой, а все романы называла недолговечными. Она воспринимала жизнь как красивое полотно, где не нужно добавлять новые стежки, все идет так, как идет.

Это и привлекло Саймана, он не жалел и не мог жалеть. Так их бурно начавшийся роман закончился рождением сына.

Но счастье — вещь не вечная, оно так эфемерно. Действие проходит быстро, а после остается пустота. Вся прелесть романа на стороне заключается в скрытии тайны. Влюбленные ищут минутку, место, где бы забыться в объятьях друг друга, где бы их не нашли. У всего есть побочные эффекты, страх пропадет, и любовники теряют ощущение времени и места. И тогда-то приходит разоблачение. Стянув покровы таинственности, наступает боль, боль для всех. Роуз совсем не хотела, чтобы жена любовника страдала, она совсем не заметила, как потеряла чувство пространства. По Лондону ползли слухи, ханжеское общество шепталось о ней. Роуз не замужем, и у нее ребенок. В салоне Аманды только об этом и шептались. Аманде не было дела до какой-то потаскухи из «Вога», не было дела, пока она не увидела Теа и Роуз вместе, а потом и Саймана с ними.

Аманда испытала острую боль, увидев их вчетвером в кафе во французском квартале. Понятно, почему они ходили сюда: Кат не было здесь, и никто не рассказал бы ей о романе мужа. Как он мог! В это время! Пока она страдала по их погибшему ребенку, муженек нашел себе любовницу, годящуюся ему в дочки. Услышав обрывки фраз, ей стало дурно. Теа — предательница! Убила Кесси да еще позволила отцу крутить роман со шлюшкой из богемы. Неделю Аманда старалась не подавать виду, как ей плохо. Боль снедала ее, обжигала.

Ужас состоял в том, что это ребенок Саймана. У него сын, а она — бесплодная стареющая женщина, не нужная даже ему. Как так получилось, что она отдала его другой? Как? Почему именно она? Перед глазами стояла нелепая сцена: Сайман держит на руках сына, обнимает Роуз, а Теа стоит в стороне, улыбаясь. Аманда не помнила, как закрыла магазин, как села в свой «MG».

Никогда она не испытывала такой жгучей боли, никогда ей до этого дня не хотелось покончить с собой. Теперь-то она понимала Джорджину, понимала, почему та так поступила. Раньше, что бы ни происходило, Аманда всегда сохраняла надежду. Теперь у нее не было ничего. Все, что оставил Сайман, — боль. Больше нет ее, есть только ее тень, словно душа отделилась от тела. Он убил в ней все прекрасное. Ничего больше нет, нет больше их. Теперь есть она, и есть он. Ее мир рухнул, как карточный дом, в один миг. Жизнь кончена.