Крестоносцы. Полная история - Джонс Дэн

Ранней весной 1218 года фламандские и германские крестоносцы покинули Португалию и Италию и взяли курс на Святую землю. В конце апреля их корабли с округлыми боками подошли к Акре. Небольшими партиями крестоносцы переправлялись на берег, чтобы осмотреть столицу Иерусалимского королевства. Вид, открывавшийся прибывающим в безопасную гавань процветающего порта, которую охраняла крепость, служившая штаб-квартирой ордена тамплиеров, и на которую выходили конторы и верфи итальянских купцов, неизменно производил впечатление, хоть и не всегда хорошее. Французский богослов Жак де Витри, епископ Акры, называл город, каким он был в ту пору, «исполинским драконом о девяти главах, вечно грызущихся меж собой», и горько жаловался на многогрешность его обитателей: на неправедный обычай обрезания христиан, на то, что горожане редко исповедуются, на обычай креститься не троеперстием, но одним лишь пальцем, на священников со странными прическами, на женщин, укутанных в чадру, на блуд, семейное насилие, торговлю наркотиками, проституцию и засилье изготовителей отравы, делавших дурь из помета животных[685]. А еще Жака огорчал тот факт, что столицей королевства была Акра, а не Иерусалим и что в руках мусульман оставалось такое множество святых мест. Если бы у латинских государств имелось хотя бы четыре тысячи добрых рыцарей, писал Жак, Святой город запросто можно было бы отвоевать.

Это была попытка выдать желаемое за действительное. Как бы ни жаловался Жак на отсутствие гигиены и преступления против общественной морали, он упускал из внимания тот факт, что в 1217 году государства крестоносцев в военном — если не в нравственном отношении — пребывали в сравнительной безопасности. Да, размеры их по сравнению с XII веком значительно сократились (Иерусалимское королевство больше не включало в себя Заиорданье и сам Святой город), но то, что удалось сохранить, представляло собой компактную и сравнительно легко поддающуюся управлению прибрежную полосу земли, простиравшуюся от Яффы на юге до Бейрута на севере, со столицей в Акре. Королем в 1218 году был вдовец по имени Жан де Бриенн, мелкий аристократ из Шампани, правивший от имени своей пятилетней дочери Изабеллы II{148}. К началу Пятого крестового похода Жану, в высшей степени амбициозному аристократу устрашающей внешности, было уже за сорок. Он уверенно держался в седле и владел грамотой в достаточной мере, чтобы в свободное время сочинять трубадурские баллады. Согласно одному льстецу-хронисту, «сарацины бежали при виде его, как будто бы узрели дьявола или льва, готового пожрать их»[686]. Учитывая, что прежние стандарты правления в Иерусалимском королевстве задавались прокаженными, детьми и женщинами, Жан был не худшим вариантом.

Оборона королевства Жана в промежутках между Крестовыми походами лежала на плечах военных орденов: тамплиеров, госпитальеров и нового германского ордена, основанного при осаде Акры в 1191 году, — Тевтонского. Каждый из орденов, щедро финансируемых западными патронами, мог выставить на поле боя примерно по три сотни вымуштрованных рыцарей и по несколько тысяч сержантов. Ордены содержали самые современные по тем временам замки, расположенные в стратегически важных местах королевства. Жемчужиной среди них считалась военная резиденция госпитальеров — расположенный на вершине холма на полпути между Триполи и Хомсом замок Крак-де-Шевалье, такой огромный, что под защитой его могучих стен могли разместиться две тысячи солдат. Совместные усилия военных орденов и их отличная выучка обеспечивали королевству надежную защиту в мирное время, особенно учитывая слабость Айюбидов. После смерти Саладина в 1193 году его сыновья, братья и племянники растащили Айюбидский султанат на куски. Сирия и Египет вернулись к состоянию извечно слабой центральной власти и мелочной вражды между соседствующими исламскими эмирами. К тому же непосредственный преемник Саладина на троне султана, его брат аль-Адиль (Сафадин), готов был терпеть крестоносцев в качестве соседей и поддерживал мир, обеспеченный серией долгосрочных соглашений, которые между 1198 и 1217 годами почти не нарушались{149}. Когда Иннокентий затевал Пятый крестовый поход, он рисовал образ находящегося в «великой нужде» христианского королевства, которому грозит неминуемое уничтожение, и живописал муки тысяч христиан, томящихся в плену. В этом и состоит один из основных парадоксов Пятого крестового похода: действительной его причиной — при всей настойчивости и красноречивости призывов понтифика — стали не столько реальные политические и военные нужды Иерусалимского королевства, сколько желание Иннокентия реформировать церковь путем массового покаянного паломничества.

Когда Оливер Кельнский и его товарищи высадились в Акре, оказалось, что их опередили. Еще предыдущей осенью в Акру с фанфарами, которых их последующие деяния, увы, не заслужили, явились другие крестоносцы: венгерский король Андраш, австрийский герцог Леопольд VI и двадцатитрехлетний Гуго де Лузиньян, король Кипра. Солдат у них хватало, но эти трое, которых язвительный Оливер Кельнский сравнил с библейскими волхвами, никак не могли придумать себе занятие. В ноябре и декабре 1217 года они предприняли три нелепые вылазки на вражескую территорию: одну, чтобы осмотреть оккупированные святые места, другую — чтобы безрезультатно атаковать крепость на горе Фавор, а третью с целью грабежа и добычи продовольствия. Сын аль-Адиля аль-Муаззам, эмир Дамаска и де-факто правитель айюбидской Палестины, даже не особенно озаботился войной с ними, а климат и местные условия вскоре показали всю безрассудность их зимних маневров. Передвижение войск затрудняла и замедляла необходимость транспортировки больных и обездвиженных на мулах и верблюдах. Сырые, ветреные дни и морозные ночи буквально убивали крестоносцев. Вскоре по лагерю поползли болезни, и в начале 1218 года Андраш Венгерский объявил, что захворал и дальше не пойдет. Он уехал в начале января, взяв с собой кипрского короля Гуго, который через несколько дней скончался. Единственное, чем можно было теперь занять войско и сопровождавших его паломников, так это помощью тамплиерам, строившим гигантскую военно-морскую крепость в Атлите, на побережье между Хайфой и Кесарией. Шато-де-Пелерин (Замок Паломника), одна из великолепнейших крепостей, возведенных крестоносцами в Святой земле, по завершении строительства эффективно нейтрализовала угрозу, исходившую с горы Фавор. Кроме этого, праздновать было нечего. В такие моменты, как писал Оливер, благоразумный крестоносец мог утешиться лишь мыслью о неисповедимости путей господних. «Око разума человеческого, — продолжал он, — не может проникнуть в бездну божественного замысла»[687].

Прибыв на место уже в финале этого вала несчастий, немцы и фризы твердо решили взяться за дело иначе. В городе они провели всего только месяц и, пополнив запасы продовольствия и отремонтировав корабли, снова пустились в путь. 24 мая 1218 года, в праздник Вознесения, крестоносцы подняли паруса и взяли курс на юг. Только вот шли они не в какой-то другой христианский порт Иерусалимского королевства, а к берегам Египта. На военном совете, возглавляли который Жан де Бриенн, Леопольд Австрийский и Оливер Кельнский, было решено, что штурм Святого города на повестке дня не стоит. Как сказал Жак де Витри, «осада Иерусалима летом была невозможна по причине нехватки воды». Предводители похода согласились, что опора Айюбидов — не Палестина, но Египет. «Сарацины силу свою черпают оттуда, и потому только могут владеть богатствами тех мест и нашей землей, — пояснил Жак де Витри. — Захватив эту землю, мы легко сможем отвоевать королевство Иерусалим целиком»[688]. Итак, план был такой: высадиться в дельте Нила и захватить город Дамьетту.