Крестоносцы. Полная история - Джонс Дэн

Третий Латеранский собор — высокое церковное собрание, состоявшееся в Риме в 1179 году, — признал катаризм «мерзкой ересью», «беззаконием», «заблуждением» и «грехом»[656]. Но ни официальное осуждение, ни проповеднические миссии, предпринимаемые цистерцианскими монахами, не смогли помешать катаризму пустить корни среди простого люда по всей Западной Европе и прежде всего в регионах, где светская власть была непрочной или оспаривалась. Особенно крупное гнездо свила эта ересь в южной Франции: в Лангедоке, Тулузе, Каркассоне, Альби (отсюда «альбигойцы») и вокруг них.

Папа Иннокентий считал своей приоритетной задачей изничтожение ересей — прежде всего катарской — и восстановление единства и догмата Римской церкви. Первые пять лет понтификата он неустанно пытался повлиять на старших епископов Западной церкви, обвиняя их в бездействии в отношении еретиков, которые «улавливают бесчисленное множество народа в свои силки и… сеют среди них семя лжи»[657]. Когда удовлетворительных результатов его усилия не принесли, Иннокентий решил прибегнуть к грубой силе военного сословия. В 1207 году он писал французскому королю Филиппу II, что «извращенная ересь… неустанно производит на свет чудовищное потомство… и отвратительную череду преступников». Он пытался, утверждал папа, переубедить еретиков. Но «нарывы, которые не поддаются лечению припарками, приходится вскрывать клинком»[658].

Всю силу ненависти Иннокентия к еретикам и его разочарование тем, что, казалось, немногие в его окружении эту ненависть разделяли, можно ощутить в послании папы жителям итальянского города Витербо, которые в 1205 году избрали нескольких катаров в члены городского совета:

Если земля восстанет против вас и звезды небесные обнажат ваше беззаконие и явят ваш позор всему миру… дабы не только люди, но и силы природы объединились, чтобы истребить вас, уничтожить вас и стереть с лица земли… даже этой кары вам было бы мало. Вы погрязли в своих грехах, как скот в испражнениях… мы уверены, что Господу вы омерзительны[659].

Особо гневное письмо папа отправил графу Раймунду VI Тулузскому (правнуку того самого Раймунда, предводителя Первого крестового похода, который основал на Востоке графство Триполи); в нем папа в пух и прах разносил графа за то, что тот позволил ереси расцвести в его землях: «Что за гордыня переполняет твое сердце, что за безумие охватило тебя, о несносный человек?»[660]

Однако вплоть до 1208 года одинокий голос Иннокентия казался гласом вопиющего в пустыне ереси. Несмотря на то что папа предлагал традиционные привилегии крестоносцев рыцарям, что помогут найти управу на катаров и других еретиков южной Франции, а в землях, подчинявшихся прямому папскому правлению, протолкнул законы, которые предписывали сносить дома еретиков и отбирать у них имущество, неуступчивость правителей, подобных Раймунду Тулузскому, делала задачу папы невыполнимой. Сам Раймунд не был катаром — он покровительствовал рыцарям-госпитальерам и строго следовал римскому обряду. Но многие из мелких феодалов Тулузского графства и в самом деле либо были credentes, либо покровительствовали катарской церкви, так что вряд ли Раймунд мог переломить ситуацию, даже несмотря на то, что папа дважды — в 1207 и 1208 годах — отлучал его от церкви. Раймунд не смог бы искоренить катаризм в Тулузе, даже если бы захотел, и ему совсем не нравился повелительный тон, в котором к нему обращались папские послания и посланники, пытавшиеся на него надавить.

Но затем, в самом начале 1208 года, произошло событие, давшее папе повод, в котором он так нуждался. 13 января папский легат Пьер де Кастельно встретился с Раймундом в аббатстве Сен-Жиль, надеясь уговорить графа поддержать папу. Раймунд, как обычно, пропустил его слова мимо ушей, и эти двое серьезно повздорили и обменялись оскорблениями. Пьер, в тот же вечер пустившись в обратный путь, расположился на ночь на берегу реки Роны, примерно в 16 километрах от Сен-Жиля. Наутро, едва он успел дослушать мессу, к нему ворвался рыцарь из числа вассалов Раймунда, ударил копьем в спину и сбежал, бросив легата умирать на берегу реки. Потребовалось около полутора месяцев, чтобы весть об этом диком поступке достигла Рима, но уже через несколько дней Иннокентий объявил Пьера мучеником, следуя традиции, заложенной после убийства английского архиепископа Томаса Бекета. В смерти Пьера папа напрямую обвинил Раймунда, которого объявил слугой дьявола, «лукавым, коварным и изменчивым»[661]. Вот теперь воззвания Иннокентия, призывавшие бороться с ересью и адресованные великим баронам и правителям Запада, обрели подлинный размах. Еретики и их покровители открыли свои истинные намерения, как заявил папа. Они показали себя жестокими, коварными убийцами, более опасными, чем даже сарацины. «Соблазнители душ наших стали губителями плоти нашей», — гремел папа. Все воины-христиане обязаны были примкнуть к нему и истребить носителей ереси.

В июне 1209 года армии крестоносцев сошлись в Лионе. Они откликнулись на призыв цистерцианских проповедников, обрабатывавших французские графства севернее реки Луары — традиционно плодоносную для движения крестоносцев почву — и регион, который географически, культурно, лингвистически и по темпераменту жителей был максимально далек от говорившего на окситанском, обласканного солнцем и расслабленного Лангедока. В ряды этого войска — первоначально насчитывавшего пять тысяч всадников и примерно в два раза больше всех остальных — вступили ветераны Третьего и Четвертого крестовых походов, а также такие владетельные бароны, как Одо, герцог Бургундии, и Генрих, граф Невера, которые, пусть друг друга на дух не переносили, считались на тот момент самыми могущественными аристократами Франции. Оба прибыли с благословения французского короля Филиппа II Августа, который с тех пор, как в 1191 году вернулся из провального Третьего крестового похода, посвящал все свои усилия укреплению власти французской короны в тех углах королевства, где она традиционно была слаба. В 1204 году Филипп изгнал английского короля Иоанна Плантагенета почти из всех его французских владений, вернув под власть короны Капетингов герцогства Нормандию и Бретань, графства Анжу, Мэн и Турень, а также большую часть Аквитании. Лангедок и графство Тулуза традиционно выступали в качестве еще одного бастиона сопротивления французскому монарху. Оказав молчаливую поддержку крестовому походу Иннокентия против графа Раймунда, Филипп верно рассчитал, что сможет таким образом привести к повиновению очередную неспокойную часть своего королевства.

Среди вассалов Филиппа, вступивших в ряды крестоносцев, выделялся Симон де Монфор, владелец небольшого имения недалеко от Парижа, в Ивелинском лесу[662]. Это был тот самый Монфор, что принял крест на турнире Тибо Шампанского в Экри в 1199 году, в возмущении покинул Четвертый крестовый поход под Зарой и исполнил свой обет крестоносца, самостоятельно поехав в Сирию, чтобы сражаться с Айюбидами. Монфор был фанатически религиозным, энергичным, беспощадным и безусловно талантливым полководцем, способным вести за собой людей. Он в буквальном смысле вселял страх божий в своих врагов. Петр Сернейский, цистерцианский монах, хорошо знавший Монфора и сопровождавший его в Крестовых походах, так описывает внешность Симона: «…высокий, с пышной шапкой волос и красивыми чертами лица… широкоплечий, с сильными руками… подвижный и гибкий в руках и ногах, быстрый и проворный… выразительный в речах… безупречно целомудренный… всегда готовый взяться за дело, неутомимый в его исполнении и полностью преданный служению Господу»[663]. Менее восторженные наблюдатели могли бы добавить, что Монфор был упрям и несговорчив, неумолимый фанатик, беспримерно жестокий даже по меркам своей эпохи. К тому же он страдал от аристократического комплекса неполноценности: несмотря на его, как писал Петр Сернейский, «знатное происхождение», владения Монфора, доставшиеся ему в наследство от отца, были весьма скромны, а права на престижное английское графство Лестер, наследство матери, подтвердить оказалось невозможно в силу политических волнений в Англии и Франции в годы правления короля Иоанна{143}. В общем, религиозность Монфора перетекла в неуемную жажду титулов и земель, и он начал эту жажду утолять, пойдя крестовым походом на альбигойцев.