Крестоносцы. Полная история - Джонс Дэн

Дамьетта была одним из трех крупнейших городов Египта, наряду с Александрией на западе и Каиром, расположенным в 200 километрах выше по течению Нила. Религиозное ее значение для христиан было невелико: одни считали, что в этом портовом городе «на берегах райской реки» родился Моисей, другие верили, что Христос некогда побывал здесь со своей матерью[689]. Куда важнее было то, что Дамьетта сторожила вход в один из самых больших восточных рукавов Нила, а кроме того, в этом богатом торговом порту в изобилии водилось вино, зерно, масло, миро, пряности и другие товары[690].

Однако подобраться к такой заманчивой добыче, как Дамьетта, было чертовски трудно. Само путешествие туда представляло нешуточную опасность. Оливер Кельнский, который вдоволь поболтался в море по пути в Святую землю из северо-западной Европы, ухитрился совершить переход из Акры к Дамьетте всего за три дня, но остальных раскидал по морю северный ветер: одни потерпели крушение и утонули, а другие потерялись чуть ли не на месяц. Когда же крестоносцы в начале июня добрались до места, они увидели город такой же неприступный, как и все прочие в истории крестовых походов. С одного края его защищал Нил, с другого — соленая лагуна Мансалла. Чтобы подобраться к нему по суше, пришлось бы преодолеть три ряда стен, дюжину башен и глубокий ров. А посредине реки на маленьком островке стояла цепная башня, охранявшая доступ к городу с воды. Вокруг нее на мелководье грелись на солнце крокодилы. «Они лежат в ожидании людей и лошадей и пожирают все, что попадется им в зубы», — писал Жак де Витри[691]. Чтобы избежать всех этих опасностей, кораблям крестоносцев пришлось высадить солдат на клочке суши, протянувшемся с западного берега реки: отсюда через полосу воды Дамьетта была еле видна, и город можно было разве что обстреливать из требушетов. Прибытие крестоносцев ознаменовалось лунным затмением, которое Оливер Кельнский воспринял как знак, что Господь готов оставить сарацин[692]. Правда, каким образом это произойдет, оставалось неясно.

Кроме планирования осады Дамьетты, крестоносцам необходимо было решить вопрос командования. Когда четыре года назад Оливер проповедовал добрым людям Фризии, предполагалось, что во главе Пятого крестового похода встанет молодой харизматичный Фридрих II Гогенштауфен, король Германии, наследник короны Сицилии и на тот момент основной кандидат на корону Священной Римской империи, право на которую много лет яростно оспаривали между собой соперничающие немецкие династии. Фридрих принял крест в 1215 году и однозначно дал понять, что желает отправиться в крестовый поход. Но выполнение этой клятвы он поставил в зависимость от своей коронации. И пока Гонорий III, преемник Иннокентия, колебался, Фридрих отказывался рисковать головой под Дамьеттой. Ситуация сложилась патовая, и раз уж Фридрих был далеко, крестоносцы избрали главнокомандующим Жана де Бриенна. Летом 1218 года именно Жану в первую очередь нужно было решить, как подступиться к крепким стенам Дамьетты.

В конце лета ему удалось совершить мощный прорыв, и помог в этом не кто иной, как Оливер Кельнский. Он был не только проповедником, богословом и астрологом-любителем, но и компетентным военным инженером и еще в первые месяцы осады Дамьетты построил плавучую крепость, очень похожую на ту, что венецианцы использовали при штурме Константинополя в 1204 году. Два корабля соединили вместе, оборудовав верхушки мачт вращающимися парящими мостами. 24 августа, в разгар ожесточенного боя, посреди раскаленных потоков греческого огня, в неблагоприятных водных условиях — в тот момент река была на пике ежегодного летнего разлива, передовой отряд немцев, австрийцев и фризов придвинул эту плавучую осадную машину к цепной башне и опустил на нее с мачты длинный мост, по которому перебрался десант. Как позже вспоминал Оливер, юный фриз — возможно, из тех, кого завербовал сам проповедник, — набросился на стражей башни, вооруженный цепом, которым обычно пользуются для обмолота зерна. Он «поражал этим оружием направо и налево и, опрокинув того воина, который держал желтое знамя султана, овладел этим знаменем… О неизреченное милосердие Божие! О восторг невыразимой радости христиан!»[693]. Жак де Витри оставил еще более драматическое описание этой сцены: под стенания и мольбы паломников, которые, стоя на берегу, взывали к Господу о помощи, писал он, отряд из всего лишь десяти крестоносцев, преодолев «огонь, мечи, стрелы и град камней», перебрался с корабельной мачты на башню, после чего две с половиной сотни ее защитников были убиты, а оставшиеся сто двенадцать человек сдались в плен[694]. Так или иначе, башня была взята, цепь опустили, корабли крестоносцев вошли в реку и принялись перевозить людей и вооружения на новое место прямо у стен Дамьетты. Неделей позже пришли вести еще лучшие. 31 августа султан аль-Адиль, поспешивший на выручку осажденному городу, умер по пути из Сирии в Египет. Казалось, звезды благоприятствовали Пятому крестовому походу.

Год спустя крестоносцы все еще стояли под Дамьеттой. Ими овладевало уныние. Оливер Кельнский приветствовал смерть аль-Адиля язвительными насмешками — мол, султан, «постарев от невзгод и болезни, сошел прямиком в ад», но долго радоваться ему не пришлось[695]. Султанат унаследовал умный и деятельный сын аль-Адиля аль-Камиль, который обнаружил, что пользуется необычайно мощной поддержкой со стороны своих вздорных братьев и кузенов, правителей всевозможных уделов, составлявших Айюбидский мир. Это было довольно иронично: Пятый крестовый поход христиане начали, планируя воспользоваться расколами внутри семейства Айюбидов, но в результате лишь взрастили дух единства, не виданного на исламском Ближнем Востоке со времен Нур-ад-Дина и Саладина[696].

Стены Дамьетты постоянно атаковали с воды, круглосуточно обстреливали из катапульт и периодически обносили новым обломком Истинного креста, уцелевшего (как утверждалось), когда сам Крест был утрачен под Хаттином. И все-таки на протяжении большей части 1219 года казалось, что крестоносцы в Дамьетту так и не войдут. Защитники города топили в Ниле лодки, чтобы помешать судоходству, и поливали греческим огнем корабли, слишком близко подходившие к внешним стенам. Зимой лагерь крестоносцев трепали бури и наводнения, в нем свирепствовали болезни, в том числе заразная хворь, из-за которой десны крестоносцев гноились, а ноги покрывались ужасными черными язвами. Многие умерли. Некоторые отступились и отправились по домам. Их место занимали новые крестоносцы из Англии, Франции, Германии и Италии, хотя будущий император Священной Римской империи Фридрих Гогенштауфен так и не появился. Вместо него прибыл кардинал-епископ Альбано Пелагий, представлявший папу римского Гонория. Папский легат почти сразу начал раздражать многих светских лидеров похода, в особенности Жана де Бриенна, авторитет которого кардинал оспаривал и подрывал.

Когда же наступила весна 1219 года, из Иерусалима пришли шокирующие новости. В конце марта айюбидский эмир города, брат аль-Камиля аль-Муаззам, приказал снести городские стены и оборонительные башни. Этот на первый взгляд самоубийственный шаг на самом деле означал, что, если армии латинян когда-нибудь удастся захватить Иерусалим, удержать город она все равно не сможет. После ликования, которым было встречено взятие цепной башни осенью прошлого года, осада Дамьетты казалась теперь чередой деморализующих поражений. Все, что оставалось рядовым крестоносцам, так это дрожать от холода, претерпевать невзгоды и устало ждать, когда враг капитулирует или оголодает.