Крестоносцы. Полная история - Джонс Дэн

Султан аль-Камиль, стоявший лагерем выше по реке, проводил время в раздумьях о том, как выгнать франков, к его неудовольствию засевших в одном из важнейших торговых портов страны. Летом 1219 года его не столько впечатлил, сколько позабавил визит особого гостя, явившегося из лагеря крестоносцев: султана посетил сам Франциск Ассизский, сын богатого итальянского купца, отринувший земные блага, чтобы стать бродячим проповедником, которому папа римский официально разрешил жить согласно уставу, основанному на строгом и бесхитростном соблюдении евангельского учения. Франциск (позже канонизированный как святой Франциск) основал орден францисканцев — нищенствующих монахов. В Дамьетту он приехал по собственному почину, заявив, что сможет добиться мира, обратив султана в христианство. Франциск попросил аль-Камиля об аудиенции и получил ее, а потом предложил пройти сквозь огонь, чтобы доказать султану силу божественного покровительства. Аль-Камиль отказался, креститься тоже не захотел, и Франциск несолоно хлебавши убрался восвояси. Ему еще повезло вернуться в лагерь, не лишившись головы.

Вскоре после визита Франциска аль-Камиль в свою очередь сделал крестоносцам дерзкое предложение. В сентябре 1219 года, приняв во внимание, что экономическое положение Египта ухудшилось по причине неурожая, а жителям Дамьетты грозила голодная смерть, он передал крестоносцам предложение, которое — возможно, в этом и состояла его цель — вызвало среди них горячие споры. Если крестоносцы уберутся с Нила, сказали посланники аль-Камиля, султан уступит им город Иерусалим, а также значительную часть Палестины — за исключением крепостей, непосредственно охраняющих торговые и паломнические пути, связывающие Дамаск с Каиром и Меккой. Это было соблазнительное предложение. К согласию крестоносцам прийти не удалось, и в конце концов папский легат Пелагий убедил остальных предводителей похода в том, что, захватив Дамьетту, они добьются большего успеха. Сторону Пелагия приняли военные ордены, осознававшие невозможность удержать Иерусалим, стены которого теперь представляли собой горы мусора, и венецианские советники, которые оценили коммерческий потенциал постоянного христианского плацдарма в дельте Нила. Несмотря на все трудности осады и невероятную притягательность возможности вернуть себе Гроб Господень, крестоносцы решили ждать дальше.

В конце концов их настойчивость была вознаграждена. Выдержав под обстрелами восемнадцать месяцев, писал Ибн аль-Асир, «уцелевшие жители города не могли больше его удерживать, потому что их было слишком мало, а еду было невозможно достать»[697]. 5 ноября они оставили башню без охраны, сторожевой отряд крестоносцев это заметил, придвинул к стене лестницу и открыл ворота, через которые внутрь ворвалась вся остальная армия.

Зрелище, встретившее их в Дамьетте, было не менее жутким, чем все, виденное до сих пор. Полтора года лишений и обстрелов превратили город в зловонное, одолеваемое болезнями кладбище, населенное скелетами и призраками. «Сарацин в живых осталось слишком мало, чтобы похоронить множество лежащих на земле тел, — писал Жак де Витри. — Зловоние было так сильно, что большинство не могли вынести его». Есть тоже было почти нечего, зато в изобилии имелись великолепные, но несъедобные золотые и серебряные украшения, шелковые ткани и драгоценные камни[698]. Как бы то ни было, крестоносцы, хоть и потрясенные, сожаления не испытывали. Вскоре грабители-христиане уже рыскали по городу, набивая карманы и торопясь успеть до официального раздела добычи. Священники подбирали голодных мусульманских детей и силком крестили их.

Тем временем султан, осознав, что его ход с обменом Гроба Господня на презренный египетский металл не сработал, отступил со своим войском на 60 километров вверх по реке по направлению к Каиру. Потерю Дамьетты аль-Камиль счел серьезным, но не фатальным поражением: у него еще имелось кое-что в запасе. Если заманить крестоносцев выше по Нилу, он сможет втянуть их в битву, победа в которой им не светит. Это было рискованно, но имело шансы на успех — до тех пор, пока султан мог рассчитывать на отсутствие единства в стане крестоносцев, на их невежество и алчность.

В популярной балладе под названием Palästinalied («Песня палестинская»), написанной на средневерхненемецком языке во времена Пятого крестового похода, поэт Вальтер фон дер Фогельвейде воображает себя пилигримом, впервые посетившим Святую землю. «Христиане, язычники и иудеи / хотят эту землю назвать своею, — писал он. — Весь мир здесь сошелся в бою»[699]. Однако в Дамьетте в 1220 году военные действия затихли. Крестоносцы заняли город, отряды тамплиеров и госпитальеров рыскали по окрестностям в поисках пропитания. Аль-Камиль разбил большой военный лагерь на разветвлении Нила почти на полпути к Каиру, у крепости Эль-Мансура («Победоносная»). Но ни одна из сторон не спешила атаковать другую. Султан ясно представлял себе, какие нечеловеческие усилия потребуются, чтобы взять город штурмом. Крестоносцы, которыми командовал легат Пелагий (Жан де Бриенн уехал в Акру, куда его призвали государственные дела), понимали, что не смогут продолжать кампанию, если не получат серьезного подкрепления. Там и сям ходили слухи о новых армиях, которые якобы идут на подмогу крестоносцам: говорили, что войско собирается в православном христианском королевстве Грузия, что пресвитер Иоанн — таинственный мифический богатырь с Востока — продвигается по азиатским степям, разоряя земли ислама, и самое удивительное — что Фридрих Гогенштауфен наконец короновался как император Священной Римской империи и собирается взять на себя непосредственное командование походом. Но реальное подкрепление прибыло лишь весной 1221 года, когда в Египет вернулся Жан де Бриенн, а морем вместе с пятью тысячами солдат прибыл военный представитель Фридриха Гогенштауфена герцог Баварии Людвиг.

К тому времени с падения Дамьетты прошло уже полтора года, и, хотя легат Пелагий твердо верил, что дальнейшие успехи крестоносцам практически гарантированы — он отыскал в Дамьетте загадочный текст на арабском, названный «Книгой Климента» и содержащий пророчества, которые, казалось, предрекали славную победу, — Оливер Кельнский думал, что бездействие крестоносцев взращивает в них праздность, пороки и бездуховность. «Никому не под силу описать разложение нашей армии после того, как Господь отдал нам Дамьетту, — писал он. — Ленивые и изнеженные, люди испорчены распутством и пьянством, прелюбодеянием и блудом, воровством и грязными барышами»[700].

6 июля 1221 года громадное войско крестоносцев наконец выступило из Дамьетты, оставив в городе небольшой гарнизон и почти всех паломников, и двинулось вверх по реке, намереваясь атаковать укрепленный лагерь аль-Камиля у Эль-Мансуры. Солдаты маршировали по восточному берегу реки, а по правую руку от них по воде шел флот, состоявший из нескольких сотен кораблей. Оливер Кельнский с гордостью писал, что армия эта была так велика, что ее и исчислить было невозможно: «Сарацины сравнивали их с саранчой, потому что они заняли огромную территорию»[701]. Крестоносцы покрывали лишь несколько миль в день, к концу месяца едва миновали Шарамшах и все еще находились почти в неделе пути от позиций султана. Несмотря на такое медленное продвижение и предвещающие недоброе донесения разведчиков и шпионов, которые сообщали, что численность айюбидских войск растет, армия шла вперед в прекрасном расположении духа. Послы аль-Камиля выехали крестоносцам навстречу и предложили им уже знакомые условия: обменяйте Дамьетту на Иерусалим и убирайтесь. Уверенные в предсказанной победе и, по всей видимости, совершенно не понимающие, что ждет их впереди, крестоносцы опять ответили отказом. Вскоре у них будет серьезный повод пожалеть о своей опрометчивости.