Черное озеро (СИ) - К. Разумовская

— Следую пути праведного воздержания и хороших дел. — заключаю я. Снимаю венок из колосьев пшеницы и уже собираюсь его выбросить, но Катунь ловит его на лету и вновь коронует меня «Повелительницей хлебобулочных изделий». Смирившись со своей позорной участью, прячу нож в складках ткани. Амур заканчивает изучать карту и недоверчиво поглядывает в мою сторону. Под его глазами залегли тени, а бровь, рассеченная шрамом, нервно подергивается.

Кажется, я ему не нравлюсь.

— Я, кстати, тоже! — восклицает Катунь, заметно приободрившись. — Праведное воздержание — моё первое имя!

Лицо мальчишки Стивера багровеет и тот отскакивает от нас на пару приличных шагов.

— Твое имя — воздержание, только когда нет денег на женщину на ночь. — Брезгливо шипит Хастах, натирая дуло ружья, которое парни между собой, по неясной причине, окрестили штуцером. — Или на мужчину.

Катунь не теряется. Он разводит руками и повержено соглашается:

— Ты прав! Крепкая мужская дружба обязана быть бесплатной! Как хорошо, что мы — друзья, не так ли?

***

Мы въехали в небольшую деревню поблизости от города с сумерками. Домишки из бревен и двухэтажные усадьбы из больших камней выстраиваются в ровные линии улиц. Дорога выстлана щебнем, вдавленным в глинистую почву. Впервые за всю нашу поездку меня начало укачивать. Амур научил меня держать поводья и контролировать лошадь.

Говорил, будто это нужно мне, но сам был не против отдохнуть, когда я брала Карамельку на себя. Ослабший, он всячески изгаляется, ведая странные присказки, смысл которых ясен лишь ему самому.

— Идя по выжженому полю, измажь сажей свое тело, чтобы все думали, будто ты тушил, а не разводил огонь.

Тяжело вздохнув, запрокидываю голову. Амур глядит на меня не скрывая издевки.

— И что это значит?

Разумовский пожимает плечами. Карамелька машет мордой, заставляя меня дергаться вместе с ней. Амур устало обвивает руками мою поясницу, придвигаясь ближе.

— Может, речь о том, чтобы прятаться у всех на виду?

Недовольно пыхчу, перебирая чересчур длинный кожаный ремень уздечки. Разумовский высокомерно усмехается за спиной, и я до малейших деталей могу воспроизвести в памяти его лицо. Небольшая морщинка между густыми темными бровями. Вечно хмурый. Всегда недовольный. Легкая насмешливая улыбка, подчеркивающая выступающие белые шрамы и острые клыки, похожие на звериные. Резко очерченные скулы и глубокая зелень глаз.

— Да, но для того, чтобы волк не съел тебя, придется обнажить зубы.

Меня начинает укачивать. Обгоняем Неву и Стивера. Оба с удивлением наблюдают за беснующейся лошадью под нами.

— Давай обойдемся без обнажений.

Дыхание сбивается и меня окутывает страх. Мы вот-вот упадем. Карамелька ускоряет шаг, продолжая дергаться. Стук ее копыт отдается в ушах.

— Ты — скучная.

Разумовский недоволен. Он помогает мне утихомирить строптивую кобылу. Берет поводья, не вырывая их из моих рук, и наши пальцы едва соприкасаются. Амур тянет узду на себя и животное, странным образом, успокаивается.

— Когда герой проявляет милосердие, то подстегивает злодея на еще большие злодеяния.

Осматриваюсь. Мы выбились далеко вперед. Остальные лениво плетутся между домами, переговариваясь. Небо уже окрасилось в лиловый и воздух заметно остыл. С губ срываются облачка пара.

— Демонстрация силы держит в узде. — мямлю, крепче вцепившись в поводья. Разумовский обнимает меня за талию обеими руками. Становится теплее. Он кладет подбородок на затылок и томно вздыхает.

— Прогресс. — констатирует Амур, зевая. Руки слегка дрожат, но я стараюсь этого не показывать. Дома заканчиваются и перед нами предстает широкая дорога из брусчатки. На противоположной стороне растянулись улицы. Дома в пару этажей украшены резными вывесками на языке, которого я не знаю.

Надо будет сделать запись в дневнике.

— Что, если монстры прячутся в темноте, потому что не хотят, чтобы их нашли? — на это раз задаю загадку я, пока мы пересекаем дорогу. Амур не торопится отвечать. Из домов слышатся голоса, сливающиеся в задорные песни.

— Потому что даже монстры боятся. — устало говорит Разумовский, подгоняя Карамельку. — А чего боишься ты? — оживившись, спрашивает мужчина. Разглядываю городишко, раскинувшийся перед нами. Фасады домов не идут ни в какое сравнение с деревенскими пейзажами, которые мне удалось увидеть в перерывах между сном и тошнотворным бодрствованием. Некоторые постройки украшены лепниной и резными наличниками, выкрашенными в алые, синие и золотые цвета. Отвечаю не думая.

— Воду.

— И все? — не унимается Амур, помогая направить лошадь ближе к зданиям.

— Я много чего боюсь. — беспечно пожимаю плечами я. — Быстрой смерти, бабочек, соленую карамель и русский кинематограф.

— Быстрой смерти? — удивленно переспрашивает Амур, будто из моей тирады его привело в замешательство лишь это.

— Да. — кратко отзываюсь я, но он не унимается.

— Объясни.

— Я бы хотела умирать медленно и мучительно. — запрокидываю голову и чувствую, как как Карамелька останавливается. Встретив недоумевающий взгляд Разумовского, я нервно тереблю край пожеванного молью платка. — Хочу, чтобы меня окружали близкие. Смерть станет наградой за страдания, а не наказанием, внезапно обрушившимся на голову. — Он хмурится, но молчит. — Семья не будет шокирована уходом, ибо будут знать, что это лучшее, что меня ждало.

Отвожу взгляд и вижу большое здание с серой двускатной крышей. Стены, выложенные из алого кирпича, вмещают множество аркообразных окошек. Над широкими деревяными дверьми висит табличка, по форме напоминающая пушистое облако. Странные символы на ней аккуратно выжжены. Буквы отдаленно напоминают родной русской алфавит, но разобрать написанное не получается.

Кажется, Разумовский что-то говорил про несколько языков в их мире.

— Где это мы?

— Постоялый двор. Сегодня мы переночуем здесь.

— А это не опасно?

— Пока я рядом тебе нечего бояться. Просто помни, что я держу все под контролем. И никогда не вру.

— Умалчиваешь?

— Разумеется.

Амур спрыгивает с лошади. Стараюсь не показывать ехидной улыбки, когда отмечаю то, как его слова вписались бы в какой-нибудь сопливый фильм с федерального канала. Вслед за смехом мне становится неловко. Разумовский слегка кривится от боли, но потом распрямляется и снимает меня с кобылы, подхватив под руки, как маленького ребенка.

Он не пошутил? Или только в моей голове эти слова звучат с романтическим подтекстом?

— Чего задумалась? — без особого интереса задает вопрос Амур, беря лошадь под уздцы. Я не успеваю ответить, лишь открываю рот и глупо хлопаю глазами, пытаясь подобрать правильные слова. У меня нет никакого желания выглядеть идиоткой в его глазах. Возле нас останавливается Нева, на ее белоснежной Северной звезде. Стивер, болезненно белый, под стать лошади и княжне, выглядывает из-за девушки.

— Вы решили прокатиться с ветерком? — измученно вопрошает рыжий парень, едва не сваливаясь со скакуна. Его ноги заметно подгибаются, когда он ступает по земле. Княжна спрыгивает грациозно, так, будто изрядно натренирована в верховой