Черное озеро (СИ) - К. Разумовская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это было отвратительно.
Девка стоит как вкопанная. Внутри все похолодело, когда я вижу ее лицо.
Она все поняла.
Замахиваюсь и бью наотмашь, сдерживая подступившую тошноту. Во рту ощущается привкус горючки и желчи. Девчонка увернулась и я с размаху влетаю рукой в дерево. Кора рассекает кожу, впиваясь в кости. Вою, отдергивая руку. Девчонка обходит меня сзади и толкает вперед. Я растерялся. Иначе никак не смогу объяснить то, что она уронила меня наземь. Девчонка напрыгивает сверху, хватая цепкими пальцами за шею. Это было забавно, пока воздух в моих легких не начал стремительно кончаться.
— Сдаюсь. — хриплю я, складывая руки вдоль тела. Все равно опозорен. Хуже уже некуда. Инесса расслабляется, продолжая сидеть на моей груди. Мы оба переводим дыхание.
— Ты ведь не хотел этого.
Девка воровато оглядывается по сторонам. Все еще чувствую приторный запах ее кожи. Всюду.
— Не хотел. — подтверждаю я. Меня тошнит от сдающих нервов.
Она расскажет им. Девка точно все расскажет.
— Странно, — она издает истеричный смешок и поправляет волосы. — ты что гей?
— Кто? — переспрашиваю я, чувствуя дрожь во всем теле.
Амур проводит с ней много времени. Что будет если он узнает?
— Ну, тебе нравятся парни?
Ее слова звучали как приговор, нежели вопрос. Сердце замирает. Лучше я провалюсь сквозь землю, чем признаю правду. Дергаюсь, чтобы подняться, но падаю назад, чувствуя лезвие под подбородком. Откуда у нее нож?
— Я нормальный.
Она истерично смеется, крепче прижимая клинок к моему горлу. Холодный металл врезается в кожу, царапая.
— Зачем ты поцеловал меня? — девка наклоняется к моему лицу, наслаждаясь своей силой. Она давит на нож сильнее. Нехотя отвечаю, отводя взгляд в сторону.
Я убью ее раньше, чем она доберется до лагеря. Никто ничего не узнает.
— Хотел проверить. Вдруг…я нормальный. Может мне не нравилось, потому что я не пробовал.
Правда вырывается из меня без заминки несмотря на то, что язык то и дело спотыкается от обилия горючки в желудке. Инесса убирает нож и обессиленно валится на траву возле меня. А потом…начинает смеяться.
— Надо мной? — вслух вопрошаю я.
— Над твоей глупостью. — незамедлительно отвечает девушка. Ее смех сходит на нет, когда она садится и внимательно вглядывается в мое лицо. Меня выворачивает наизнанку. Я не успеваю отойти и содержимое желудка оказывается снаружи. Инесса делает вид, будто не замечает этого позорного недоразумения, лишь вытаскивает из-за пазухи платок и протягивает его мне. Во рту привкус горечи.
Вкус стыда и ненависти к себе.
— Ты нормальный. — уверенно произносит она, кладя маленькую бледную руку на мое плечо. Я хочу стряхнуть ее, но ничего не делаю. — Это сложно объяснить, но… не могу сформулировать.
Конечно, ведь я ничтожество.
Тело напрягается, и я крепко сжимаю челюсти. Я перебрал. Девушка задумчиво протягивает, продолжая прожигать меня взглядом.
— Вот смотри, есть, например, Амур и Катунь, да?
Я киваю, стараясь удержать остатки еды и горючки в себе. Инесса спокойна, но, при том, в ее тоне нет ни намека на осуждение.
— Ты же не можешь заставить меня хотеть одного, если я хочу другого?
— Я даже угадывать не буду, кого ты хочешь. — недовольно бурчу себе под нос, вновь утирая рот платком.
— Я серьезно.
— Я тоже. Я знаю, что ты хочешь Амура. — вздыхаю, понимая то, что я не желаю делить друга с девчонкой. Но я должен и это обязательство выводит меня из себя.
Я надеялся, что Идэр научит его хоть чему-то. Если это не сделала она, то я помогу ему сам.
— Дело не в том, кого хочу или не хочу я. Я к тому, что никто не может заставить тебя любить кого-то или что-то, даже если это ты сам.
Я, шатаясь, поднимаюсь на ноги. Хватаюсь рукой за ближайшее дерево, стараясь сохранить равновесие. Девчонка сидит смирно.
— Даже если ты права, это не отменяет того факта, что я тебя ненавижу. — рычу, стараясь сфокусироваться на расплывающихся в черные пятна силуэтах деревьев.
— Ты не можешь ненавидеть меня только потому, что я тебе не нравлюсь. Я не обязана этого делать.
Набираю в легкие побольше прохладного ночного воздуха, настраиваясь говорить.
Я просто не хочу видеть его разбитым вновь.
— Сделай одолжение всем нам. — делаю неуверенный шаг к поляне со спальными мешками. — Оставь Амура в покое. Как ты и говорила, я не могу заставить себя полюбить девушку, — слова с трудом выходят из меня наружу. Мне приходится постоянно бороться с головокружением и тошнотой. — ну а ты не можешь заставить его симпатизировать тебе.
Меня бросает от дерева к дереву. Пальцы соскальзывают по влажной коре, пачкаясь. Я бреду на свет костра, как завороженный.
Убью ее позже.
Я едва добираюсь до спального места и прячусь под покрывалом, будто оно может спасти меня от этого чудовищного дня. Будто бы одеяло спасет меня от презрения к самому себе.
Глаза слипаются и последним, что я вижу становится презрительный взгляд Разумовского с другого конца поляны. Ненависть, разгоревшаяся в его глазах, пылает ярче любого костра.
***
Раны наспех стянуты нитью, коей мы латали сети и силки. Амур едва дышит. Приходится подносить зеркало к его носу и рту чаще, чем предполагалось. Катунь и Мален возвращаются после дюжины часов, проведенных ими на пашне. Ранее бледнолицый Мален побагровел на солнце, и кожа его местами облупилась, как змеиная.
— Как он? — с порога вопрошает Нахимов, стягивая измазанную в земле майку через голову. Мален спешит запереть дверь за их спинами. Вздыхаю, вытирая руки от мази и остатков крови о передник. В нём я выгляжу как мясник.
Неприятно приносить плохие новости, но еще хуже — давать неопределенный ответ. Тогда еще остается мизерная надежда.
— Так же.
Катунь закусывает большие губы и бессильно скатывается по стене. Мален безэмоционально оглядывает кухню и останавливает взгляд на дверном проеме. Друг испуганно смотрит вперед, на угол кровати, виднеющийся с этой точки. Там, под простынёй, за жизнь борется Разумовский.
— Может нам стоит разыскать ее?
***
Амур открывает глаза спустя почти неделю после того, как мы его зашили. Нервно брожу перед входом в комнату, занавешенным белой простыней. Пальцы искусаны в кровь. Треск битого стекла работает как колокольчики над дверьми столичных магазинчиков и борделей. Аккуратно прохожу в спальню, тускло освещенную парочкой коптящих потолок свеч. Катунь стоит подле постели, промывая кровавые лоскуты ткани в банном тазу с кипятком. Нахожу десятки зеркальных осколков и рамку с резной
