Сень горькой звезды. Часть вторая - Иван Разбойников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда Первый обнаружил космополита не где-нибудь, а в своей приемной, да еще во время бюро, на котором хотя и не обсуждались, но могли быть подняты «сов. секретные» вопросы, он пришел в негодование.
– А ты почему в приемной отсиживаешься, а не на бюро отвечаешь? – зычно обратился к космополиту Первый, в расчете, что члены бюро прислушаются.
– Я, Виталий Павлович, собственно говоря, в отпуске. Услышал, что на бюро вопрос о нашем леспромхозе стоит, вот и зашел узнать, – заизвинялся Ворман, не понимая столь пристального внимания к своей персоне.
– Значит, зашел. Тогда почему в кабинет не вошел? Или партийной дисциплины не знаешь? Бюро райкома для него не авторитет – можно не являться. В отпуске прохлаждаешься, значит. Нет, шалишь – у партии отпусков не бывает. – Не остывший еще после заседания Первый снова входил в раж, наливаясь краснотой, как помидор на окошке. Обращаясь уже к членам бюро, он предложил тоном не допускающим возражений:
– Товарищи, есть мнение продолжить работу бюро.
Не успевшие затянуться зельем курильщики с неудовольствием вернулись к покрытому зеленым сукном столу. Первый оказался суров и категоричен:
– Товарищи члены бюро. Есть мнение – за развал работы, неудовлетворительный ход социалистического соревнования, срыв задания по заготовке и вывозке древесины заместителя директора леспромхоза Николая Вормана снять с работы, исключить из партии.
– Да я... – попытался было вставить слово несчастный Ворман. Но Первый ему слова не дал:
– Я – последняя буква в алфавите. На бюро не якают: здесь МЫ главное слово. Так в отпуске, говоришь? Вот и езжай, пока не остановили, катись колбаской по Малой Спасской – без космополитов обойдемся. Евреи тут у нас еще будут погоду делать... Ставлю на голосование.
За космополита никто не осмелился вступиться, и за исключение из партии проголосовали единогласно, хотя многие и знали, что Ворман в ней, в ее сплоченных рядах, никогда не состоял, потому и ходил всю жизнь в заместителях, но сообщить эту новость разгневанному Первому не решились или не захотели из далеко идущих соображений.
Как и следовало ожидать, против шайки вредителей, созданной в леспромхозе техноруком, заместителем директора и начальником ОРСа (который уже давно находился под следствием, но только теперь дал показания против соучастников), завели дело. Но посадить специалистов не успели: власть переменилась и не до них стало. Про кремлевских врачей и космополитов вскоре все позабыли: двадцатый съезд партии и доклад Хрущева перевернули все вверх тормашками и в партии началось самоочищение, которое, как всегда водится в таких случаях, ударило по руководящим партийным кадрам. Началось выдвижение на видные партийные посты новых, молодых и прогрессивных, и задвижение на профсоюзную и хозяйственную работу старых сталинско-бериевских партаппаратчиков, которое предварялось поиском компромата на намеченных к замене.
Виталия Павловича тоже наметили к замене, и вовсе не потому, что он был выдвиженцем сталинско-бериевского периода или проявил себя как участник репрессий. Как раз наоборот – потому что Виталий Павлович вообще ничем себя как руководитель и организатор не проявил. Осуществляя генеральную линию партии в своем районе, Тайлаков много, охотно и красиво о ней рассуждал, требовал соответствующих установке рапортов и отчетов, проведения всяческих бюро, пленумов, семинаров, летучек и рейдов комсомола, сессий райисполкома и так далее и тому подобное. Районный котел кипел, но весь пар уходил в свисток. И, при всей шумихе и показухе, генеральная линия партии если и доходила до границ района, то по его территории шла уже тонким пунктиром, а в глубинке и совсем терялась.
«Доброжелатели», какие, несомненно, имеются у каждого руководителя, нашлись и у Виталия Павловича. Историю с космополитом по хозяйственной части Первому припомнили и вытащили на свет. Анекдот о том, как таежный еврей в бане погоду делал, пошел гулять по району и попал как раз в те уши, для которых представлял наибольший интерес. Коммунистом-антисемитом пристально заинтересовались и сочли, что оставлять его на посту первого руководителя района более не представляется возможным, поскольку это может дискредитировать установку партии на интернационализм. И Тайлакова красиво задвинули в округ, отыскав ему в аппарате должность по способностям – председатель общества по распространению политических и научных знаний. Вроде как даже и повысили: был секретарем районной организации – стал председателем окружной. Правда, и власти не стало, и денег поубавилось, зато распространяться на заданную тему – свобода необозримая. Докладывать на заданную тему Виталий Павлович оказался мастаком непревзойденным, и темы эти партия подбрасывала одну за одной, так что скучать не приходилось... То шла борьба с последствиями культа личности, то с тлетворным влиянием Запада: тунеядством, фарцовкой, стиляжничеством, диссидентством, а заодно и с модернизмом, сюрреализмом и прочими извращениями столичной богемы. На этом фоне развертывалось грандиозное наступление на Целину, шло освоение Севера и Сибири, искоренялся травопольный севооборот, внедрялись кукуруза и механизированные свиноводческие и птицеводческие комплексы. За всем этим многообразием жизни обществу по распространению полагалось успевать следить и доносить необходимые идеологические догмы до широких слоев трудящихся. Но будь ты хоть семи пядей во лбу, за агитпропом ЦК партии и его идеями все равно не поспеешь.
Виталий Павлович тоже не поспевал и от того мучился, пока не нашел блестящую, неизносимую на все времена тему: «Великие стройки Коммунизма», которые, начавшись в двадцатые годы Беломорканалом и Магниткой, продолжились каналом Москва Волга и Волго-Доном и Каракумканалом и так и не окончились ничем. Разработанная каким-то Адабашевым лекция под названием «Мы сдвигаем и горы и реки» оказалась бессмертной, лишь иногда нуждающейся в модернизации и пополнении свежими фактами. За фактами у Тайлакова дело не стояло. Но не будем опережать Виталия Павловича и вместе с заполняющим зал населением терпеливо подождем его знаменитой лекции.
Ох и небогата же событиями жизнь таежного поселка, если набились в зал и стар и млад и даже бичи-геологи не
