Сень горькой звезды. Часть вторая - Иван Разбойников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С учетом изложенных обстоятельств, никаких собраний и посиделок можно бы и не проводить: если молодежи хочется, то пусть себе на покосе тешатся, хоть в три смены, вокруг стогов. Скосил, сгреб, сметал – тогда и отплясывай, хочешь вальс, хочешь польку.
И никакого клуба не надо строить, и здоровее на свежем воздухе, и керосину для освещения не надо.
Так, может, никогда и не состоялся бы давно задуманный поселковыми девчонками вечер вальса, когда бы не оказия: из окружного общества «Знание» прислали пропагандиста с обязательной для населения лекцией «Человек исправляет планету». Пришлось Пашке Нулевому взять на себя инициативу и договариваться со школой, чтобы пустили на один вечер в утихший на лето коридор, который по мере необходимости мог служить и спортзалом, и вестибюлем, и актовым залом. В школе сопротивляться окружной указявке не посмели, отперли скрипучий замок и взялись готовить помещение и трибуну для лектора. На ее обязательном наличии настаивал сам приезжий лектор: без трибуны он не воодушевлялся и чувствовал себя перед залом как бы полураздетым, все равно что без галстука или брюк, которые занимали в его гардеробе одинаковое по значимости место. При утреннем облачении наш лектор сначала повязывал официально рекомендованный галстук, черный, в мелкую крапинку, поправлял перед зеркалом узел, а уж потом гладил и надевал брюки, чтобы в достойном виде взойти на трибуну.
Говорить с трибуны Виталий Павлович считал своим призванием и главным делом жизни и обучился этому одновременно с искусством носить галстук и отглаженные брюки. Впрочем, говорить с трибуны он начал несколько раньше, а галстук с утюгом достались ему уже в качестве компенсации за мытарства, перенесенные из-за своего желания говорить излишне много и красиво.
Поначалу жизнь Виталика складывалась обычным для хантыйского ребенка образом. В берестяном чуме на берегу обской протоки, где он родился, особой потребности в красивых речах не было. А имелась острая необходимость в хлебе насущном, точнее – в муке, чае и табаке, в порохе, пистонах и нитках для сетей. А еще в ситце для рубах и ткани для штанов, которые никто из рыбаков ханты никогда и не подумывал гладить, потому как на уловах рыбы состояние штанов никак не отражалось. Наоборот, от объема наловленной рыбы покупка новых штанов зависела напрямую. Неизвестно откуда взявшаяся в Приобье кооперация выдумала план по вылову рыбы и передовикам Обьрыбтреста за перевыполнение плана в конце путины выдавала новые рубахи, штаны и водку.
Ради такого стоило напрягаться. И отец Виталика Павел Тайлаков старался изо всех сил, не зная ни дня ни ночи и не жалея ни себя, ни своего семейства. Поэтому выпутывать и пластать рыбу Виталик научился едва ли не с колыбели. А еще научился петь длинные рыбацкие песни. Голос у Виталика был звонкий, над плесами далеко слышный: удача шла к Тайлаковым в сети и от радости петь хотелось.
В духе времени и политики, в Совкинском национальном совете порешили семью Тайлаковых, регулярно выполнявшую план рыбосдачи, окрестить рыбартелью, а Павла Тайлакова утвердить председателем. Пашка учуял выгоду и председателем стать согласился, но при условии, что ему выдадут новую гимнастерку с блестящими пуговицами и солдатским ремнем. Гимнастерку и ремень Тайлакову из спецраспределителя по ордеру выдали, а заодно коротко подстригли и сфотографировали для районной газеты: лицом Пашка удался.
В этот период как раз развертывалась кампания по борьбе с притуплением классового чутья у партийно-советского руководства национального округа и медленным реагированием на извращение линии партии. Поэтому фотография красивого ханта в красноармейской гимнастерке с заметкой о его трудовых успехах немедленно привлекла внимание. Из округа нацсовет немедленно запросили о Тайлакове: кто такой, не связан ли с шаманско-кулацкими элементами, а если не связан, то почему не в партии.
Такой запрос мог рассматриваться как указание о приеме. Поэтому с Тайлаковым срочно провели короткую разъяснительную беседу о роли и задачах партии в развитии Обского Севера и Коминтерна, написали за него заявление о приеме кандидатом в ВКП(б) и заставили оттиснуть под ним большой палец: в грамоте Пашка не был силен. Зато на промысел он вернулся в новых брезентовых штанах и непромокаемых болотных сапогах. Рыбаки Пашку зауважали: «Однако начальник стал». Пашка и сам себя зауважал и часто красноречиво рассказывал, как его принимало в кабинетах районное начальство, как слушали, советовались и поили чаем с кусковым сахаром, который там ломали специальными щипцами, вместо того чтобы откусывать прямо от куска. Виталик слушал отца, стараясь не пропустить ни слова. Сахар Виталику пробовать не доводилось, и он представлял его себе как ледяную сосульку со вкусом морошки или еще слаще. Своим сверстникам Виталик потом рассказывал, что, когда вырастет, станет председателем подобно отцу, будет ходить в брезентовых штанах, плавать на пароходе к районному начальству, чтобы пить чай с сахаром. Свою будущую жизнь Виталику удавалось рисовать так красочно и уверенно, что не поверить ему казалось невозможным. Сверстники Виталику завидовали и называли между собой не иначе как «председатель».
С этой необидной кличкой и поехал Виталик учиться в свой первый класс. Причем случилось это не совсем по его доброй воле. В конце августа, в самый разгар хода муксуна, на плавной песок, где обосновалась в летних чумах артель Тайлакова, пришел милицейский катер «Волчонок». Как водится, рыбаки приезжих угостили ухой и чаем, поговорили о том о сем, о банде кулака Прасина, об уловах, о задачах, поставленных партией перед рыболовецкой кооперацией и туземными советами. Под конец разговора выяснилось главное – есть установка забирать детей на учебу в интернаты. Что такое интернат, рыбаки не знали и детишек отлучать от промысла не хотели, а потому заупрямились: не отдадим Мол, отвыкнут ребятишки от тайги и рыбного промысла, не научатся от отцов добывать и зверя и рыбу, не захотят
